– Ого, – сказал отец Иван. – Откуда это у тебя?
– Это я нашел… возле Брамы.
– Возле Брамы!
– Возле Брамы, – подтвердил Николай.
– Итак, ко всему добавляется еще и Брама. Этого тоже следовало ожидать. Конечно же, Брама! – отец Иван даже зачем-то хлопнул в ладоши.
– Николай, а ведь ты очень смущаешься, когда разговор заходит об этой аномальной зоне, Браме, – продолжил отец Иван. – Не сложно догадаться, что весь твой конфликт с отцом Василием был именно на почве этого.
– То есть, суровый иеромонах Василий отлучил тебя от Причастия и от обязанностей чтеца в церкви именно потому, что ты ходишь на Браму. И, наконец, где мы познакомились? Возле Брамы.
– Да, Николай, – встрял в разговор я, – помнится, ты там ключик искал.
Николай смущенно опустил глаза:
– Именно в тот день, когда вы меня там увидели, я и нашел… нарукавник. Нашел сразу за Брамой. Потом перед ней решил поискать. И тут вы меня и увидели. А насчет ключика, что мне оставалось делать. Если б сразу все рассказал о находке, боюсь, вы бы меня не так поняли.
– Не переживай, дорогой мой Николай, – отец Иван улыбнулся. – Я не иеромонах Василий. Епитимии на тебя накладывать не собираюсь. Наоборот, рассчитываю, что так, как ты нам хорошо церковную ситуацию обрисовал, так и об этой самой Браме расскажешь. Под свежую чашечку чая, конечно.
– Ну и что б тебя совсем не смущать, Дима поведает сейчас, что он там возле Брамы пережил. А ведь он у нас еще тот борец с антихристовым духом… был. А я пока чаек сделаю.
– Не обращай внимания, – сказал я изумленному Николаю. – Это батюшка шутит. А насчет Брамы случилось следующее….
И я рассказал все, что пережил в тот день возле «холмика с вынутой серединой». И о приснившимся мне в прошедшую ночь сне. Все рассказал.
Союзники
Пастух смотрел в немигающий круглый глаз Союзника. На холодной стеклянной поверхности огромного зрачка, словно на экране старого телевизора, бежали черно-белые картинки.
Вот антихристов поп со своим помощником скрючились от холода над камином. Им голодно и тревожно. Темно-серый студенистый кокон колышется над их головами, проникает змеевидными спиральками в душу, леденит сердце, обескрыливает мысли…
Да, Снеговики поработали неплохо. Задумка удалась. И без того холодное после зимы здание удалось сделать совсем ледяным, неприветливым, необитаемым. Словно это не общага, а развалины на заброшенном пустыре, куда луч солнца ни разу не проникал. Холодно, бр-р-р, тоскливо, что надо!
Уже сегодня можно было начать внушать попу мысли плюнуть на все и бежать, бежать, уносить ноги, пока жив! Бог с ним, с этим заданием епископа – только бы выжить самому, не помереть с голодухи. Уже сегодня…. Если б, если б ни этот хлюпик!!! Проклятый Колька из Брамы!!! – Пастух с трудом сдерживал ярость - Все труды насмарку! Все!..
Пастух ясно видел: вот, на зеркальной поверхности глаза появляется антихристов поп. Лицо его полно решимости. Студенистый кокон над его головой зыбко вздрагивает и отступает. Поп произносит имя этого хлюпика. Он, видите ли, узнал, где тот живет. Дальше самое плохое – поп с помощником начинают молиться!
Снеговики бежали сразу.
… Что с них взять, тупые создания, неприглядные духи; нечто среднее между давно нестиранной простынею и куском холодца. Кто их назвал снеговиками? Ничего общего с теми забавными снежными созданиями, которых лепят дети зимой. Ладно. Союзники, молодцы, не растерялись. Призвали помощь. Навалились на попа всем курганом…
Пастух ясно видел этот момент: поп и его помощник руками держатся за спинку кроватей, чтоб не упасть. У попа лицо бледней смерти, капли пота на лбу. Злая черная мгла сдавила, облепила словно кокон, не дает дышать. Вот-вот дело кончится победоносным обмороком. А то и тяжелой болезнью.
И в один миг рухнуло все. Ослепительно сверкнула страшная молния. Свернула именно тогда, когда они призвали Ту, которая, на самом деле, не существует. А потом полыхнуло такое страшное белое пламя, что духи с кургана едва-едва унесли свои мглистые тела. Чары рухнули.
Как же он ненавидит попов! Обманывают, гадят, жиреют на народных деньгах… так еще и сила какая-то с ними! Естественно, исключение из всех правил отец Василий; он молодец, он нашел в себе мужество покинуть эту лживую церковную корпорацию. И великий ангел с ним! Но эти два ничтожества… о, да, он их недооценил. Теперь уже не сбегут с села. Хлюпик с ними. Проклятый хлюпик! Ладно, пойдем иным путем…
Круглое око Союзника закрылось. Больше смотреть было нечего. Светало. Зябко поеживаясь от холода, Пастух отпустил Союзника. Большая птица тенью скользнула над лесопосадкой.
Пастух двинулся к одинокому вагончику, сиротливо скучающему на противоположной от дороги части корейского поля. Вагончик принадлежал Виктору, бывшему старосте краснокутовского прихода, «правой руке» отца Василия.
В вагончике было нечисто, пахло перегаром, машинным маслом (чадил самодельный камин), луком и еще целым букетом не очень приятных запахов. На топчане спал мертвецки пьяный хозяин вагончика, кореец Виктор. Второй раз за год Пастух видел его в таком состоянии.
Это из-за родни. Вся иеговисткая родня Виктора, включая родного отца, торжественно отреклась от него, где-то с год назад. Как только стало известно, что Виктор бегает к попу Василию. Тогда он также напился. Несложно догадаться, что Виктор сделал вчера попытку примирения. И она окончилась безрезультатно.
Пастух забросил за плечо свой вещмешок и вышел из вагончика, плотно прикрыв дверь.
Может все-таки поговорить с Кимом, – размышлял Пастух, – пусть помирится со своим сыном, а то еще тот с горя удавится. И отец Василий не поможет.
Впрочем, какое мне дело. Эти иеговы не намного лучше церковников. Чего только с ними Ким связался, не ужели так же из-за родни. И как в роль вошел, чуть ли ни главный в Алексеевке иеговист.
– Чует, чует душа, – усмехнулся Пастух, – что недалека от могилы. И там ответ давать, в том числе за колдовство. Вот и побежал к иеговым. Что-то такое в них нашел, как я в отце Василии.
– Ким, ты не на ту партию поставил, – сказал Пастух вслух и даже хрипло хохотнул.
Когда придет государь, он и с иеговыми разберется, как с еретиками… Ладно, не мое дело. Ким мой самый древний приятель, мой союзник. А попов он, пожалуй, еще больше моего не любит…
Пастух выбрался на дорогу и неспешно двинулся в сторону Черноморки. Он проходил курган, когда полностью рассвело. День обещал быть солнечным, весенним.
Едва Пастух отдалился от кургана, как рядом с ним притормозил старенький, пыльный, желтый «Москвич». Открылась передняя дверь и худощавый, морщинистый, загорелый до темно-коричневого цвета пожилой кореец высунулся из машины.
– Здорово, Юра, не спится?
– Не спится, Ким.
– Ну, садись, подброшу.
Брама – аномалия необычная