- Русска хорош!
- Русска водку любит!
- Русска коней ворует!
- Голова больша, а сам дурак!
Вот те раз! Смеемся. Понимаем: этим татарчата хотели сказать нам что-то приятное.
Ну как, разве не весело? А вот еще "картинка с выставки".
17 августа. Озеро Карачи. Урал, позади. О нем напоминают лишь не зажившие до сих пор раны на ногах. Но, как говорится, раны украшают воина. Карачи - курорт. Единогласно решаем: провести здесь полдня - заслужили отдых. Небо - голубень! Благоухающее разнотравье, и птички поют... Идиллия. Мы в плотном строю курортников, неторопливо "плывущих" к озеру. Перед входом на курорт киргизы продают кумыс, свежайший. Кобылицы пасутся тут же, невдалеке. Взяли четверть (кумыса, конечно). Выпили по две бутылки белой кисловатой терпкой жидкости, И, не поверите, захмелели. И такое блаженство разлилось по телу, такая радость нас обуяла, что решили попробовать все курортные удовольствия. Главное, конечно, купание. Как козлы, запрыгали к озеру. Подбегаем к самому берегу и останавливаемся изумленные. Илья даже ахнул от удивления, а его, сами знаете, редко чем проймешь. Перед нами жарятся на солнце четыре головешки - черных, как уголь, тела. Ну, словно негры в Африке! Первым пришел в себя бывалый наш воин Георгий. Осторожно подошел к одному из чернокожих и так нежненько дотронулся до кожи. А потом, как заржет, ну чисто конь взнузданный, на всю округу! Кричит:
- Так ведь они грязью вымазались!
И пошла потеха. Стали мы нырять в воду. Нырнем, зачерпнем пригоршнями грязь и на себя ее. Вылезли, как черти в аду. И давай дикий хоровод крутить. Тех, что раньше на бережку лежали, как ветром сдуло. Подумали: сумасшедшие какие забрели. Наплясались мы досыта. Пора и честь знать. Зашли снова в озеро - смыть грязь. Но не тут-то было! Вода в Карачах какая-то особенная, немылкая. Смачиваешь грязь, а она еще больше липкой становится. В каждую пору норовит залезть. Час, наверное, промучались. И все без толку. Так и поехали бы дальше неграми, да спасибо какой-то добрый человек выручил. "Вы, - говорит, - молодые люди, под душ сбегайте". И впрямь помогло...
2 сентября. Две недели подряд льют беспрерывные дожди, Теперь не велосипеды везут нас, а мы их. Поменялись ролями. Илья грустно шутит: "Не зачтут нам эти километры: они для пешего туризма". Чернозем, впитавший всю влагу земли, как гречневая каша, вязкий, хватает за ноги и за колеса. Наши прорезиненные плащи давно промокли, так что мы уже разучились различать, что мокро, а что сухо. Проходим за сутки от силы десяток километров.
Но ничего, привыкаем и к такой езде. Выдерживаем порядок: через каждую сотню-другую километров отмечаемся в советах физкультуры или; где их нет, в сельских Советах.
Раны мажем йодом, бинтовать нет смысла: пришлось бы перевязывать обе руки и ноги...
Что, друзья инфизкультовцы, не смешно?
Признаюсь честно, и нам порой бывает не до смеха. Но ведь не в Тарасовку отправились - вокруг света! Взялись - значит, выдюжим.
С тем и заканчиваю свое письмо.
С приветом от всей нашей тройки Александр Королев.
Р. S. Чуть не забыл. Передайте "Рабочей газете", что ее задание по организации подписки успешно выполняется, а путевые заметки скоро вышлем.
* * *
В улус Коротков прискакал среди ночи. Остановил
взмыленного коня возле низенького, почти вровень с землей, бревенчатого домика на окраине. Долго барабанил массивным чугунным кольцом по кованой двери, пока в избушке не послышались тяжелые шаги и хриплый надсадный кашель:
- Кого нелегкая принесла на ночь глядя?
- Свои, Семеныч...
Короткова здесь знали. Дверь, скрипнув, отворилась.
- Проходи, проходи, Кузьма Петрович.
- Не мне проходить, тебе, Семеныч, выходить надо.
- Куда это в темень-то?
- Седлай коня - и к монголам. Дело спешное.
Коротков чиркнул спичкой. Огонь выхватил из темноты бородатое, заспанное лицо Семеныча, старого, но крепкого не по летам казака. Ветеринар почти под нос ткнул ему аккуратно сложенный листок бумаги.
- Вот это передашь Самбу, Из рук в руки. И пусть он переправит письмо дальше. Сразу же. Понял?
- Как не понять, - тихо произнес казак и крякнул. Езда в ночь была ему явно, не по душе.
ВОЛКИ ЖДУТ У ДОРОГИ
Если нелюдимый ротмистр Яремко любил китайский ресторанчик в часы затишья, когда в одиночестве скромно можно насладиться великолепным чаем, то полковник Хлыстов приходил сюда в самый разгар дня на обед. Известный в среде русских эмигрантов как большой гурман, он всякий раз с трепетным волнением совершал эту экскурсию в мир кулинарного чуда, редких запахов и традиционных обычаев.
Розовощекий хозяин замечал, что полковник никогда не запаздывал к началу трапезы и всегда смиренно дожидался ее конца. А это не так уж просто, если учесть, что китайский обед длится без малого два часа. И все время в уютном зальчике царит какая-то особенная, торжественная тишина, словно люди пришли сюда не для принятия пищи, а на молитву. Гости рассаживаются не торопясь, вполголоса ведут непринужденный разговор, как правило связанный с радостными событиями. Скользящие, будто тени, официанты в традиционных белых косынках, повязанных на головах, обносят их неизменным чаем в круглых мисочках - пиалах, без сахара и молока, просто зеленым чаем. Пьют долго, в охотку, как сказали бы на Руси. Но стоит отхлебнуть последний глоток, как неведомая рука метнет на стол перед тобой мисочки с холодными закусками. Их разнообразие поражает воображение непосвященного человека. Нарезанная мелкими кусочками печень, мясо, манящее чесночным запахом, вяленая рыба, украшенная горками зелени, сушеная утка, огурцы с мизинец, огненные помидоры и много еще всякий всячины.
Попробуешь всего понемножку - и можно насытиться. А ведь дальше последуют "серьезные" блюда, самые оригинальные по оформлению, окраске, запаху и вкусу. Тут и хунтун из теста с острой мясной начинкой, и чунь-янь-джу - блюдо из баранины, к которому подают бронзовый горшочек, внутри которого разведен огонь, и плавники акулы, и отваренное в бульоне ласточкино гнездо, и обязательная для каждого мисочка с рисом.
Все это сдабривается подогретым рисовым вином. Но прощание же суп, а потом снова чай...
Ресторанчик был единственной привязанностью Хлыстова в этом захудалом маньчжурском городишке, славившемся лишь тем, что стоял он на границе с Россией. В атмосфере средневекового обеденного церемониала он забывал о своей смертельной тоске, о тех мелких и грязных делах, что поручали ему самые разнообразные белогвардейские центры, вырастающие на чужой почве быстро, как грибы, и так же быстро исчезающие.
И мало кто осмеливался потревожить полковника во время китайского обеда. А коль скоро это происходило, значит, смельчак принес в ресторан известие из ряда вон выходящее.
Вот и сейчас, едва Хлыстов опустил палочками кусок баранины в горшочек с водой (один из непременных приемов приготовления чунь-янь-джу), как заметил в дверях поручика Духанова.
Офицер искал взглядом кого-то. "Ко мне, видимо", - подумал полковник и пожалел о том, что привычная церемония будет прервана.
Верзила Духанов уже неуклюже пробивался к нему сквозь тесный строй легких столиков.
- Что такое? - недовольным тоном встретил его Хлыстов.
Поручик наклонился к самому уху полковника. Душа поручика трепетала. Он знал, что значит китайский обед для полковника, и ждал крепкой взбучки за свое вторжение.
- От Короткова сообщение, ваше высокоблагородие, - прошептал Духанов и сжался.
Каково же было его изумление, когда обычно выдержанный полковник вскрикнул:
- От Короткова?! - Рука Хлыстова застыла над булькающим горшочком. Что он пишет? Говорите скорей!
- Едут гости... Под Читой уже...
Полковник энергично поднялся из-за стола:
- Немедленно, поручик, разыщите Яремко. В Шанхай ему, завтра же.
* * *