— Ты-то кто есть? — впился в Пересветова князь своим удивительным ледяным взором так, что тому стало совсем плохо, — и одновременно потянул из ножен свой меч.
— Воин, — взяв себя в руки, с достоинством сказал Пересветов, — мы тоже воюем здесь, в степи…
Он подумал, что нелепо погибать от рук князя Игоря, когда предоставился случай раскрыть тайну Каялы. Правда, нужно будет найти еще обратный ход по временной аномалии, вернуться в двадцатый век, а потом еще — и объясниться с Рыженковым, Табацким, а может, и с самим комэском — самоволка в такой момент дело подсудное.
Князь поднял меч и резко опустил его на лезвие златоустовского клинка. «Проверяет — не наваждение ли», — сообразил студент. Игорь хмыкнул, потом протянул оружие Пересветову:
— Гляди, какая зазубрина! А на моем харалужном и следа нет. Как же вы бьетесь на сечах?
— Князь, так ты веришь, что я попал сюда из двадцатого века? Я могу еще красноармейскую книжку показать, — обрадовался до поглупения Пересветов, поняв главное: Игорь каким-то верхним чутьем правильно оценивает появление человека из будущего.
— Верю во всемогущество бога, а более того верю глазам своим, — князь курчавой короткой бородкой указал на карабин, — это я разглядывал — ни у кого, ни за морем такого оружия нет…
Игорь поднял карабин и начал вертеть его в руках, понял назначение ствола и затвора, пытался его открыть, но затвор во время нападения Халдеева и Отнякина Андриан так и не успел снять с предохранительного взвода — он не открылся.
Пересветов взял карабин, оттянул и повернул вправо тугую пуговку затвора и поставил его на боевой взвод, а патрон еще в двадцатом веке был дослан в патронник.
Князь показал на вершину кургана:
— Смотри: там каменная баба, а рядом валяется валун. Валун тот не больше человеческой головы, а я стрелу мимо не пущу. Ну, сможешь ты попасть?
До каменной бабы было не менее пяти десятков метров. Пересветов сказал, поднимая карабин:
— Князь, сейчас будет гром. Приготовься и смотри. Стреляю… — Он выровнял мушку в прорези прицела, затаив дыхание и плавно дожал спуск.
Выстрел и самому Пересветову показался пушечным — больно стало ушам, зазвенело в голове. От валуна, отдаленно напоминавшего человеческую голову, веером брызнули каменные осколки. Князь побледнел, но не испугался, скорее задумался, еще больше сбив бороду на бок.
— Добро. Лучше лука. Скажи мне, — опять вцепился он взглядом в студента, — человек из двадцатого века, чем окончится мой поход? Или наш народ не хранит памяти о нас?
— Ничего хорошего, — вырвалось у Пересветова как-то слишком поспешно, без его осознанного желания, — нужно отменить поход. Гибель ждет русские полки. Поворачивай, князь, назад…
— Пусть гибель! — закричал Игорь, и глаза его стали огненными и страшными, — а честь? Честь дороже жизни! Лучше лечь костьми честно, чем со срамом воротиться, не знавши поля. Смерть в бою — слава, а на позор я не пойду! Будь что будет!
— Князь, — умоляюще прижал к груди руки Пересветов, — мне, нам нужно знать, как было дело, почему ты не пошел на половцев со Святославом, великим князем киевским? Ведь тебя некоторые чуть ли не предателем Руси считают, да ведь ты и раньше с Кончаком в одной лодке сидел.
Князь рывком отдернул дергающееся лицо.
Туча, которая плавала над горизонтом, развалилась надвое, и ударило ослепительное солнце. Доспехи князя и его золотой шлем вспыхнули режущим блеском.
— Нелепо лукавить, — успокаиваясь и становясь печальным, сказал Игорь, — я объясню все. Смотри: вот плакун-трава. Это слезы богородицы; может, степные травы донесут до потомков и наши слезы, и нашу кровь. Не ездить мне у Святославова стремени и не быть у него подручным. Скажу, почему…
Пересветов сделал шаг вперед, и затуживший князь исчез. Рядом стоял только Отнякин, коего секунду назад здесь не было и быть не могло. На нем увидел студент синие, запачканные землей шаровары и обычные «кирзачи»; холщовые же порты и рубаху двенадцатого века будто ветром сдуло. И этот современный Отнякин должен был сидеть сейчас впереди, в окопе, а не у коноводов сшиваться.
— Заповедь: ближе к кухне и дальше от начальства, — угадав вопрос, объяснил свое появление Отнякин.
Андриан огляделся. Все было на месте, оседланные лошади стояли, как и прежде, шестерками, только тревожнее фыркали и нюхали пороховой южный ветер, вытягивая шеи. Не приснился ли двенадцатый век?! Нет, в ушах еще звучал рассказ князя, а ствол карабина, который Андриан тут же пощупал, еще хранил тепло выстрела. Ему вспомнилась странная летописная строка о поимке «басурманина», умевшего стрелять огнем задолго до появления пороха в Европе. Может быть, это весточка о нем самом?.. Прошлое и настоящее, смешавшись, единым вихрем закружилось в голове Пересветова. Он сделал случайный шаг назад — и лошади опять исчезли, мгновенно пропали, словно остались по другую сторону высокой зеркальной стены. Кругом была ковыльная степь. Отнякин стоял там же, на прежнем месте, только снова в одежде двенадцатого века и с белесыми лохмами почти до самых глаз.
«Я вернулся каким-то образом в 1185 год, видимо, где-то здесь раздел эпох, временная аномалия, — лихорадочно соображал студент, стремясь не сбиться, — нужно, раз я уже и в летопись попал, как-то предотвратить беду, нависшую над Игоревым войском. Убедить князя, доказать, помочь ему. Или все, что со мной происходит, лишь обычный психический сдвиг?»
Шальная мысль о князе показалась Андриану более чем резонной: если вместо поражения в мае Игорь добьется победы — ход русской истории может стать другим. Русь овладеет Полем, усилится Тмутараканью, торговлею с Востоком. Таинственные, упоминаемые только в «Слове» «хинови» повезут в Европу китайский бело-синий фарфор через русские земли, а это прибыль. В воображении студента создавалось обширное, сильное государство от Кавказа до северных морей. С таким Батыю не совладать! Отразив нашествие кочевых орд, Русь расцветет, украсятся ремеслами, науками, литературой…
— Князя хочешь увидеть? Нас решил продать? — во второй раз каким-то чудом перехватил Отнякин мысль Пересветова и, уловив его движение, заступил путь. — Не выйдет!
Злые, волчьи огоньки зажглись в глазах Отнякина, и он, наклонившись, быстро потянул из-за голенища длинный и острый нож.
Пересветов стоял слишком близко. Как успеть перезарядить карабин и направить его в цель? Чтобы уберечься, оставалось только сделать короткий замах прикладом, шагнув для этого назад. Но, шагнув и замахнувшись, Андриан пересек невидимую границу эпох и внезапно увидел Отнякина в красноармейской форме. Успел ужаснуться тому, что не сможет уже погасить свое импульсное движение, — удар пришелся в левое подреберье. Отнякин глухо екнул, переломился влево и рухнул на спину.
Пересветов стоял в холодном поту, потрясенный; ноги не шли. Как не крути, Отнякин был парень ничего, делил с ним солдатский кислый хлеб — вместе дневали, до мокрой спины, до мыла выгребая, вывозя тачками навоз из конюшни; вместе сидели под бомбами; вместе крутили скатки; вместе поднимали четырехпудовые седла с походным вьюком. И все же нет-нет, да и проскальзывали у Отнякина неприятные шуточки насчет «гнилой интеллигенции», и раскрывались, будто шторки, при этом на сонных отнякинских глазах, и становились видны озерки плескавшейся в них лютости и буйства. Пересветов во время таких вспышек терялся, он и впрямь чувствовал себя виноватым в том, что был благополучен и имел возможность учиться, и спокойно ел свой гоголь-моголь и пил рыбий жир в тяжелейшем тридцать третьем году, когда Отнякин в деревне «сидел голодом». Завертелось в пересветовской голове крошево из воспоминаний о Москве, о довоенной счастливой поре исследований и научных споров: мелькнул отец в антрацитовом фраке и белой манишке, важно вещающий с трибуны что-то о неведомой «земле Трояне», о таинственных «стрикусах», о грозном Диве; вспыхнули огни милого Арбата, — а за ними золотые корешки Полного Собрания Русских летописей издания тысяча девятьсот седьмого года. И Платон со знаменитыми диалогами и теорией анамнезиса…[1]
Отнякин зашевелился и со стонами и оханьем пытался сесть. «Через пять минут он очухается совсем», — решил Андриан. Медлить далее не приходилось.
— Князь, где ты? — крикнул Пересветов.
В голове Пересветова еще гудел колокол, а в глазах не потухала боль, когда перед ним вырезалось из пыльной мути лицо Рыженкова — не князя, а старшего сержанта, которого комэск оставил командовать коноводами.
— Жив? Тут около тебя так рвануло — думал, накрылся вместе с лошадьми. Смотрю — лошади целы… Потом слышу: «Князь!» Ты шумнул? Ладно. Вставай, чего сидеть. Так, крови нигде нет. Порядок!
Пересветов встал так быстро, как только мог, и торопливо, сбиваясь, заговорил:
— Товарищ старший сержант, тут дело чрезвычайной важности. Если со мной что-нибудь случится, вам нужно будет написать в Москву, моему отцу. А о чем — запоминайте лучше! Времени мало. Я побывал только что в двенадцатом веке как, не спрашивайте, не представляю. Важно другое: я с князем Игорем Новгород-Северским говорил, тем самым.
— Ты что, бредишь, Пересветов? Тебя оглушило, вон воронка еще дымится. Какой еще князь? Ты контужен, очнись, скоро нам в наступление идти.
— Я не в бреду, — упорствуя, сказал студент, — я докажу.
Он выдвинул из ножен на две ладони клинок.
— Ого, — удивился Рыженков, — почти на треть перерублен. Это порча оружия! — теперь уже осерчал старший сержант.
— Какая порча — это князь свой меч пробовал! А это? — Пересветов показал на вспухший рубец на шее от аркана. — Я, между прочим, вешаться не собирался. Я в плен попал. Это меня на аркане тащили Отнякин и Халд… а черт, нет, Чурило со Швецом.
— Хватит путать меня! Хоть я в институтах не учился, кое-что понимаю, — мрачно и резко оборвал его Рыженков, — чего не может быть, того не бывает.
— Я не путаю: невозможно, невероятно, но факт! — про анамнезис Андриан умолчал. — А вот еще — на кургане баба, там должен быть свежий след от пули, откол, понимаете? Если я брежу, откуда знаю про это? Поднимитесь, проверьте.
— А точно, — широко раскрыл глаза Рыженков, — было — долбануло по бабе. Я еще удивился: ни выстрелов, ни разрывов, а от валуна — искры веером!
— А стрелял я, понимаете ли, из двенадцатого века, хотя это и странно, торжествуя, — Пересветов щелкнул затвором и выбросил стреляную гильзу, — вот!
В глазах старшего сержанта вдруг загорелось теплое понимание и сочувствие.
— Ловко, — нетерпеливо повел головой Рыженков, — так что там с князем-то? Запомню на всякий случай. Чем черт не шутит, Все может быть. Только покороче.
Грохот сражения нарастал, слова будто попадали в вату. Пересветов облизнул сухие губы, оглядываясь на желтоватую завесу пыли на южной стороне небосклона.
— Главное из рассказа северского князя я понял так. Игорь со Святославом не вполне доверяли друг другу. Святослав божился идти на половцев «на все лето», но вместо этого чужими руками расчищал торговые пути по Днепру. А в половецкую глубинку — ни шагу. Мог он, понимаете, мог освободить Тмутаракань — вернуть ее Руси. Но Святослав посылал отряды громить вежи половецкие на юг, вдоль Днепра, а не к Дону.