Жильвэ сглотнул, перехватил горячую пиалу.
– Я… я думаю, раньше обо мне заботились… по-другому.
– Ребенок. О тебе и сейчас заботятся, – успокаивающие прикосновения заставили подопечного сдержать всхлип, – поверь, никто тебя не бросит. Просто пора уже взрослеть.
Поймав встревоженный взгляд мужчины, караванщица подозвала его. Раздраженно дернула себя за вьющуюся прядь, едва не выдрав блестящий на солнце завиток. Отойдя в тень фургона, отобрала пиалу у мальчишки и показала спутнику. Тот, тяжело оперевшись о колесо, только брови вздернул:
– Длинные руки новой власти…
И потом осторожно обнял названного сына. Тот еще раз всхлипнул, затем обреченно вгрызся в сухую лепешку.
– Все будет в порядке.
– Именно, – медленно сливая начавшую пованивать жидкость под копыта лошадям, буркнула караванщица, – не слишком удачная попытка.
– Вторая может статься успешнее, шаери.
– Хм… вот и разъясните молодому господину правила сохранения жизни в целости. В таких случаях. Видно, раньше не довелось вам этого делать, – в голосе женщины явно прозвучал упрек.
– У нас были более срочные нужды, – хмурое признание ошибки, способной добавить в будущем проблем. – Но мы все же выжили, несмотря ни на что… займемся и сим пробелом, шаери.
На эти слова замечание Нирина только плечами передернула, прихватила подвешенные на крюке фляги и торопливо направилась к источнику. Воду там никто травить бы не стал. Это серьезнейшее преступление против пустынных уложений. Тем более, что в этом маленьком становище жили люди. Было бы кому в таком случае нагнать караван или подать жалобу на суд кагана.
Две дюжины невысоких полукруглых домишек из желтоватого легкого камня, частью больше похожих на погреба, выбитые в плотном слежавшемся песке и накрытые узорчатыми мисками давали приют полусотне мужчин, женщин и детей. По неширокой тропе, мимо завешанных шкурами дверных проемов и узких, прикрытых полупрозрачными, с темными слюдяными прожилками пластинками окон, Нирина прошла к источнику. Тот встретил женщину тихим журчанием прохладной воды под сенью высокого ослепительно-белого обелиска. Это был малый колодец, влага из которого использовалась только для питья. Окруженный невысокими корявыми деревцами, цепляющимися за песок и голые камни, выложенные длинной полукруглой стеной, с наружной стороны оплетенной дикой лианой, сейчас высохшей и грозящей обрушиться на землю при малейшем прикосновении. Присев на бортик, женщина окунула фляги, почтительно склонилась перед мозаикой, видной на дне. От рук расходилась рябь и казалось, что блекло-синий дракон вот-вот оживет, взметнется ввысь, разбрызгивая капли воды и закружит в небе подобно буревестнику.
В горлышках сыто булькнуло, миг спустя полные живительной влаги емкости устроились на плече, слегка оттягивая его широкими кожаными ремнями.
Прошептав слова благодарности местному хранителю, караванщица поклонилась обелиску, оставила на чисто выметенной площадочке две перламутровые монеты.
Если вы никого не видите, это не значит, что за вами не наблюдают. Так что лучше всего соблюдать все неписанные правила оазисов. Особенно если местные жители не только охотой, но и разбоем промышляют…
А величавая степь оживала. К концу длинного утомительного дня короткая цепочка фургонов миновала полдюжину мелких оазисов и разминулась с длинным торговым караваном. Широкая дорога в две колеи позволяла разъехаться повозкам, не съезжая на обочины, не путаясь в траве или проваливаясь в канавы. На ночевку остановились посреди небольшой рощи, чуть в стороне от основного пути, среди невысоких деревьев, усыпанных мелкими темно-алыми цветочками. Плотная листва и гладкая кора отливали пурпуром, а ветки на сломе выделяли густой сок, похожий на кровь. Небольшое озеро, наполняющееся из подземного родника, не требовалось открывать, не нужно было ворочать колеса, поднимающие с глубины воду. Крутые берега заросли мелкой густой темно-зеленой, с синеватым отливом травой. И караванщики, и местные жители, обитающие в малом оазисе совсем рядом с рощей, чтобы пройти к воде, пользовались узкой тропой, выложенной крупными гладкими камнями, между щелями которых пробивалась та же трава.
Нирина стояла в тени берега, слизывая с пальцев сладкий древесный сок. В ее вьющихся волосах запутались осыпавшиеся цветочки, на рубахе расплывались разноцветные брызги, а длинная юбка была мокра до колен и неприятно облепляла ноги. Рядом, сидя на корточках, мрачно расположился мальчишка, бывший аланийский принц. Он периодически морщился, корча страдальческую физиономию и потирал спину, прикрытую длиннополой рубахой. Рилисэ только что закончил воспитательное мероприятие, именуемое поркой, и к паре ссадин на тощих коленях и голенастых лодыжках добавилось несколько алых полос на спине и ниже. Ну а как прикажете воспитывать ребенка, поддавшегося на провокацию малолетнего убийцы и ввязавшегося в драку. И это после рассказа о подозрительных пустынниках и впечатляющей лекции об осторожности, учиненной бывшим учителем, после четкого разъяснения опасности хождения в одиночку пары страшных историй о необратимых ядах пустыни!
И оказалось достаточно нескольких оскорбительных слов о покойных родственниках, чтобы он, сорвавшись, кинулся с кулаками на ровесника, закаленного борьбой за выживание в желтом безводье. Они прокатились по берегу и свалились в озеро, взбаламутив воду и подняв со дна тучу ила, да такую большую, что вода до самого заката стала непригодной для питья. Они катались по мелководью, рыча и визжа, и вроде даже Жильвэ побеждал, яростно притапливая соперника. Но в один миг все поменялось, и несдержанный паршивец оказался под водой, а вокруг горла его обвилась тонкая прочная веревка.
Мальчишка задергался, пуская пузыри, но тут подоспела Нирина. Вышвырнула из воды обоих, пинком отправила пустынника подальше, и, сняв с горла подопечного веревку, потащила того в тень.
Прутья для порки она наломала лично. Воспитывал же ребенка названный отец. А женщина добавила к портрету бывшего принца, состоящему из слов: избалован, но обучаем, следующие: очень вспыльчив и невоздержан в эмоциях. Тепличные условия произрастания сказались, разумеется.
Разглядывая как сквозь травяную сень, нависающую с обрыва, пробиваются лучи заходящего солнца и пляшут золотистыми бликами на мутной желтоватой воде, Нирина пыталась унять ярость. Десять ударов ей казалось сущей малостью. Отлупить этого мальчишку так, чтобы сидеть не мог! От злости женщина прикусила палец.
Она тут старается, о безопасности заботится, а этот мелкий аланиец даже и не собирается проникнуться проблемами! Смертей ему мало!
Так, осталось еще только Релату пожаловаться. Хм, а вот этого делать не стоит. О сохранении тайны тогда можно будет забыть. Ведь начать придется с причин, по которым один из путешественников хочет убить другого. Глава каравана имеет право знать. Ну что же, до Сагира придется поберечься, а дальше… Вопрос решится.
Направление ярости чуть сместилось, когда изменилось приложение мыслей. Теперь уже Нирина с веселой злостью принялась рассматривать варианты устранения способных принести вред людей. До того, как будет пересечена граница Индолы. Еще три ночевки. Она прикрыла глаза. Ну, например, можно сделать так…
В реальность ее вернули капли воды, брызнувшие на лицо, залившие рубашку и тонкими, извилистыми струйками сбежавшие до талии. Рилисэ Хедани, обнаружив, что его хозяйка не откликается ни на «шаери Вирин», ни на «Нирина, дорогая», набрал полную пиалу, и выплеснул содержимое прямо на задумавшуюся караванщицу.
– Эй, – возмущенно воскликнула она, встряхивая руками, – я не просила вашей помощи в умывании.
– Солнце уже зашло, – заметил мужчина, тонко улыбаясь, – пойдемте спать.
И, развернувшись, он направился вверх по тропе. Чуть прихрамывая, за ним двинулся мальчишка, похоже, весь закат просидевший у ног нынешней хозяйки.
А женщина вновь подняла лицо к небу. Уже черному, бархатному, мерцающему игольчатой вязью звезд. Как странно. Опять это чувство, будто кто-то о ней заботится. Приятно, пусть это даже выплеснутая в лицо влага. Протянув руку над озером ладонью вверх, она загадала желание. И почти успела пожалеть о том, что поддалась странному импульсу. Но спустя миг прикрывающую мир перевернутую темную чашу разделила пополам серебристая нить падающей искры. Как в зеркале, она отразилась в водной глади озера.
Да, да… загаданное под сенью ночи и благословленное звездной искрой, обязательно сбудется. Так или иначе. А пока, вздохнув, женщина развернулась и направилась к стоянке, где горит костер и греется ароматное вино с травами в большом глиняном кувшине, пристроенном на тлеющих углях. Рядом сидит страж изрядно поредевшего отряда и Хедани. Мужчины греют в руках пиалы.
Неслышно подобравшись к ним, Нирина расслышала:
– Не слишком ли сурово вы наказали своего сына?
Рилисэ, не отводя рассеянного взора от фургона, в котором путешествовал, ответил:
– Отнюдь. Не будет в следующий раз портить воду. И потом, почтенный Кир, есть у меня подозрение, что второй драчун даже встать завтра не сможет. – Обернулся, услышав, когда под ногу караванщице попался камешек, и спросил. – Шаери? Желаете вина?
– Благодарю, почтенный, – качнула головой Нирина, принимая пиалу. В три глотка выпила терпкую жидкость, приятно согревшую изнутри озябшее тело.
– Не засиживайтесь, – мягко бросила напоследок, развернулась и ушла, намереваясь потеснить мальчишку, наверняка занявшего единственный лежак. Сегодня ночью оберегать ее сон будет Рилисэ Хедани, мастер Слова.
На утро он завалился в постель, и продремал до самого полудня, пока караван не встал на стоянку у акведуков, которые протянулись стройными колоннами и арками из ниоткуда в никуда. Изъязвленные ветром и временем серые каменные столбы возвышались над лежащей пластом полусухой травой. Многочисленные кисточки и горсти мелких желтых цветочков мерно качались и рассыпали пыльцу, марая бледно-зеленые, покрытые белым пушком листья, шкуры коней, колеса и борта фургонов, одежду.
Спрыгнув в высокие, по пояс заросли, Нирина завела лошадей в тень высокой, монументальной арки. Там по малому желобу в окружающий одну из колонн мелкий бассейн стекала вода. Для животных отводилась в сторону специальная поилка. А повозки выстроили широким полукругом, и почему-то та, в которой ехали пустынники, оказалась всего через две. Женщина насторожено наблюдала за тощей оборванкой, набирающей воду в мягкие потертые меха, когда из-за полога выполз мастер Слова. Отирая с лица пот, он огляделся, оценил обстановку и вытащил наружу мальчишку. Тот уже привычно принялся разжигать жаровню, пристроив ее на скамью и водрузив на огонь лучший лакированный кувшин из тех, что хранились в дорожном ларе.
Нирина продолжила наблюдать. Теперь уже за бывшим учителем, подхватившим фляги и мехи, и направившимся к воде. Он легко перекинулся словами с кем-то из спутников, помог длиннобородому старику вынуть наполненный кувшин из бассейна, придержал коромысло у женщины-северянки.
Аланиец легко влился в сообщество, признавая правила и непринужденно придерживаясь уложений и традиций. Писаных и неписаных, выработанных за века путешествий. Как будто последние десять лет он только и делал, что ходил с караванами по степям и пустыням. Склонив голову, отдал дань благодарности богам, давшим пустыне воду. Обернулся на оклик, прикрыв глаза от солнца. Непринужденно разговаривая с Релатом об особенностях жизни изгоев плоскогорья и возможных контактах среди торговцев, обошел по широкой дуге мрачного пустынника, отпаивающего заморенных лошадей. Щелкнул по лбу ребенка, полезшего под ноги, потом легко улыбнулся его матери.
И наконец донес воду до места назначения. Размешал в ведрах овсяную болтушку, пока лошади под присмотром Нирины объедали желтые соцветия. Каждый раз, когда те тянулись к сухим стеблям или горьковатым листьям, женщина хлопала их мордам, заставляя отворачиваться. Не хватало еще лошадям желудки попортить отравой!
А вот чьи-то другие желудки… Пара листочков, незаметно сорванная стремительной рукой, спряталась в складках юбки.
И вновь под колеса легла широкая наезженная дорога, только уже не прямая, как стрела, а петляющая между низкими рощицами, высокими травами и проплешинами полей, окруженными глубокими канавами, сейчас высохшими и перекрытыми прошлогодним сухостоем. Серо-зеленые пыльные ростки торчали из земли жесткими щетками, там, где на дне канав виднелась влажноватая земля среди мелкого, дробленого камня, они казались посвежее.
Иногда навстречу попадались пыльные повозки, пустые или набитые мешками. Возницы как две капли воды походили друг на друга. Сухие, темнокожие, прожаренные беспощадным солнцем, в выцветших палеттах и коротких туниках. Даже и не поймешь, мужчина или женщина правит мосластой облезлой лошадью или тощим мулом. У тех, кто посостоятельнее, в хомуты были впряжены каркаралы. Ничуть они не напоминали своей статью тех, что скачут под стражами дальних, пустынных оазисов, но служили не менее верно.
А Нирина, даже не пытаясь сохранять безмятежное выражение лица, благо под повязкой-пыльником не видно его, пристально вглядывалась в каждого. Не стоит бросать надзор за встречными путниками, даже если точно знаешь, что главная проблема тащится сзади, поднимая длинный пыльный хвост.
Женщина оглянулась, чуть свесившись со скамьи, и хмыкнула. Действительно, длинный. А еще ход у последней повозки плохой. Ступицы расшатались и повыпадала половина спиц, отчего ободья на передних колесах перекосились, а задние начали вихлять, как пьяный моряк в горах. Ну, убийца может из возницы и опытный, но путешественник никакой.
Улыбнувшись, караванщица встала, потянулась, затем нырнула в душное нутро фургона. Сумрак чуть разгонял тонкий лучик света, просачивающийся через щелку в задней части полога. На полу, подложив под колени плетеную подстилку, сидел мальчишка и, закусив губу, сосредоточенно размешивал в глубокой миске густую темную кашицу. Вокруг были разложены баночки и мешочки, в воздухе плавала мелкая ароматная пыль от растертых в порошок трав. Пальцы Жильвэ были измазаны в белой глине, бледные щеки и лоб покрыты ей же. Это он пот с лица стирал, похоже. Раскрашенный бывший принц был похож на сверенного человека– призрака. Вот он еще раз машинально смахнул со лба, облепленного вьющимися волосами, очередную каплю. И оставил на коже очередную полосу.
Рядом, на лежанке дремал мужчина, утомленно свесив одну руку вниз. Пальцы другой комкали тонкую ткань, прикрывающую постель. Забинтованная грудь мерно вздымалась, по лицу блуждали тени мыслей.