- Это как же? - Ефросинья Дмитриевна замерла. В этот момент она была похожа на одно большое ухо.
- Как будто характером изменился. Раньше у него легкий был характер, а теперь нервный какой-то ходит, озабоченный. Продукты из дома зачем-то унес. Ну, унес, и бог с ним. Но ведь и сказать можно: взял, мол, для того-то и того-то. А он не говорит... Мне бы и ни к чему, да тут как раз Клавдия из овощного сказала: говорит, интересовался, чем ребенка кормить.
- Внука, что ли?
- В том-то и загвоздка, что не внука. Андрюшка от него не берет, капризничает. Я подумала было: какой-то другой ребенок у него есть... А потом рукой махнула. В его-то годы...
Перед глазами Ефросиньи Дмитриевны снова возник светящийся силуэт, окаймленный синенькими иголочками. Силуэт - теперь это стало ясно напоминал мальчишескую фигуру. Подвал был заперт на замок. Хозяином подвала был Алексей Палыч.
Ефросинью Дмитриевну так и подмывало - взять и все выложить Анне Максимовне. Та, конечно, сразу помчится в подвал... А вдруг там уже нет ничего? Жена с мужем всегда помирятся, а вот ей напраслины не простят. Тогда - конец задушевным беседам.
- Не думай ты, Анюта, ни об чем таком, - сказала Ефросинья Дмитриевна. - Он по вечерам в подвале своем пропадает. С ним - Куликов Борька. Мастерят чего-то... Но, если хочешь, я разузнаю...
- Не надо, - вздохнула Анна Максимовна, - не мешайся ты в это дело. Это дело семейное.
- Ну, ну, - согласилась Ефросинья Дмитриевна. - Я и говорю... Ты отдыхай, я пойду.
Ефросинья Дмитриевна ушла. Но сосуд был уже переполнен. То, что наполняло его, должно было пролиться. И пролилось. На другой же день.
На другое утро пошел второй день лагерной жизни Бориса и Феликса. В это утро Ефросинья Дмитриевна привела в парикмахерскую своего племянника.
- Ты, Август Яныч, стриги, не жалей - лето теперь, - сказала Ефросинья Дмитриевна. - Но челочку нам оставь.
- Будет челочка, - пообещал Август Янович, проводя электрической машинкой по затылку. - Не щекотно, молодой человек?
- Не-а, - ответил молодой человек, - зуждит только сильно.
Ефросинья Дмитриевна присела на свободное соседнее кресло.
- С него, как с худой овцы, шерсти на копейку, - сказала Ефросинья Дмитриевна. - А вот баловства на руль.
- Ничего, шерсть отрастет. У молодого человека волос хороший, мягкий. Такой волос обрабатывать легко. А бывает, знаете, волос ломкий, сухой. Проведешь, к примеру, расческой, а из него током бьет.
- Это как же током? - удивилась Ефросинья Дмитриевна.
- Искры такие голубенькие.
- Голубенькие, как иголочки?
- Совершенно справедливо, - подтвердил парикмахер. - Именно - как иголочки. Из этого я могу сделать вывод, что вы, Ефросинья Дмитриевна, тоже имеете дело с электричеством. И даже догадываюсь - откуда. Не советую вам носит всякие капроны-нейлоны. Они буквально пропитаны электричеством. Я вам скажу больше: вы лично носите синтетику. Так я говорю?
Но Ефросинья Дмитриевна уже не слушала парикмахера. В мыслях ее мерцали голубенькие иголочки.
- Август Яныч, - спросила она, - ты Алексея Палыча знаешь, учителя?
- Как самого себя, - ответил парикмахер. - Волос у него богатый, с таким волосом можно жить. Иметь в таком возрасте такой волос редкость по теперешним временам. Скажу больше...
- Погоди, погоди... Ты меня не сбивай. Скажи - ты был на днях у нас в школе? Не запирали тебя в подвале? Не стриг ты там кого?
Вопросы, конечно, странные, но странности человеческие как раз и были второй профессией Августа Яновича.
- Я вам скажу больше, - ответил тот, - я не сомневаюсь, что у вас в подвале кого-то стригут. Но я там не был. Тем более меня не запирали. А в чем дело?
Ефросинья Дмитриевна не могла более сдерживаться. Август Янович всегда вызывал у нее доверие. И не у нее одной. Парикмахер, если он хороший парикмахер, должен не только уметь стричь, но и уметь слушать. Август Янович был хорошим парикмахером. Ефросинья Дмитриевна рассказала ему о том, что увидела в темном подвале, и о том, что узнала вчера в больнице.
- Забирайте вашего молодого человека, - сказал Август Янович, выслушав все до конца. - С вас пятнадцать копеек.
- А больше ты ничего не скажешь?
- А что тут можно сказать? - равнодушно ответил парикмахер. Первое вам просто показалось. Скажу больше: вы в тот день сильно устали. Что касается продуктов и сведений уважаемой Клавдии Петровны, то, с одной стороны, это не мое дело, а с другой стороны, Клавдия Петровна иногда может преувеличить.
- Трепло она, Клавка, это ты верно сказал, - согласилась Ефросинья Дмитриевна. - А уж устаю - наутро ноги не ходят. Одна на всю школу. Значит, говоришь, почудилось?
- Абсолютно. Как говорится, преступление, которое не состоялось.
- Ну и ладно, - вздохнула Ефросинья Дмитриевна, почуяв вдруг облегчение. Одной заботой у нее стало меньше.
Август Янович с удовольствием принял эту заботу на себя. Он чувствовал, что наклевывается приятная работенка.
Август Янович взял чистый кассовый лист и на обратной его стороне нарисовал четыре кружочка. В большом кружке он поместил буквы "А.П.", в остальных трех написал по очереди: "пр.пр." (пропажа продуктов), "п. в п. ?" (посторонний в подвале?) и "Б.К. - с.?" (Борис Куликов соучастник?). Затем три малых кружка были соединены линиями с большим. Для начала получилось неплохо: сразу три линии протянулись к Алексею Палычу. Главная персона как будто вырисовывалась.
Подумав, парикмахер кружочек "пр.пр." соединил пунктирной линией с кружочком "п. в п. ?". Теперь "п. в п. ?", хоть и под вопросом, соединялся с остальными уже двумя линиями. Нутром закоренелого сыщика Август Янович чувствовал, что все дело в этом "п. в п. ?". Если его нет, то нет и загадки. Но начинать с абсолютно неизвестной величины было бессмысленно. Не было ни книги, ни последней главы. Главу эту нужно еще создать.
Логика подсказывала, что начинать нужно с Алексея Палыча.
Вообще говоря, парикмахер не особенно торопился. Время у него имелось. Но в тот день время двигалось ему навстречу.
Часа через два после ухода Ефросиньи Дмитриевны в парикмахерскую зашла учительница английского языка. В любой другой день Август Янович сделал бы ей прическу и отпустил с миром. Но с сегодняшнего дня все связанное с Алексеем Палычем стало особенно важным для парикмахера.
- Елена Сергеевна, - любезно сказал Август Янович, - для вас, как для старой клиентки, я сделаю все возможное. Скажу больше: и невозможное тоже.
Учительница погрозила ему пальцем.
- Вы хотите сказать, Август Янович, не для старой, а для давнишней клиентки.
- Мадам, - развел парикмахер руками, - не вам бы об этом говорить. Если я сделаю вас на двадцать лет моложе, вы превратитесь в грудного ребенка.
В свои пятьдесят лет Елена Сергеевна, разумеется, знала цену таким комплиментам. Но это вовсе не означало, что она должна эти комплименты оспаривать.
- Август Янович, - сказала Елена Сергеевна, - сегодня я принимала экзамены. К нам приезжала инспекторша из города. У нее была прическа... Я обратила внимание - как она головой ни вертела, волосы всегда укладывались на место. Вы считаете, мне такую можно носить?
- Сессун, - ответил парикмахер. - Разумеется, можно. Эта прическа идет абсолютно всем. Правда, ее нет в нашем прейскуранте... Но для вас... Придется посидеть часа полтора. Прошу вас, не скучайте. Рассказывайте...
- О чем же рассказывать? Вы ведь и так все знаете.
- Далеко не все. Расскажите, например, о... наклоните головку вперед... о вашей школе... о ваших учениках... пожалуйста, не шевелитесь - у меня в руках ножницы... о ваших коллегах...