День не задался с раннего утра, когда ни свет ни заря начал орать Куся. Я запустил в него тапкой и, как всегда, не попал. Котище замолчал, будто его убили, но уснуть я уже не смог. Точнее, уснул как раз тогда, когда надо было уже вставать. Днем у меня было столько работы, что оставалось хлопать глазами от удивления и разводить руками - у компьютерщика такое возникает только в моменты великих авралов или жутких катастроф, когда 'летит' сеть, 'падает' сервер и приходится устанавливать программное обеспечение заново, а затем восстанавливать базы данных из архивов. Ничего подобного сегодня не случилось, но попотеть пришлось. Я был нужен всем и каждому: кто-то нажимал не ту клавишу, кто-то никак не мог выбрать из двух кнопок 'Да' и 'Нет', кто-то пытался сообразить, как выделить цветом ячейку в таблице, а кто-то, совсем уж 'зациклившись', спрашивал, как изменить размер шрифта в тексте.
Вечером, возвращаясь с работы, я прятал нос в шарф, ежился от осеннего ветра и предвкушал, как приду в теплую квартиру, приму горячий душ, поужинаю жареными пельменями, и вытяну ноги перед телевизором. В полутемной подворотне, ведущей во двор моего дома, на меня налетел кто-то черный и страшный, дохнул перегаром и хрипло сказал:
- Витька, это ты? Как хорошо, что это ты! - он задыхался от быстрого бега. - На-ка, возьми!
Он протянул мне что-то, завернутое в тряпицу. И только тогда я узнал его. Это был Сашка Шмыгин, мой одноклассник. Я много лет не видел его, только слышал, что он связался с плохими людьми, сильно пил и два раза сидел.
- Бери, же, ну! - отчаянно вскричал он, дернул меня за рукав и я заметил, что у него совершенно затравленные, безумные глаза. - Бери, говорю! У меня нет времени. Потом к тебе придут, передадут привет от меня, отдашь. Или я сам приду. Понял?
Он рванулся в сторону двора, оставив у меня в руках что-то тяжелое и твердое. Однако уйти ему не удалось. Навстречу выскочил молодой парень в кожаной куртке, нацелил пистолет. Сашка рванулся назад, но с улицы в подворотню вошел еще один, постарше, в черном плаще. В руках у него тоже был пистолет.
- Стоять, Шмыгин! - крикнули оба одновременно.
- Вы арестованы! - сказал тот, кто вошел с улицы, и рядом с пистолетом блеснули наручники.
- Стою, стою, - хмуро сказал Сашка, подняв руки и криво усмехаясь.
Двое подошли к нему, защелкнули наручники, обыскали. Старший повернулся ко мне и рявкнул:
- Ваши документы!
- Я... Эээ... Простите, но я не ношу с собой документы. - Хотя, погодите... - Я начал хлопать рукой по карманам, со страху не вспомнив сразу, где портмоне. В левой руке я держал то, что мне вручил Сашка. Я вытащил из портмоне пропуск с фотографией, протянул старшему, ловко и незаметно положив переданный мне предмет в карман. Что-то подсказало мне, что не нужно отдавать его этим людям, которые, судя по всему, и не подозревали о его существовании.
Старший придирчиво изучил пропуск, протянул мне.
- А... - сказал я неуверенно. - А ваши документы, простите?
Сашка презрительно хмыкнул и отвернулся. Мне в лицо ткнули красной книжечкой, я скосил глаза и ничего, конечно же, не смог разглядеть.
- Вы знакомы с этим человеком? - уже менее сурово спросили меня.
- С этим? - я растерянно всмотрелся в знакомое лицо. - Впервые вижу! - я даже позволил себе надменно поджать губы.
- А вы, Шмыгин?
- Я не знаю его! - неожиданно громко заорал Шмыгин. - Давайте, ведите на нары! Я есть хочу! - Он ухмыльнулся совершенно безобразно.
- Есть он хочет! - хохотнул старший. - Потерпишь до завтра! Пошли!
- Что значит до завтра! - возмутился Шмыгин.
- Пошли, пошли.
Шмыгина увели, и я остался один в подворотне, сжимая в кармане твердый и тяжелый куб, холодящий руку сквозь тряпицу. От встречи осталось тяжелое, неприятное чувство. Я встретил старого школьного приятеля, с которым когда-то так весело было проводить время, и который предстал сейчас в виде отвратительного уголовника. И, кроме того, я стал соучастником преступления. Разве не следовало отдать предмет милиционерам? Ведь Шмыгин его у кого-нибудь украл? Размышляя таким образом, я было повернул назад, чтобы остановить милиционеров, сдать им так некстати оказавшуюся у меня в руках вещь. Мои сомнения разрешились очень просто - я сказал себе: "Какого черта?" и пошел домой.
Моя квартира - это однокомнатный осколок трехкомнатных апартаментов, образовавшийся после развода. У меня не то, чтобы совсем по-холостяцки, но около того. Старый диван с французской раскладушкой, уже несколько облезлый и помятый, платяной шкаф, полка с любимыми книгами, дубовый стол с компьютером, видавшим многие виды, ламповый цветной телевизор на трехногом столике и два стула - вот и вся обстановка.
Я положил сверток на стол, постоял над ним минуту, разглядывая синюю клетчатую ткань и аккуратные узелки, тихо выругался, и отправился в ванную. Горячая вода, жесткая мочалка и мягкое мыло смыли с меня неприятный налет недавней встречи, я взбодрился и даже принялся что-то насвистывать. Выключив воду, я распахнул настежь дверь, чтобы проветрить ванную, - вентиляция не работает, и никак не дойдут руки ее прочистить, - и начал бриться. Я бреюсь по вечерам. Эта традиция восходит к тем блаженным временам, когда мы с Люсей безумно любили друг друга, а лезть с поцелуями к любимой женщине, будучи покрытым черными занозами щетины я считал зазорным. К тому же отпадала необходимость бриться по утрам, в спешке, когда от неосторожного движения остаются порезы на лице. Ирония судьбы - жены у меня уж нет, а привычка бриться по вечерам осталась...
Я намылил лицо, поставил на полочку баллончик с пеной и замер: мне показалось, что в ванную кто-то заглянул. В наступившей вдруг тишине я отчетливо услышал, как у нашего дома бурчит в водопроводных трубах, из неработающей вентиляции занесло обрывок какой-то популярной песенки...
- Ну, - сказал я неуверенно. - Куся, это ты?
Кстати, а где же Куся? Почему он не встретил меня, не путался под ногами, не мяукал просительно и требовательно? Ослабевшей рукой я положил безопасный 'Жиллетт', и вышел в комнату, чувствуя себя весьма гадко.
- Куся, рыжая сволочь, - почти шепотом произнес я, озираясь. - Ты где? Ты что, негодяй, обиделся, что ли? Вот еще, вздумал. Вылезай!
Кот обнаружился за диваном. Он сидел в узкой щели, нахохлившись, и глаза его совершенно безумно светились желтым светом.
- Эй, ты что? - спросил я, со страхом глядя в полутьму. - Я что-то не понял - ты от меня спрятался, что ли?
- Мя! - сдавленно отозвался кот и показал мне свои страшные клыки.
- Ладно, ладно, - согласился я. - Хочешь сидеть - сиди. Никто не неволит.
И тут я ясно ощутил, что сзади кто-то стоит. Сердце стукнуло в горле. Я повернулся, чувствуя, что душа уходит прочь, кто-то выдавливает ее из меня холодной рукой. Но никого сзади не оказалось.
- Ну, - пробормотал я, шумно выдохнув. - Ты, Куся, не дури там. Сидишь, боишься кого-то. Ты просто сдурел, или совсем чокнулся?
Я сходил в прихожую, потрогал засов, сходил в кухню, осмотрел окно, оно было плотно закрыто и заперто изнутри. Балконная дверь в комнате также заперта и не могла никого пропустить. Посмеиваясь над собой и втайне стеная от страха, я заглянул в шкаф, поворошил старые пальто. В квартире, кроме меня и кота, никого не было.
- Вылезай, Куся, - сказал я. - Бояться отменяется.
Куся мякнул что-то непонятное и остался в щели. Мне на глаза попался сверток. Я посмотрел на него, в нерешительности пожевал губами и быстро развязал узелки. Кубик оказался упакованным в пергаментную бумагу, причем на каждой грани было коряво написано: 'Не открывай!'. Когда я прикоснулся к бумаге, и она громко хрустнула, Куся за диваном издал сдавленный вопль и завозился, царапая когтями пол, словно пытаясь закопаться с головой.
- Эй, ты, там, - хрипло сказал я и прокашлялся. - Сиди тихо. Я и не открываю совсем.
Я придвинул стул и сел, не сводя глаз с кубика. Миллиметров пятьдесят на пятьдесят, не больше. Тяжелый, между прочим. А ну как - золотой?! Ну вот, ну вот. Конечно, так сразу и золотой. Брильянтовый. Или платиновый. Надо посмотреть. 'Не открывай', надо же! Я протянул руку и тут же отдернул ее. Мне вдруг показалось, что как только я разверну бумагу, куб вспыхнет желтым смертельным огнем и сожжет мне глаза.
Ну! Это с чего бы? Я решился, развернул бумагу и тихо выругался от восторга. Передо мной лежал кубик из чистого золота, как я и предполагал. Каждую грань делили на четыре части вдавленные линии, края куба были слегка закруглены. Два с половиной килограмма чистого золота! Я взял кубик дрожащими руками и принялся разглядывать. Вот так подарок от бывшего одноклассника! И тут я заметил, что на каждой грани очень тонко, едва заметно были выцарапаны неровные буквы: 'С', 'Л', 'Н', 'У', снова 'С' и 'А'. Чертовы уголовники! Испортили товарный вид! Ну да ладно, черт с ними, с уголовниками. Золото есть золото.
Я огляделся. За окном быстро темнело, нужно было зажечь свет. Я тщательно задернул шторы, включил лампочку под потолком и залюбовался кубиком. Золото блестело, сверкало и навевало радужные мысли. Это ж сколько денег можно получить за такую штуку? Просто уйма получается! Я поставил кубик на стол и потер руки. А Сашке скажу: что ты, мол, какой кубик? С ума сошел? Не видал я никакого кубика! Я опять алчно потер руки. Как же его продать? Распилить на части, или целиком, сразу? И, главное, кому? Я забегал по комнате, выбежал в кухню, успел мимоходом заметить, что на календаре остался не оторванным вчерашний лист - девятнадцатое октября, оторвал его, в спешке неровно, плюнул, и тут же забыл об этом.
Дверной звонок прозвучал так неожиданно, что я вздрогнул. По ногам вдруг прошел холод, в желудке неприятно заныло. Кого еще черт принес? Я никого не жду. Не открою! У меня на столе такое сокровище лежит... Спрятать! Немедленно! Я завернул кубик в бумагу и тряпицу, принялся озираться - куда спрятать? Поднял сиденье дивана и сунул сверток внутрь. Звонок не переставал звонить. По всему было видно, что человек за дверью знает - я дома, и не уйдет, пока ему не откроют. С самыми дурными предчувствиями я поплелся открывать.
На пороге стоял опрятный старичок в черном длиннополом пальто, фетровой шляпе и лайковых перчатках. Он ласково улыбался, топорща седую бородку клинышком.
- Что вам нужно? - неприветливо спросил я.
- Виктор Андреевич? - учтиво осведомился старичок. - Вы позволите войти?
- Что вам нужно-то?
- Вам, видите ли, привет от Шмыги... От Шмыгина Александра... эээ... Не помню отчества. Позвольте, все-таки, войти. Неудобно разговаривать через порог. Да и примета, говорят, дурная.
Я с неудовольствием посторонился, и старичок проник в квартиру. Он снял пальто, и при свете светильника в прихожей я убедился, что пальто у него чрезвычайно дорогое. Он повесил пальто на вешалку, шляпу положил на полочку, пригладил седой ежик на голове и прошел в комнату. На нем был безукоризненный черный костюм, галстук и штиблеты из крокодиловой кожи. По всему видно, что ко мне явился весьма богатый и почтенный джентльмен.