— Понимаешь, — говорит Гарик, — тут же всё достаточно просто, только быть надо внимательным. Ветер то у нас — восточный? Восточный, да и крепчает понемногу. А вон видишь, в двух километрах — мыс Морье? Льдину нашу скоро туда и прибьёт, а там мелко — переберёмся на берег без проблем. Я в том году по этому маршруту два раза выбирался.
А на берегу спасённых этих милиция, наверняка, встретит, штраф выпишет. Да штраф то ерунда, а вот бумага в институт придёт — опять отмывайся, доказывай что ты — белый и пушистый, в духе борьбы за коммунистические идеалы воспитанный.
Так что сиди, рыбачь, тут места корюшковые.
И действительно, пока до мыса дрейфовали — корюшкой ещё разжились — для ассортимента полного.
Прибило льдину к берегу, торосы на месте стыковки подниматься метровые стали. Народ туда и ломанулся дружно, а Гарик сидит себе, дальше рыбачит:
— До чего же народ у нас глупый и нетерпеливый. Сейчас то торосы ещё не устоялись, полезешь через них — обязательно провалишься, а глубина там — метра полтора. Так что пойдём туда только часа через два. За это время торошение прекратится, льдины друг к другу притрутся — пройдём, как посуху.
Так всё дальше и случилось, впрочем — ноги и так мокрые уже были.
Перебрались на мыс — а там костры вовсю жаркие горят, — это торопыги несчастные сушатся, — до станции то ещё километров семь чапать.
Приехал я домой. Бабушка обрадовалась — в кои веки внучок рыбы столько домой принёс. А потом, глядя, как я безрезультатно пытаюсь валенки с ног стащить, говорит:
— Ничего у тебя, внучок, не получится. Уж поверь мне, в войну то я на лесных заготовках работала — знаю. Если валенок мокрый на ноге часов десять посидит — ни за что потом не снять, срезать будем.
Жалко валенок, новые были, практически. Промучился я ещё часа полтора, да и сдался — срезала их бабушка за пять минут, к следующему зимнему сезону новые покупать пришлось.
Рыбачил я потом по последнему льду на Ладоге неоднократно. Но миражей таких никогда больше видеть не доводилось. Только вот сняться они иногда, особенно — кукурузник сиреневый, огромный. Как впрочем, и другие сны — о событиях юности ушедшей.
Что-то щёлкнуло в мозгу: обоняние вернулось — затхлость сплошная, пахнет каким-то старым тряпьём, сырой землёй, чем-то жареным — непривычно; вот и слух восстановился — кто-то на английском что-то бормочет. Всё отчётливее и отчётливее, сперва — только отдельные слова понятны, а вот — и всё полностью.
— О, ресницы дрогнули. Открывайте глаза, открывайте! Кругом — одни друзья. Смелее!
Открыл глаза — полумрак, свеча горит, самопальная — по запаху судя, напротив — бородатая пожилая морда. Явно — белый, по говору — природный англосакс.
— Слава Богу! — Морда говорит, — Я уже не чаял, что в себя придёте.
— Где — я? — Спрашиваю, — Где Мари, остальные? Вы — кто?
— Можно я — по порядку поступления вопросов? — Бородатый спрашивает, — Так вот. Вы — в посёлке чиго, в лучшей землянке — сам копал! Называется посёлок — «Тру-ля-ля». Это я придумал. Правда — недурно, с юмором? Ваши — на подходе уже. Айна сказала, что часа через три-четыре — здесь будут. А я — Марк, единственный, кто из отряда Бердна — на свободе умудрился оказаться.
— Как я понял, — спрашиваю, — Бернд жив, и где-то в плену, в кандалах содержится?
— По-видимому — так, — собеседник отвечает, — Только, давайте про это — попозже поговорим? Все подойдут — вот тогда. Не люблю я об одном и том же — десять раз рассказывать. У нас с Вами — сейчас поважней дела имеются. Сил Вы много потеряли, а лекарств у меня — нет совсем. Кроме одного — жаренная собачатина. Чиго уверяют — нет ничего лучше — для восстановления сил, для предотвращения гангрены. Вообще у них — так заведено, при всех заболеваниях. Я тут два месяца, без малого, живу. Знаете — действительно помогает! Может, конечно, быть — что просто психологические моменты работают. Но — всё же — работают! Вы как, сможете? Не стошнит? Ну — очень надо!
— Да нет, — отвечаю, — Точно не стошнит. Уже приходилось пробовать. Давайте — если надо.
Бородатый передо мной сковородку поставил с мясом нарезанным, вилку деревянную двузубую в левую руку вложил.
Пожевал я того мяса — сколько смог, действительно — взбодрило, даже правую половину тела стал чувствовать, в правой ноге иголки закололи невыносимо.
— В ноге колет? — Радостно бородатый спрашивает, — Очень хорошо! Идеально даже! Э-Э…. А, вот спать Вам сейчас — нельзя! У ваших же — есть антибиотики? Вот и отлично! Надо их дождаться — обязательно. Чтобы не уснуть — рассказывайте что-нибудь. Что? Да всё равно — что. Ну, хотя бы — где Вам собачатины довелось отведать? В — Корее? В — Китае? Говорите — в Магадане? Что это такое? Первый раз слышу — расскажите!
Можно и рассказать. В ноге — уже пила жужжит, плечо — холодное как лёд, даже щека занемела — от того холода, а лоб — в поту, жарко. Говоришь — и полегче, вроде, немного….
Иногда, со Временем (как с философской субстанцией) происходят странные метаморфозы. Бывает, только Новый Год встретили, а уже снова — декабрь на дворе. И не произошло, за рассматриваемый период, ровным счётом ничего. А бывает — наоборот. Столько всего случилось, думаешь — года два прошло, не иначе. А посмотришь на календарь — ёлы-палы, и двух месяцев не набежало!
Странная это штука — Время.
Из Певека летим не очень долго, минут пятьдесят — строго на восток.
Вот она конечная точка нашего маршрута — посёлок Апрельский, где находится одноимённый прииск, и одноимённая же геолого-разведывательная партия.
Ничего себе — посёлок. Есть, конечно, и бараки разномастные — куда же без них, но присутствуют и современные пятиэтажки, есть типовая — совсем как в крупных городах — школа, детский садик. Даже немного расстроены — больно уж цивилизовано вокруг, не того ожидали.
Впрочем, вдоволь поудивляться не удаётся — наутро всех припахивают по полной.
Ребята получают спецовки и отбывают на свои объекты, меня же Вырвиглаз отводит в расположение полевого отряда, отъезжающего на «Жаркий». Скучно и обыденно представляет, подводит к невзрачному мужичку.
— А вот это, Андрюха, — говорит Вырвиглаз, — и есть твой прямой начальник, он же — наставник и учитель, он же — бурильщик шестого разряда, — Саганбариев Александр, для простоты — Шура Киргиз, или же, ещё короче — Шурик. А ты при нём будешь — "помощником бурильщика", разряда пока четвёртого только, но если заслужишь — повысим обязательно. Ты его, брат, слушайся, он лишнего не посоветует, а полезному чему — научит обязательно.
Шурик ростом ещё ниже меня, но гораздо плотней и в плечах пошире, глаза узкие-узкие, куда там японцам. Выглядит лет на двадцать пять, но, как выяснилось позже, ему уже за пятьдесят, даже внуки имеются.
И по национальности он вовсе не киргиз, а чистокровный бурят из Тувы.
— Ничего, Андрон, — улыбается мой новый мастер-наставник, демонстрируя редкие чёрные зубы, — Всё хорошо, однако, будет. Всему научим, всё покажем. Поработаем — денег заработаем. Доволен, останешься, однако. Устанешь только сильно очень. Но это ничего — отдохнёшь потом, однако.
Едем с Шуриком на базу за железяками разными, коронками алмазными буровыми, план-наряд получаем, другие бумаги нужные.
Заходим в неприметный подъезд такого же неприметного здания. На втором этаже железная дверь с крошечной табличкой: "Первый отдел". Получаем инструктаж, подписываем какие-то документы — получаем допуск для работы на секретном объекте.
— Повезло, однако, тебе, — говорит Шурик, — Сразу на «Жаркий» попал.
Из разговора выясняется, что везение моё — сугубо относительное. На Центральном участке буровые бригады работают по нормальному графику: трое суток — двенадцать часов через двенадцать, потом — трое суток отдыхают. А на «Жарком» — тупо —
двенадцать часов через двенадцать — без выходных — все полтора месяца, на смену отведённые. А что денег больше заработаешь, ещё не факт, не дашь план, пусть и по самым уважительным причинам, всё равно только тариф голый заплатят.
Короче говоря, «Жаркий» этот самый — натуральная местная ссылка, куда отправляют на перековку всяких там провинившихся и недоделанных. Да ещё вот таких, как Шурик — безропотных и тихих нацменов. Боятся они всего — вдруг начальник зуб заимеет, да и выгонит с Чукотки с волчьим билетом на Большую Землю — в Туву, то есть. А там больших денег не платят, а у Шурика домочадцев на шее — штук двадцать, как их кормить? Поэтому Шурик по первому начальственному свистку готов на всё и везде.
— И всё равно, повезло тебе, — нудит начальник-бурят, «Жаркий» — жутко секретное место, однако. Золота там — ужас. На вертолёте лёту — час с хвостиком. И площадка вертолётная там есть. Но, однако, на машинах пойдём. Часов сорок. Потому как — секретность! — Шурик назидательно поднимает вверх толстый указательный палец.
Ну, что ж, посмотрим, что за «Жаркий» такой.
На следующий день назначен выезд. Всех отъезжающих выстраивают в ряд, шмонают рюкзаки. Во-первых, на предмет выявления спиртного — на «Жарком» сухой закон.
Во-вторых, изымают все консервы — а вдруг в банках спрятана шпионская аппаратура?
Зато охотничьи ружья, наоборот, разрешены — места, как-никак, там дикие, всякое случиться может.
Колонна, состоящая из трёх новеньких «Уралов» потихонечку трогается.
За баранкой нашего, передового «Урала» — Пашка Обезьян — начальник отряда, единственный из всех отбывающих, кто уже был на «Жарком» и неоднократно, все остальные следуют на сей секретный участок в первый раз.