Сильный порыв ветра со свистом ворвался в открытую дверь самолета, и Борис увидел под собой далекую землю, подернутую голубой дымкой.
— Пошел, — скомандовал инструктор и легонько хлопнул его по плечу.
Земля понеслась навстречу. Зелено-коричневые квадратики превратились в ясно различимые полосы лесов и вспаханных полей. Ветер мощной струей бил в лицо, обжигая глаза и раздувая щеки. Рука Бориса судорожно вцепилась в кольцо, и он с трудом заставил себя отвести взгляд от надвигающейся земли и удержать непослушную руку.
Земля все ближе и ближе…
Первый захлебнулся от восторга и тут же поделился со вторым. Второй затрясся от подарка и поступил точно так же. Радость свободного полета, ощущение парящей птицы, обостренные чувством смертельного риска, быстро передались от одного к другому. Последний, не в силах совладать с таким богатым материалом, вызвал тех, кто был в пустоте. Вся цепочка заходила ходуном от столь приятного и неожиданного угощения. Они не раз и сами падали с гораздо больших высот, но даже не подозревали, что можно так чувствовать полет! Восторг был неописуем.
Внезапно первый почувствовал неладное. Земля приближалась, а человек и не думал останавливать стремительное падение. То, что так остро щекотало приобретенные недавно нервы, перестало приносить радость. Первый беспокойно заметался, глядя, как его соседи упиваются переполнявшими их эмоциями. Все они пока еще бездумно наслаждались свободным полетом, а он… Он уже понял, чем это грозит.
Мысль о смерти не показалась первому ужасной. Не раз при самых различных обстоятельствах был он свидетелем гибели живых существ, корчился в судорогах острого наслаждения чужим страхом, ощущал всплеск эмоций, последнее усилие отодвинуть надвигающуюся неизбежность и слышал мольбы, обращенные к нему, бесстрастному свидетелю мучений. Исполнители желаний никогда не облегчали страданий умирающего. В эти мгновения они жадно впитывали в себя последние ощущения гибнущего сознания. Целью, смыслом, наслаждением, сладострастием исполнителей была возможность наблюдать постепенный распад разума оттого, что все желания исполняются сами собой.
Но сейчас — сейчас происходило непонятное, нигде и никогда прежде не испытанное — разум вышел из-под контроля и втянул исполнителей в страшную игру по своим правилам. Летел к земле, зная, что там гибель, мог ее предотвратить, но ничего для этого не делал вопреки собственному желанию жить. Торжество разума, шедшего на добровольную смерть, было ощущением нелогичным, непереносимым, невозможным, испе-пел-я-ю-щ-и-м!
И первый завизжал. Всеми голосами человеческой памяти сразу…
Борис медленно раскрыл глаза и услышал странный удаляющийся шум. Будто тысячи взбесившихся обезьян сцепились в один сплошной комок и со страшным, злобным воем катились в тартарары. Гигантская невидимая карусель кольцом размоталась по всему небу и неслась неизвестно куда — прочь, в космос.
Борис тряхнул головой и окончательно пришел в себя. Прямо над ним в ночном небе ярко сияли чистые, умытые летним дождем звезды. Он сел, прислонился к дереву. Подумал: "Жив".
— Нет, в самом деле жив!
Иллюзия падения оказалась настолько сильной, что он действительно потерял сознание. "Это и спасло, — подумал Борис, — лишившись источника эмоций, гости превратились в ничто".
Он взглянул на руки и увидел, что они дрожат. Еще немного посидев, поднялся, взял корзину и зашагал в сторону дороги, откуда слышался шум приближающегося грузовика.
До отправления поезда оставалось три минуты. Последние пассажиры давно заняли свои места, и лишь холодный ветер по-прежнему гулял по перрону, гоняя обрывки бумаг, листья и прочий мусор. Гирсон стоял на платформе и бессмысленно смотрел на освещенные окна вагонов. Теперь все происходящее казалось абсолютно нереальным и не имеющим к нему никакого отношения. Словно он следил за развитием сюжета фильма, нисколько не волнуясь за судьбу главного героя.
Хриплый голос диктора, раздавшийся из репродуктора, вывел Гирсона из оцепенения, и он шагнул в вагон. Пройдя к свободному месту, сел напротив пожилой дамы, которая тут же брезгливо поджала губы.
"Старая ведьма", — подумал Гирсон и усмехнулся, вспомнив, как несколько лет назад подобные гримасы доводили его до белого каления. Так было когда-то, а сейчас ему наплевать. Наплевать на все.
Он повернулся к окну и на фоне проплывающих мимо зданий увидел свое отражение. Грязные волосы, небритый подбородок. Когда-то давно, лет пять назад, он, кажется, учился в каком-то колледже, кажется, любил и вроде бы собирался жениться. Наверняка у него были и какие-то планы на будущее. Теперь все это — смутные воспоминания об увиденном сне, смысл которого ускользнул после пробуждения.
Началось с того дня, когда он бросил колледж: умер отец и платить за учебу стало нечем. С тех пор прошло немало времени, но в его жизни не было ничего, кроме очередей на бирже и постоянного унижения. В конце концов все надоело.
Набрав скорость, поезд вырвался из тесных объятий города, прогромыхал по мосту и помчался по бескрайней равнине в сторону Великих Холмов. За окном, в наступающих сумерках, замелькали серые призраки голых деревьев. Монотонный перестук колес равнодушно отсчитывал остающиеся позади мили.
На первой же остановке Гирсон вышел и по еле заметной тропинке направился к темневшему лесу. Блеклая луна робко освещала черноту ноябрьской ночи, заставляя высокие стволы отбрасывать такие же блеклые и зыбкие тени. Сплошной частокол деревьев, возникший впереди, казался прутьями решетки, за которой притаилось громадное хищное животное. Раскрыв зияющую пасть, уходящую в глубину леса, оно терпеливо поджидало человека.
Гирсон остановился. Дрожащими пальцами вытянул сигарету. Глубокая затяжка, опалив легкие, согрела и придала мужества. Теперь он шел напрямик, не разбирая дороги. Лавировал между выступающими из темноты ветками, перепрыгивал через ямы, обходил поваленные стволы. Это походило на бегство.
Через полчаса Гирсон очутился на краю нависшего над озером каменистого утеса. Бешено колотилось сердце. Это место было знакомо — он приезжал сюда с Алисой во время каникул. Здесь он был счастлив, и здесь все кончится.
Сверху и спереди его теперь окружали одни только облака и звезды. Далеко внизу также виднелись облака и звезды. Два мира — два отрезка времени. Один означал прошлое, жизнь; другой — будущее, смерть. Второй был отражением первого, и оба сливались в единое целое, образуя бесконечную вселенную, где время уступало власть вечности. И лишь одна точка в этой круговерти времен и пространств являла собой миг настоящего — он сам.
Гирсон запахнул плащ, осторожно присел на большой камень и жадно затянулся новой сигаретой. "Вот теперь, — подумал он, стараясь унять дрожь, — легонько оттолкнуться руками и…"
Он представил, как летит навстречу выступающим из черной воды острым камням и как, приближаясь к поверхности озера, переворачивается в воздухе его беспомощное тело. Быстрый всплеск, и вмиг разлетевшиеся звезды вновь соберутся вместе на прежних местах. Даже человеческая смерть не выведет из равновесия этот проклятый мир.
Страх уступил место злости, отчаянию, растерянности. Гирсон, до последней минуты откладывавший окончательное решение, вдруг понял, что сделает ЭТО. Сделает, так как уже не в силах отшатнуться от разверзшейся перед ним бездны, не в силах как-то изменить ход событий, неумолимо ведущий к такому концу.
— Будь оно все проклято, — прошептал он и метнул окурок, который, прочертив огненную кривую, исчез в пустоте обрыва. Затем, глубоко вдохнув, до боли закусил губу и резко оттолкнулся от скалы.
Лунная рябь далекой воды стремительно рванулась навстречу. Холодный воздух обжег лицо, руки, и в следующий миг все потонуло в каком-то густом молочном тумане. Гирсону почудилось, что он обрел необычайную легкость и вопреки законам природы возносится вверх.
Некоторое время он ничего не чувствовал. Потом сознание вернулось, и он ощутил под собой упругую поверхность, согревающую тело. Все так же билось сердце, все таким же прерывистым оставалось дыхание, а разум, не в силах принять чудо, по-прежнему ожидал неминуемого удара о камни. Наконец Гирсон понял, что действительно жив. Сел. Осмотрелся. Поверхность, на которой он находился, по краям поднималась вверх и завершалась полусферой. Каким образом сюда проникал свет, было неясно.
Поднявшись, Гирсон сделал несколько шагов и коснулся стены. Пол слегка прогибался под ним, тут же выравниваясь, когда он отрывал ногу. Стены были такими же упругими и податливыми. Ни швов, ни заклепок.
— Чертовщина какая-то, — пробормотал Гирсон и на всякий случай ущипнул себя за руку. — Эй, здесь есть кто-нибудь? — крикнул он, окончательно потеряв надежду проснуться.
Ответа не последовало. Набрав полную грудь воздуха, он собрался повторить свой вопрос, как вдруг откуда-то сверху раздался спокойный голос:
— Как вы себя чувствуете?
От неожиданности Гирсон онемел. Задрав голову, так и застыл с открытым ртом.
— Не волнуйтесь, мы ваши друзья, — молвил кто-то, тщательно выговаривая каждое слово. Казалось, обладатель голоса лишь недавно научился языку, на котором говорил, и очень строго следил за произношением. Правда, интонация не давалась говорившему, а точнее, отсутствовала вовсе. Создавалось впечатление, будто голос существовал сам по себе.
— Где я нахожусь? — спросил Гирсон на всякий случай слегка угрожающим тоном.
Прошло около минуты, прежде чем он услышал бесстрастный ответ:
— Сначала успокойтесь.
Наступила тишина, во время которой Гирсон, теряясь в догадках, с нетерпением ожидал продолжения. В свою очередь, он сам пытался найти правдоподобное объяснение тому, что происходит, но это было сравнимо с попыткой решить сложную математическую задачу, располагая лишь знанием таблицы умножения. Ситуация была настолько необычной, что любые рассуждения приводили к мысли о собственном помешательстве.
— Вы находитесь, — прервал молчание голос, — на борту космического корабля-наблюдателя неизвестной вам цивилизации. — Закончив фразу, голос умолк, ожидая, видимо, ответной реакции.
— М-да-а, — растерянно протянул Гирсон. Маловероятно, но, может, он и вправду попал в какую-нибудь секретную лабораторию, производящую опыты для военных или космических целей.
Думая так, Гирсон озирался по сторонам, пытаясь отыскать лазейку, через которую мог бы улизнуть.
— И откуда вы прилетели? — спросил он, чтобы хоть как-то выиграть время.
— Вы называете эту звезду Фо-маль-га-ут. — Последнее слово голос произнес по слогам.
— Фомальгаут, Фомальгаут, — пробормотал Гирсон, — что-то знакомое.
— Вы нам не верите, — констатировал голос.
— Да нет, почему же, — начал Гирсон, но неожиданно взорвался: — А вы бы мне, черт возьми, поверили? Кто вы такие?
После этих слов, безо всякого перехода, он вдруг очутился в самом центре беспредельной черной пустыни с тысячью мерцающих звезд. Одна из них, самая крупная, пылала ярче остальных, и от нее отделилась крохотная сияющая точка. Стремительно приближаясь, она приобрела форму эллипса. Гирсону стало не по себе. На миллионы, миллиарды миль вокруг — одна черная пустота.