- У тебя неприятности? Что-то случилось?
Но Алексей Палыч уже раскаялся и включил задний ход.
- Что со мной может случиться? - мирно сказал он. - Ты подумай сама: ну что может случиться в Кулеминске?
Анна Максимовна вздохнула.
С той поры, когда ради нее Алексей Палыч забросил свои облака, у нее сохранилось чувство вины.
- Ты бы хоть завтрак с собой брал в школу, - сказала она. - Какие уж там опыты на голодный желудок.
"Еще и какие!" - подумал Алексей Палыч.
- Давай свой портфель, я завтрак заверну.
"Как бы не так, - подумал Алексей Палыч. - Интересно, что я туда натолкал в темноте?"
- Спасибо, я поем в буфете, - сказал Алексей Палыч вслух. - Ты мне дай, Анечка, рубля два. И сумку для картошки.
Зайдя в спальню, Алексей Палыч затолкнул портфель с украденным продуктом под шкаф и отправился в магазин.
Знакомая продавщица (в Кулеминске все продавщицы со всеми знакомы) взвесила десять килограммов картошки.
- Или своя кончилась? - спросила она, хотя прекрасно знала, что Мухины картошкой не занимались.
- Да вот так... - ответил Алексей Палыч, чувствуя себя белой вороной, потому что в Кулеминске картошку сажал даже сам директор крупяного завода.
- Неважная картошка, - сказала продавщица и шепнула: - Анне Максимовне скажите, чтобы зашла. Есть баночная селедка.
- Хорошая? - наивно спросил Алексей Палыч.
- Да вы что! - изумилась продавщица. - К нам из города приходили, по пять кило брали.
И вот тут, размякнув, Алексей Палыч совершил первую ошибку. Сама по себе ошибка была незначительной, но, как увидим, будут другие ошибки, и это приведет к большому скандалу.
- Скажите, Клавдия Петровна... - В Кулеминске все продавщицы носили имя Клавдия. - Скажите, Клавдия Петровна, а что примерно едят дети месяцев трех-четырех?
- Мальчик или девочка? - деловито осведомилась продавщица.
- Ну, скажем, мальчик...
- Мальчик... - задумалась продавщица. - Конечно, это все равно мальчик или девочка. Это я так спросила... У меня-то девочка. А вот у вас как раз мальчик, разве вы не знаете, чем его кормят?
- Он уже большой. А чем кормили раньше, забыл.
- Да и я забыла. Моей-то семь лет, все лопает, лишь бы побольше. А вам зачем?
- Просто так. Из любопытства.
- Из любопытства... - протянула продавщица, и глаза ее нехорошо засветились. - Ну, ясно, из любопытства... Как же назвали мальчика?
- Еще не назвали, - машинально ответил Алексей Палыч и тут же ужаснулся своим словам. - Я хочу сказать... эти... родители... еще не придумали ему имя.
- Это за три месяца?! - изумилась продавщица.
- Вот представьте себе... - торопливо сказал Алексей Палыч. - До свидания.
Алексей Палыч быстро повернулся и пошел к выходу. Продавщица смотрела ему вслед. Смотрела с интересом и подозрением, которые Алексею Палычу ничего хорошего не сулили.
Когда Алексей Палыч занес картошку домой, Анна Максимовна была занята кормлением Андрюши.
Впопыхах Алексей Палыч засунул портфель слишком далеко под шкаф, и теперь ему пришлось доставать с помощью кочерги. Чтобы заглушить шум, Алексей Палыч запел.
Стоя на коленях перед шкафом и шуруя кочергой, Алексей Палыч ненатуральным голосом бормотал нараспев какое-то "на-на-на, ля-ля-ля".
Если при этом учесть, что и натуральным-то голосом он не пел никогда, что голос его от природы был слегка дребезжащим и что распевал он чуть согнувшись, то можно представить, что до Анны Максимовны донеслось некое козлиное бормотание.
- Чего ты раскашлялся? - крикнула она из соседней комнаты. - Выпей таблетку, а то в школе совсем охрипнешь.
- Это я не кашляю, а пою, - отозвался Алексей Палыч.
- Еще не легче, - засмеялась Анна Максимовна. - С чего же ты запел?
Выудив пыльный портфель, Алексей Палыч обтер его о пальто; поразмыслив, смахнул пыль с пальто одеялом, а одеяло перевернул на другую сторону.
Проходя через кухню, он приостановился у плиты, сказал "ля-ля-ля" и в тот же самый момент положил кочергу на место, стараясь не брякнуть.
- Что ты сказал? - спросила невидимая Анна Максимовна.
- Я сказал "ля-ля", - ответил Алексей Палыч, внезапно рассердившись на себя и свое мельтешение. - "Ля-ля" и больше ничего. Что ты удивляешься? Эти песни ты целый день слышишь по радио. Я побежал, Аня, уже пора.
И Алексей Палыч поспешно ушел, оставив жену в легком недоумении. Подозрений у нее пока никаких не было. Просто Алексей Палыч дважды за сегодняшнее утро проявил необычную самостоятельность: сделал выговор дочери и пытался что-то спеть. Особенно удивительным было последнее. Алексей Палыч не пел ни на праздниках, ни на днях рождения, рта не открывал: стеснялся. Ему даже и за других было неловко, если пели очень громко.
Поэтому легкомысленное "ля-ля", пропетое Алексеем Палычем, значило гораздо больше, чем могло показаться с самого начала. Это было отступление от правил, как будто Алексей Палыч на минуту перестал быть самим собой. Вот что выходило из простого "ля-ля".
И Анна Максимовна это отметила.
Отметила пока просто так, не делая никаких выводов.
Когда Алексей Палыч подошел к школе, было уже без десяти девять.
Со всех сторон тянулись к главному входу ученики. Те, что помладше, здоровались с Алексеем Палычем открыто и весело. Пожилые десятиклассники, боясь уронить свое достоинство, делали вид, что не замечают учителя, и здоровались, если только сталкивались с ним в упор.
Впрочем, в это утро Алексей Палыч и сам едва замечал своих учеников.
Он шел по двору, а взгляд его не отрывался от небольшой, обитой железом двери. В любой другой день он, не задумываясь, зашел бы на минуту в подвал и спокойно вышел бы оттуда, но сейчас ему казалось, что все это будет выглядеть подозрительно.