Ленинград. Совет физкультуры.
Семену Зайцеву.
Дорогой друг Сема! Вот я и вижу черную зависть на твоем веснушчатом лице: И понимаю тебя. Да, зайчище, Плющ - за рубежом. В полном здравии, с багажом пережитых приключений, увитый лаврами транссибирского пробега. Ты, надеюсь, просматривал "Рабочую газету" - там много о нас в последнее время писалось. Скажу лишь, что на финише во Владивостоке мы произвели потрясающее впечатление. Стоило нам остановиться, чтобы спросить как доехать до городских властей, сразу же окружила толпа народа. И все расспросы, расспросы без конца. А затем митинги, цветы, речи. Не поверишь, лишь через несколько часов удалось вырваться из объятий горожан и попасть в чистую, уютную гостиницу. После всех наших скитаний она показалась настоящим раем.
На следующий день меня с товарищами потащили к врачам. Такой уж порядок - опекают путешественников! О моем здоровье говорить тебе не приходится. Сам знаешь, горы сворочу. А вот москвичи немного утомились, сердечки забарахлили. Конечно, истощали мы из-за регулярных голодовок в последнее время. Вот и посадили нас на якорь на целых три недели. Муторно, конечно, на одном месте, но зато отдохнули на все сто.
Визы получили очень быстро, они пришли сюда значительно раньше нас. И что особенно, обрадовало - перевод из Москвы.
Так что проезд пароходом до Шанхая обеспечен, и еще останется кое-что. Как видишь, все чудесно, брат Сема!
А теперь раскрой глаза пошире: начинаю писать о загранке!
Первый порт, к которому мы подошли, Син-Чжан в Корее. Правда, фактически совсем он не корейский, заправляют тут японцы. Приближалось, празднование Нового года, и стоящие на рейде японские пароходы были украшены елочками и флагами. Красиво! Не успел пароход остановиться, как к борту подошел быстроходный катер. Оттуда два японских жандарма выпрыгнули и шасть на палубу.
Битый час рыскали, как ищейки, - контрабанду выискивали. Знаешь, Семен, высмотрел я на катере знакомую рожу. Только где ее видел - ума не приложу. Ну да бог-с ней! Любопытно другое. Одновременно с катером к противоположному нашему борту причалили "юли-юли", такие маленькие одновесельные шаланды. С них корейцы продавали апельсины, груши, яблоки (и это когда в Питере зима лютует!). Смешно обмен производился. Пассажиры на веревке спускали в шаланду корзину, в ней деньги. Корейцы забирали монету, грузили фрукты. Ну, теперь тяни не зевай! Ползет корзина, как ведро из колодца. Интересно!
И вот еще о чем хочу рассказать. Ты же в порту работаешь. Послушай как специалист. Смотрели мы на стоящий под разгрузкой корабль. Удивились костюмам грузчиков: одеты во все белое, на голове вязаная шапка, как у наших лыжников. Поверх платья надета накидка синего цвета, расписанная иероглифами на спине. На руках грузчиков перчатки, ноги в резиновых полуботинках. Одним словом, цивилизация! Однако изысканные костюмы не мешали докерам быстро справляться с работой. Захватывая железными крючками с деревянной ручкой тюки, они ловко перебрасывали их в сетку подъемника. Вроде бы все здорово: и одеты гладко, и орудуют ловко, но с грустью трудятся. Как рабы. Все время покачиваются в такт и напевают: "Ара-цини, цини ара-цини, ара-цини, цини" и т. д.
Мы долго вслушивались в однообразный мотив, в странное сочетание унылых, цокающих звуков. И нам тоже становилось грустно. А ведь Новый год! Праздник как-никак! Илюха - это один из наших - сбегал за бутылкой сельтерской. Хватили по стаканчику. Какой-то он будет для нас этот год? Как бы там ни было, вернусь со славой.
С физкультприветом. Твой друг Жора.
P. S. В китайском Циндао у причала заметил того, что был в японском катере. Узнал. Помнишь, я рассказывал о бежавшем из-под конвоя белогвардейце? Он. И чего это шмыгает под ногами?
ЧУЖИЕ В ТОЛПЕ
Илья достал из сумки напильник и направился к трапу.
- Ты куда? - спросил Саша.
- За Бромберга ответил Жорж:
- Так сказать, спешит очередную зарубку сделать на раме велосипеда. По числу дней. Летописец! Только вот последние насечки нужно исполнять в виде якоря, чтобы отличить морские дни от обычных. А их одиннадцать набежало.
- Вот именно - одиннадцать, - подтвердил Илья. Он поднял над головой напильник и застучал рваными ботинками по железным ступенькам.
Вернулся Бромберг неожиданно быстро. Сунул в кубрик свою зеленую от морской болезни физиономию и закричал:
- Свистать всех наверх! Незабываемый момент, не виданное зрелище: флагман Дальневосточного флота входит в устье реки Янцзы. Прибываем в порт назначения!
Ребята сорвались с места. Обгоняя друг друга, кинулись к трапу. Все живое, что ютилось на "Ноевом ковчеге", как в шутку окрестили судно студенты, выползло в эти минуты на палубу. Пароходишко робко, словно опасаясь своей дерзости, направился навстречу водам великой китайской реки. Ему было отчего робеть: рядом тем же фарватером двигались огромные пассажирские лайнеры, не корабли, а плавучие города; сзади и спереди нещадно дымили мощные транспорты, беспрерывно гудели работяги буксиры.
А по всей акватории реки, пересекая курс морских колоссов, нахально шмыгали под самым их носом стаи джонок - маленьких, проворных, похожих на ершей. Тьма-тьмущая этих подвижных, невесомых лодочек! Чем ближе к городу, тем их все больше и больше.
- Ну прямо сплав леса на реке Каме, - произнес стоящий рядом с велосипедистами коренастый техник из Доброфлота, с которым наши герои успели подружиться. - С той лишь разницей, - продолжал он, - что там под киль или винт бревно, бывает, попадет, а тут людей утопить можно...
Пароходы то и дело вязли в косяках лодок, стопорили машины, и тогда, как рев раздраженного слона, раздавался над водой могучий трубный гул.
В густом темном тумане приближался Шанхай. Пока маневрировали среди джонок, стало темнеть. Но в заходящих лучах солнца еще более величественными казались громадные дома, парадом выстроившиеся по набережным.
- Скорей бы на берег, - с какой-то удивительной тоской произнес Жорж.
- А куда мы подадимся на ночь-то глядя? - уныло перебил его Илья.
- Это никого не интересует, - вмешался в разговор техник. - Здесь порядок строгий: прибыли к месту назначения - и будьте любезны, с приветом.
Заскрипели якорные цепи. Над палубой разнесся хриплый голос боцмана:
- А ну, пошевеливайся!
Ребята сбегали за своим нехитрым скарбом, расцеловались с матросами, освободили от веревок велосипеды и приткнулись в хвост очереди, выстроившейся у сходен.
Над кофейными водами реки грохотали лебедки, лязгали краны, стучали машины, но все это покрывалось жуткими хриплыми стонами: "Ой-хе, хей-хо..." Это кули в заплатанных отрепьях сгибались под тяжестью ящиков.
Жорж толкнул Сашу в бок:
- Это тебе не цивилизованные докеры в Корее...
- М-да... - неопределенно промычал Королев.
Не люди стояли внизу на причале, а живые скелеты. Ввалившиеся щеки, четко обозначенные скулы, провалившиеся глаза... Вот трое грузчиков впряглись в огромную телегу, напоминающую платформу, и потянули груз весом по крайней мере в тонну.
Ошеломленный Александр остановился посредине трапа. Но резкий толчок в спину заставил его вспомнить, что он загораживает проход. Это торопил Илья. "Иначе потеряем техника, а он обещал помочь с ночлегом". Но доброфлотовца они так и не догнали.
Едва студенты ступили на причал, как плотным кольцом их окружили рикши. Они были такой же неотъемлемой частью этого колонизированного города, как и кули. Каждый день у трапов для пассажиров кают высшего класса выстраивались "рысаки". Люди с высокими, крепкими фигурами, с железными мускулами ног и с прекрасными лакированными колясками на мягких шинах.
Для пассажиров поскромнее существовали "тяжеловесы" - так иронически называли стариков с распухшими от ревматизма ногами. Ревматизм - удел рикш: разгоряченные после езды, они часами просиживают на холодном ветру, а это даром не проходит.
"Тяжеловозы" не стоят, горделиво поигрывая мускулами. Они набрасываются на вас, как рой пчел на сладкое. Они готовы за гроши везти вас хоть на край света. Ребята видели, какими умоляющими, глазами смотрели рикши на пассажиров и просили о величайшем унижении человеческого достоинства, как о высочайшей милости.
- Пойдемте скорей отсюда, - предложил Королев. От первых портовых впечатлений его уже мутило.
В Шанхае тех лет причудливо смешался Старый и Новый Свет и Дальний Восток. На берегах Янцзы, по сути дела, выросло несколько городов, самостоятельных и обособленных: международный сеттльмент, старый китайский город, французская концессия и фабричный район. Каждый жил по своим законам, каждый управлялся своим муниципалитетом.
Путь наших героев лежал в сеттльмент - район архитектурной мешанины, сутолоки, крикливой рекламы. Здесь царствовала роскошь: превосходные набережные, банки-дворцы, величественные полицейские-индусы в красных чалмах, оживление на главной улице Нанкин-Род, фешенебельные отели, небоскребы университетов, подстриженные деревья и гладко "выбритые" газоны английских парков, куда запрещали вход китайцам и собакам.
После погруженной в таежный мрак Сибири Шанхай казался студентам царством света. Все кругом искрилось, сверкало, источало необыкновенное свечение. Самые фантастические краски языками пламени плясали на стенах домов, сплетались в кольца, спирали и уносились к небу феерическим огненным столбом. А у его подножия бесновались, клокотали уличные потоки. Гудели авто, ревели мотоциклы, звонили велосипеды.
Перейти на другую сторону улицы представлялось путешественникам величайшим подвигом. Они долго выбирали момент, чтобы броситься в эту лавину себе подобных и машин. И когда такой момент представился, они, уцепившись за велосипеды, гуськом торопливо перебежали улицу. А стоило ли, собственно говоря, перебегать ее? Эта разумная мысль первому пришла Илье. Он оттащил друзей к какому-то зданию, под покров темного подъезда, и здесь, впервые отдышавшись, произнес:
- Может быть, нам следует все-таки расспросить кого-нибудь, как пройти, пардон, как проехать к консульству?
- Попробуй, - хмыкнул Плющ. - Хотел бы я видеть, кто это поймет тебя в этом вавилоне.
- Попытка не пытка, - отпарировал Илья и тут же уцепился за рукав прилично одетого китайца. - Послушайте, любезный, вы, вероятно, знаете, как...