- Бери десять, пожалуйста.
- Ну, и с чем ты остался?
- У меня осталось шесть штук, - дружелюбно ответил Феликс. - Дать тебе еще?
Борис снова поставил фигуры на прежнее место.
- Так не играют, - сказал он. - Ты пойми, я должен стараться взять у тебя, а ты у меня.
- Я стараюсь. Но ведь ты не даешь. Ты дай, тогда я тоже возьму.
- Я же тебе объяснил! - повысил голос Борис. - Игра в том и заключается, чтобы не отдавать ничего!
- Ты опять говоришь громко, - сказал Феликс. - Я не понимаю. Хочешь взять - не берешь. Нужно взять больше - нужно не давать ничего. Я хочу взять - нельзя. Ты хочешь взять - нельзя. Никто никому ничего не дает, а взять нужно...
- Не взять - просто взять, а взять - слопать.
- Слопать?
- Ну, съесть.
- Съесть? Разве это тоже едят?
- Выиграть, - простонал Борис. - Это называется выиграть фигуру. Вот, смотри. - Борис снял с доски коня, а на его место подвинул свою пешку. - А теперь ты постарайся у меня что-нибудь выиграть.
- Понимаю, - сказал Феликс. Он убрал с доски белого коня, а на его место переставил свою пешку, которую от коня отделяло пять клеток.
Борис смахнул с доски фигуру на стол.
- Вот и поговори с ним, - сказал он, обращаясь к Алексею Палычу.
Феликс не обиделся. Похоже даже было, что он обрадовался.
- Теперь ты взял все, - сказал он. - Теперь ты доволен?
- Все?! - заорал Борис. - Все у меня и дома были. Незачем было их приносить.
- Если незачем, то зачем принес? - спросил Феликс.
- Да, с тобой не соскучишься! - сказал Борис.
- Тебе со мной весело?
- Еще и как... - вздохнул Борис.
Алексей Палыч решил, что наступило время вмешаться. За Феликса он не опасался: кажется, у того был спокойный характер. Алексей Палыч решил пощадить нервы Бориса. Нервы эти, как понимал учитель, скоро потребуются все до единого.
- Боря, - примирительно сказал Алексей Палыч, - ты представь, что попал в незнакомую страну. И вот тебя учат играть в круглики...
- Какие круглики?
- Ну, допустим, у них такая игра.
- Буду делать, как они, и научусь.
- Вот как раз в шахматы так нельзя. Если ты будешь повторять ходы противника, то обязательно проиграешь. Уметь играть и уметь обучать игре - это совершенно разные умения. И давай договоримся - не нервничать. Думаю, что умение обучать нам понадобится в ближайшее время больше всего. В особенности тебе. Но об этом мы поговорим позже. А теперь давай займемся примеркой.
Когда Феликса переодели, вид у него оказался приличный. Даже слишком приличный, словно его только что вынули из витрины.
- Ну, как? - спросил Алексей Палыч.
- Ничего, - ответил Борис. - Если бы ему немного штаны запачкать... курточку порвать... ботинки грязью потереть...
- А вот это он сделает уже с твоей помощью, - сказал Алексей Палыч. - Боря, мне кажется, что мы больше не имеем права его здесь держать. Иначе все это не имеет смысла. И еще я тебе вот что хочу сказать: он сейчас примерно твой ровесник, и ты ему нужен больше, чем я.
День 5-й
Начинается новая жизнь
Арсений Петрович Куликов работал на кулеминской фабрике игрушек. Был он роста весьма небольшого, и в Кулеминске про него говорили: фабрика игрушечная, и директор тоже игрушечный.
Люди маленького роста часто бывают обеспокоены этим больше, чем им самим бы хотелось. Чтобы компенсировать этот, с их точки зрения, недостаток, они стараются выделиться в чем-то другом: например, красят бороды в рыжий цвет или становятся художниками.
Арсения Петровича его собственный рост не смущал. Он спокойно отнесся к тому, что стул в кабинете прежнего директора пришлось заменить, а сиденье нового "Запорожца" приподнять чуть повыше. Благодаря тому, что его мало интересовало, насколько его шляпа возвышается над тротуаром, характер Арсения Петровича с годами почти не менялся. И в этом характере тоже было нечто игрушечное, а точнее легкомысленное.
Это проявлялось в том, как он относился к воспитанию своих сыновей.
Арсений Петрович считал, что каждый человек, прежде чем стать взрослым, должен получить свою порцию шишек и синяков. Он знал, что существуют два вида ранений: одни остаются на теле, другие - в душе. Душевных ранений Арсений Петрович своим сыновьям не желал; к синякам на теле относился совершенно спокойно.
- Не поддавайся, Серега! Дай ему сдачи! - советовал Арсений Петрович, заслышав пыхтение младшего сына, затиснутого старшим в узкую щель между диваном и печкой.
Серега вообще-то не нуждался в советах. Он старался изо всех сил. Борис хорошо знал, что будет, если свернутого в крендель Серегу отпустить хоть на секунду. Серега извивался как змей. Даже в этом положении он умудрялся укусить брата за палец или поддать коленом в живот.
Иногда Серега делал вид, что сдается.
- Чур, - говорил он. - Больше не буду.
В первый раз Борис поверил ему. Он даже попытался проявить благородство и повернулся к брату спиной. Тут же он получил такой удар головой под лопатку, что не смог устоять на ногах. Серега смеялся. Но недолго. Спустя несколько секунд он пролетел над столом, грохнулся о диван и сполз на пол. Другой бы на его месте мог что-нибудь сломать или вывихнуть. Но только не Серега. Он скорчился на полу, закрыл руками лицо, и можно было подумать, что он потерял сознание. Когда же Борис к нему подошел, то увидел в просвете между пальцами хитрый Серегин глаз и едва успел отскочить в сторону.
Нога Сереги грохнула о ножку стола. Целил он, конечно, не в стол.
Укротить Серегу было невозможно. Иногда в безвыходном положении он мог состроить жалостную гримасу. Но верить ему нельзя было ни на копейку.
В последнее время Серега изменил тактику.
- Отпусти, писать хочу, - заявил он однажды.