Время шло.
Не выдержав, чертенок подошел к тетке и посмотрел на ее наручные часы. Без десяти семь. Объект еще не показывался.
Вельзевул занервничал. Таксист тут же выбросил сигарету и включил зажигание. Усилием воли чертенок заставил его заглушить мотор и снова закурить.
— Куда же он запропастился? — в отчаяньи воскликнул Вельзевул и суматошно заметался по тротуару.
Пять минут восьмого.
Таксист со злостью швырнул окурок и рванул машину. Взвизгнув тормозами, она исчезла за поворотом. Дремавшая на скамейке тетка встрепенулась, посмотрела на часы и, заохав, побежала к подземному переходу.
Шурша шинами, медленно проплыл мимо патрульный автомобиль.
— Все, — упавшим голосом произнес Вельзевул. — Завалил.
Сергей проснулся от звука вхолостую работающего магнитофона. Пленка давно кончилась, и из динамиков неслось монотонное шипение. Еще не совсем очнувшись ото сна, объект опустил ноги на пол и, промычав нечто нечленораздельное, взглянул на часы…
— Что-о?
Без двадцати девять.
— Вот это да-а! — изумленно протянул объект.
Через десять минут он был возле комиссионного магазина. Нади здесь почему-то не оказалось.
— Ну, что? — главный расстегнул планшетку и извлек оттуда экзаменационный журнал. — Не справился с заданием!
Незадачливый комбинатор случайностей лишь тяжело вздохнул и еще внимательней уставился на свои ноги.
"Что же ему поставить? — думал главный, теребя козлиную бородку. Вообще-то, надо бы двойку… А вдруг комиссия нагрянет?.. Факты каковы? Раз объект опоздал — значит, задание выполнено. Да-а, ситуация. Происшествия не было, а задание выполнено. Чертовщина какая-то, а не экзамен".
— Ну что же мне с тобой делать, Вельзевул? — вздохнул главный. — Плохо ты себя показал, но, учитывая твое прилежание…
Склонившись над журналом, преподаватель медленно вывел: "Вельзевул "удовлетворительно".
— А-а-а, — заканючил чертенок, шмыгая носом. — А мне стипендию не даду-у-т.
— Стипендию? — главный взглянул на повлажневшие глаза малыша, и в его сердце шевельнулась жалость. — Что же ты раньше не сказал? А впрочем… Если хочешь, попытайся пересдать. То же самое еще раз: женщина, таксист, милиция. Задание прежнее. Давай.
Экзаменатор усмехнулся и, послюнявив палец, провел по еще не высохшим чернилам. Запись сразу потускнела и через секунду пропала вовсе.
— Вам предстоит еще многому научиться, — подытожил главный и захлопнул журнал.
Сергей около часа не мог дозвониться, шатался по городу, не пропуская ни одной телефонной кабины. Наконец, набрав номер, он услышал щелчок и знакомый голос:
— Алло?
— Надя, это я. Надя… — запнулся он, не зная, что сказать. "Вот лопух, — ругнул себя. — За целый час не придумал какую-нибудь правдоподобную причину. Не говорить же в самом деле, что проспал свидание".
— Я слушаю, — напомнил о себе голос.
— Надя, я… тут…
Лихорадочно перебирал он все возможные в таких случаях объяснения, но ничего путного в голову не приходило. "Чем больше ложь, тем легче в нее поверить, — подумал Сергей. — Нужно придумать что-нибудь совсем грандиозное, чтобы меня простили".
— Надя, со мной дикий случай произошел…
Теперь он врал самозабвенно, чувствуя, что и сам начинает верить в то, что придумал.
— Понимаешь, шел к тебе, а попал в милицию.
— В милицию?
— Ну да, как свидетель. Переходил улицу, а рядом женщина. И вдруг из-за угла такси! Представляешь? Я отскочил в сторону, а она не успела. Если бы ты видела, что там делалось! Крик, шум, толпа людей. Я как в бреду, а тут милиция. Пока протокол, пока то да се — пришел, а тебя уже нет.
— А женщина?
— С ней ничего. Отделалась легким испугом.
— Да, угодил ты в историю…
— А ты очень сердилась, когда ждала?
— А ты как думаешь?
— Ну… А сейчас?
— Сейчас уже не очень.
— Давай завтра встретимся.
— Во сколько?
— Ты ведь знаешь, я завтра в четыре часа уезжаю в стройотряд, так что… Ой! — Сергею показалось, будто его мягко, но настойчиво взяли за шиворот. — Надя… — прошептал Сергей, еле ворочая непослушным языком. Потом поперхнулся и изменившимся голосом неожиданно твердо закончил: Встречаемся завтра. В семь часов вечера. Возле комиссионного магазина.
В жизни случается всякое. Это весьма расхожее суждение, и вряд ли кто-нибудь захочет его оспаривать. Умудренные опытом люди лишь покивают головой, молчаливо соглашаясь — да, мол, все бывает. Когда же это самое "всякое" вдруг случается, многие изменяют своим принципам только потому, что что-то там оказалось неудобоваримым для их жизненного опыта. Словно это ржавый гвоздь в котлете — ему сначала удивляются, а потом с негодованием запихивают под салфетку.
— Но позвольте! — воскликнет иной человек. — Где же тогда наша убежденность? Где постоянство во взглядах? Зачем нам самим порождать эти парадоксы? Давайте договоримся сразу — либо гвозди в котлетах встречаются, либо их там не может быть в принципе. В первом варианте будем вытаскивать их на всеобщее обозрение, а во втором — тщательно пережевывать и заглатывать. Если уж быть принципиальными, то до конца.
Конечно, человеку можно мягко посоветовать не путать разные вещи абстрактный гвоздь и конкретный гвоздь. Но ведь он наверняка возразит, что все едино и разница лишь в терминологии. Мол, всякий абстрактный гвоздь может вдруг конкретизироваться в самом неожиданном месте, и мы вновь окажемся неподготовленными. Тогда, если вам надоест общаться с этим неприятным гражданином, можете повернуться к нему спиной и величественно удалиться. Последнее слово останется за вами, жизнь пойдет своим чередом, а если в ней и произойдет что-нибудь по-настоящему удивительное — не обращайте внимания, будьте выше этого. Если же вы ягодка с другого поля сами ищите собственные объяснения любому явлению и принимайте то, которое наилучшим образом все растолкует, хотя и покажется совершенно неправдоподобным.
В городе Н. случилось феноменальное происшествие. Средь бела дня в здании одного исследовательского института с треском вылетели стекла сразу в шести окнах на третьем этаже. Впечатление было такое, будто их вышибло взрывной волной. Звон и осколки, посыпавшиеся на тротуар, привлекли внимание прохожих и парализовали пешеходное движение. Спонтанно возникшая версия свелась к тому, что в институтской лаборатории произошел взрыв в момент проведения секретного эксперимента. Задрав головы, все ожидали клубов дыма, языков пламени и обломков аппаратуры непонятного назначения. Ничего этого не было. В пустых проемах показались растерянные физиономии сотрудников, и вскоре выяснилось, что все шесть окон принадлежат актовому залу, где проходило обычное профсоюзное собрание. После этого мнения о природе инцидента, посыпались, как горошины из дырявого кулька. Эрудиты толковали о критических точках и остаточных напряжениях. Им вторили акустики-любители, вспоминая всевозможные резонансы. Люди ворчливого нрава костили хулиганствующих подростков со снайперскими рогатками, а граждане с консервативным складом ума намекали на диверсию. Догадки остальных очевидцев не имели четкой ориентации и базировались между летающими тарелками и давно обещанным Апокалипсисом. Конец спорам положили органы охраны общественного порядка, пообещавшие во всем разобраться.
Но не разобрались. Ни в тот день, ни на следующий, ни вообще. А дело обстояло так…
С очередным докладом должен был выступить начальник отдела Ступа Антон Никодимович. Присутствующие сразу заскучали. Злые языки утверждали, будто Антон Никодимович в детстве страдал дефектами речи и оттого стеснялся говорить. Зато теперь, чтобы компенсировать недостаток детского общения, он пристрастился к публичным выступлениям. Подобно легендарному Демосфену, который набирал в рот морские камешки и упражнялся в произнесении речей, стараясь заглушить шум прибоя, Ступа терроризировал сотрудников, заглушая роптание недовольных. Одно время администрация института попыталась оградить своих работников от этой словесной вивисекции, но Антон Никодимович применил эффектные контрмеры. Беря слово в прениях, он превращал их в длиннющие доклады. В конце концов, лавры победителя достались сильнейшему, тем более что других желающих выступить в качестве мыла, которое обменяли на шило, не оказалось.