- Он в тебя вовсе не целился. Просто хотел напугать.
- Еще бы он целился! - проворчал Жан-Мари, презрев насмешливый взгляд Глода, и молча проглотил обиду, не желая осложнять и без того сложное положение, в какое попало его семейство.
Один из жандармов обратился к бригадиру:
- Что нам делать, шеф?
- Как что делать?
- Мы могли бы тоже выстрелить. Бригадир Куссине даже задохся от гнева:
- Выстрелить?
- В воздух, чтобы его напугать.
- В воздух! В воздух! И по своему обыкновению влепить ему маслину прямо в лоб! А с такой накладкой, Мишалон, нас всех на каторгу в Гвиану переведут, поближе к неграм! Может, вам это и улыбается, а мне вот нет. Как сейчас вижу: "Жандармы убили как собаку восьмидесятипятилетнего ветерана первой мировой войны".
Услышав страшное предсказание, жандармы задрожали один за другим, сообразно живости воображения каждого. Бомбастый проворчал:
- Глод прав, Блэза просто раздразнили. Если он и прикончит двух-трех фрицев, сами власти будут виноваты - зачем позволяют немцам оккупировать нас, как в сороковом... В четырнадцатом небось велено было их всех подряд бить, а нынче, видишь ли, запрещено; как же вы хотите, чтобы папаша Блэз в таких делах разбирался?
Куссине сухо прервал его речь:
- А вас не спрашивают, мсье Шерасс.
- Я только хочу, чтобы вы поняли, бригадир...
- ... то, что от вас, как и всегда, разит спиртным? Я уже это понял. Помолчите-ка лучше. - Бригадир повернулся к Антуану: - Если я не ошибаюсь, дедушка взял ваш патронташ. Сколько там было патронов?
После недолгого раздумья Антуан заявил:
- Десять, от силы двенадцать. Наверняка не больше. Судя по тому, что мы слышали, восемь он уже расстрелял.
- Тогда, значит, подождем, пока он их все не расстреляет. Единственное, что нам остается делать.
Не простивший обиды Сизисс шепнул на ухо Глоду:
- Слышал, как он со мной разговаривал, этот медведь сволочной? Как с пьянчужкой! Я ему докажу, что никакой я не пьянчужка.
- Решил, что ли, бросить пить? - испуганно спросил Глод.
- Да нет! Вот возьму и напишу жалобу префекту, без единой орфографической ошибочки напишу, и тогда увидим... Два выстрела прервали его сетования.
- Десять! - воскликнул бригадир.
Уткнувшись носом в одуванчики, папаша Блэз попытался было перезарядить ружье, но обнаружил недостаток боеприпасов.
- Ух, черт возьми, - в отчаянии возопил старец, - только два патрона для этого отродья осталось! А ведь хорошо бы им в морду еще с десяток влепить, иначе уцелевшие не сдадутся, не вылезут из укрытия с поднятыми руками, не захнычут: "Камрад! Камрад! Не стреляйт!"
Вопреки благоприятному курсу валюты, Карлу Шопенгауэру с его семейством показалось, что они сидят на корточках среди руин Старого Хлева уже целую вечность и что лучезарное Бурбонне вдруг каким-то чудом превратилось в некий филиал Сталинграда. Берта тихонько всхлипывала. Фриду била дрожь, ей вспомнилось дело Доминичи и его жертвы.
- Это англичане, - сказал Карл, желая подбодрить супругу.
Спрятавшийся за бревно его сын Франц вдруг заметил, как по люцерне ползет некое привидение, некий безумец, паливший по ним. Недолго думая, Франц схватил пригоршню камушков и со всего размаху бросил их в направлении призрака. Три камушка один за другим стукнули по каске атакующего.
- Гранаты! - завопил Блэз и выстрелил туда, где стоял юный Франц.
А тот едва успел зарыться в сенную труху, иначе не миновать бы ему заряда дроби.
- Двенадцать, - сосчитал Антуан, - теперь все в порядке.
- Всем оставаться на месте, - скомандовал бригадир, - это наше ремесло - жертвовать жизнью. А вовсе не ваше.
В сопровождении троих жандармов-пехотинцев он смело вступил на луг. Старик Блэз поднялся на ноги, готовый к штыковой атаке, будь только у него штык, но тут он заметил жандармов. Ликующий ветеран сорвал с головы каску и стал весело размахивать ею над головой: .
- Слава те, господи! Подкрепление идет! Вы вовремя подошли, ребятушки! Перед вами сорок второй пехотный полк! Дуамон! Да здравствует Петэн! Да здравствует Клемансо! Вперед, на пруссаков!
- Не трогайте его, - шепнул Куссине своим подчиненными громко крикнул: - Добрый день, мсье Рубьо! Как бы вы не простудились, бегая по росе.
- Плевал я на простуду, - высокомерно изрекла главная военная сила Гурдифло, - надо этих бошей отсюда вышибить.
- Они уже отошли, мсье Рубьо. Бегут в беспорядке по дороге на Жалиньи.
Старик жестом отчаяния бросил в люцерну ружье.
- Трусы! А ведь на их стороне было численное преимущество, как и всегда, впрочем. Не изменились, бурдюки, ничуточку не изменились!
Тут приблизились все Рубьо, все Ван-Шлембруки, Глод, Сизисс и Амели Пуланжар и окружили мужественного воина. Жан-Мари еще не отошел от злобы.
- Не знаю, почему бы мне не влепить тебе здоровую оплеуху, старый ты шут! Да застегни ширинку, а то твой военный крест виден.
На что утомленный своими воинскими подвигами Блэз ответил:
- Это пустяки, Жан-Мари. Сущие пустяки. Я выполнил свой долг.
Только сейчас собравшиеся смекнули, что старик все равно ничего не поймет, что бы ему ни говорили. Антуан и Маргерита подхватили его под руки и осторожно повели домой, ласково посулив дать ему за доблесть стопочку спиртного.
- Господа немцы, - закричал Куссине, - можете выходить, опасность миновала!
Еще не пришедшие в себя после пережитого, Шопенгауэры один за другим вылезли на свет божий. Бригадир объяснил им суть дела.
- Ах-ах, - закудахтал инженер, - я понимайт, понимайт! Нас стрелял храбрый старишок. Сабавно! Ошень сабавно!
- Тут вашу машину немного попортило. Если вы хотите установить...
- Остафьте, просим фас. Машин - это нишего. Я не шелаю зориться с моими топрыми зозедями через такую бестелицу.