Ляксашку тем временем дотащили до небольшого прохода в стене. Через проход змеился толстый, черный и жирный человеческий провод, от одного взгляда на который начинала болеть голова. По ту сторону проема была небольшая ярко освещенная комната, в ней-то и располагалась страшная человеческая машина – воняющий соляркой генератор.
Отец Василий стоял прямо посреди комнаты, в полном облачении. Рядом с отцом Василием, ближе к генератору, стояли еще два человека бомжеватого вида. Это были Анатолий и Сергей, бывшие рабочие Виктора-корейца.
Самого Виктора, однако, не было. Еще утром, под надуманным предлогом – мол, надо бы поточнее договорится о закупке солярки, и прикинуть, как лучше ее транспортировать через Заячью Нору – он ушел в Алексеевку.
Виктор догадывался о предстоящей экзекуции и, будучи неисправимо добрым, от природы, решил избавить себя от ее лицезрения.
Не было и Пастуха. Пастух должен был появиться у отца Василия в келье сразу, после заката, но так и не появился. Это было странно.
Пастух вел почти непрерывное и очень осторожное наблюдение за перемещением краснокутовского попа с сотоварищами и лесными демонами по землям «за Брамой». Этим вечером, после захода солнца он должен был обязательно явиться к отцу Василию, прямо в келью. И вот не явился. Это был тревожный знак.
Неужели они и Могильники перешли и даже Пастуха обезвредили, – тревожно размышлял отец Василий, – очень плохо, они у меня под боком, а я о них ничего не знаю.
В коридоре раздался тяжелый топот гномьих сапог.
Ведут этого, как его, Ляксашку. Краснокутовский поп возможно уже почти на пороге, пора срочно поднимать боевой дух. Так что Ляксашка умом повредился весьма вовремя.
– Вот он, негодный раб! – закричал отец Василий, перекрикивая работающий генератор.
Гномы втащили Ляксашку в комнату, через проем, и поставили под самую лампочку. А сами быстро отступили в тень.
Бывший обладатель священной «рыбки» Ляксашка стоял под невыносимым человеческим изобретением – электрической лампочкой. Страшный желтый свет слепил, давил на мозги, запрещал думать. Ляксашка не слышал ничего, кроме голоса авве Василия, и голос этот звучал подобно громовым раскатам в его голове…
Неужели и вправду через авве Василия вещает грозный человеческий бог, – смутно размышлял Ляксашка. – Или грозный царь, которого он страшно прогневал своей кражей монастырского металла, или своими сомнениями по поводу войны с лесными демонами.
Вот только откуда взялись эти самые сомнения? Кажется, он что-то нашел?..
Нет, ничего он не находил – все бесовский обман. И теперь его ждут вечные муки, если, конечно, авва Василий и ангел, а может быть и сам грозный царь не отмолят его у бога. Но для этого он примет мучения здесь, примет смерть…
Ляксашка задрожал. Он не боялся смерти и страшной человеческой машины, он боялся посмертной неопределенности. Он боялся грозного судию, страшного и неумолимого к еретикам и экуменистам.
Отец Василий поинтересовался: забрали ли у отступника-гнома священную рыбу? На это старший гном Гришка доложил, что рыбку забрали сразу, как обнаружили в сумке у Ляксашки ворованный ценный металл и камень-самородок…
Да, – вспомнил иеромонах, – утром как раз проводили ревизию всего собранного земляным народом. Завтра все ценное потащат через Заячью Нору на сдачу Анатолий и Сергей. Пора готовиться к затвору…
Гришка продолжал рассказывать о том, как, обнаружив ворованное, устроили Ляксашке допрос, ну тут и вскрылась крамола. Крамола выражалась в том, что Ляксашка стал проповедовать зловредные масонские идеи непротивления. Мол, идти войной на лесных демонов не надо и не надо слушать авву Василия, а следует вернуться в прежний бесовский облик. И жить как прежде, точилки-молотилки.
Посему, услышав такое, было решено заключить отступника Ляксашку под стражу. Ляксашка был под стражей, а когда его уже повели на игуменский суд, пытался бежать:
– Но от нас, конечно же, по вашим молитвам, дорогой наш авве Василие, не сбежать, – торжественно закончил Гришка.
– Зачем же ты, брат, впал в прежние бесовские сети? – вопросил гнома-отступника отец Василий.
Ляксашка молчал, ослепленный и оглушенный безжалостным светом электрической лампы.
– Молчишь, но так я скажу; так говорит ангел Господень: брат, тяжек иудин грех, в который ты впал. И тяжка не кража, сама по себе, а то, что ты плюнул прямо в душу своему духовному отцу. Так говорит ангел – тебе, несчастный раб, мы даровали бессмертную душу не для того, что бы ты обрек ее на ад. Да еще и своих братьев обрек.
– Вы слышите, братья! – обратился отец Василий к гномам, – он хочет, чтобы вы все мучились вечно! Он хочет вас всех предать в руки лесных демонов! Он ненавидит вас! Как вы думаете, чего он заслуживает?
– Смерти! – завопили гномы.
– Правильно, смерти, – сказал удовлетворенный отец Василий. – И мы даруем ему смерть. Даруем ее потому, что любим его. Мы даруем ему возможность смертью искупить предательство.
– Мы умолим грозного царя, а царь попросит Господа простить этого безумца. И пусть эта смерть послужит ему надеждой на спасение души. Мы будем молить о нем царя. И мы отомстим проклятым лесным демонам!
– Отомстим! – завопили гномы, – смерть!
Отец Василий был доволен правильной реакцией гномов, и в тоже время ему было очень неспокойно – не явился ангел! В прежние две казни ангел присутствовал неизменно (ангел последних времен любил созерцать муки врагов Божьих).
Ни ангела, ни Пастуха, что же случилось? Но больше медлить нельзя.
Отец Василий зябко поежился и дал тайный знак Анатолию и Сергею. И те, крепко взяв гнома Ляксашку за плечи, медленно, даже торжественно повели его к генератору.
С каждой секундой страшная человеческая машина становилась все ближе. Ляксашка уже ощущал ее смертоносную силу. Тысячи невидимых иголочек потихоньку впивались в тело: сперва в руки, потом выше, в легкие, в голову.
Вот его подвели к самой машине. Он обреченно смотрел на нее и ничего не понимал. Лишь тело хотело жить дальше.
Анатолий с Сергеем с трудом оторвали от груди правую руку гнома и стали медленно опускать на ребристый корпус генератора. Иголки все глубже и глубже впивались в тело, становилось невыносимо больно.
Рука гнома коснулась вибрирующего, наэлектризованного металла. И тут же все тело полыхнуло огнем. Боль была запредельной, но мучился он совсем недолго. Ляксашка дико закричал и тут же обвис в руках Анатолия и Сергея.
В отдалении раздалась первая дробь барабана.
Искушение
Откуда-то издалека прилетел жуткий крик. Стало не по себе. Холодком по спине побежал страх. Ночная птица – успокоил я сам себя. Посмотрел на стражей, стражи спокойно спали. В нормальном, «недревесном» облике. И Капитан спал. И даже отец Иван спал!
Странно. Отец Иван человек беспокойный, а завтра решающий день. А он спит. Как сурок! Все спят. Один я мучаюсь бессонницей. Такое у меня изредка бывает – обратная реакция организма на переутомление и пережитый психологический стресс. Только Могильники чего стоят…
Нет, Могильники лучше не вспоминать.
Удивительно, столько всего за два дня! А ведь не так давно, но, кажется, в другой жизни, мы сидели на маленькой кухне в Черноморке, и отец Иван говорил, что Брама для нас милость Божья…
Я ясно увидел эту сцену, но как бы со стороны, словно в кино – отец Иван говорит и смотрит невидящими глазами в мутное окно; мол, не мы этот путь выбрали, я даже за штат подавал, что б только не ехать в аномальную зону, а теперь вижу, Господь судил иначе. Еще неясно, куда дело повернет, но то, что мы не останемся прежними, это точно…
Да, куда дело повернет. Наверное, это будет ясно завтра.
Я хотел заставить себя думать о завтрашней встрече с иеромонахом Василием, но мысли упорно бежали прочь: