Сердце его бешено колотилось.
- Кабы я думал... - начал он. Потом сказал: - Вы такая образованная.
- Какие пустяки! - возразила она.
Потом, - так показалось обоим, - они долго-долго молчали, но молчание это многое договорило и довершило.
- Я ведь знаю, кто я есть, - сказал наконец Киппс. - Кабы я думал, что это возможно... Кабы я надеялся, что вы... Да я бы горы своротил...
Он замолчал, и Элен вдруг как-то притихла, опустила глаза.
- Мисс Уолшингем, - сказал он, - неужто... неужто вы относитесь ко мне так хорошо, что... что захотите помочь мне? Мисс Уолшингем, неужели вы вправду хорошо ко мне относитесь?
Ему казалось, прошла вечность. Наконец она заговорила.
- По-моему, - сказала она и подняла на него глаза, - вы самый великодушный человек на свете... Только подумайте, как вы поддержали моего брата! Да, самый великодушный и самый скромный. А сегодня... сегодня я поняла, что вы и самый храбрый тоже.
Она отвернулась, глянула вниз, помахала кому-то и встала.
- Мама зовет, - сказала она. - Пора спускаться.
Киппс по привычке вновь стал вежлив и почтителен, но чувства его были в полном смятении.
Он шел впереди нее к маленькой дверце, что открывалась на винтовую лестницу. "Вверх и вниз по лестнице всегда иди впереди дамы". И вдруг на второй ступеньке решительно обернулся.
- Но... - сказал он, глядя на Элен снизу вверх; в тени белел его спортивный костюм, блестели глаза на побледневшем лице, никогда еще он не казался ей таким взрослым - настоящим мужчиной.
Элен остановилась, держась за каменную притолоку, и посмотрела на него.
Он протянул руку, словно хотел ей помочь.
- Вы только скажите, - продолжал он. - Уж верно, вы знаете...
- О чем вы?
- Вы хорошо ко мне относитесь?
Элен долго молчала. Казалось, мир неотвратимо движется к катастрофе и вот сейчас взорвется.
- Да, - вымолвила она наконец, - я знаю.
Шестым чувством он вдруг разгадал, каков будет ее ответ, и замер.
Она наклонилась к нему, и прелестная улыбка смягчила и озарила ее лицо.
- Обещайте мне, - потребовала она.
Его замершее лицо было само обещание.
- Раз уж я вас ценю высоко, вы и сами должны ценить себя по достоинству.
- Цените меня? Так, значит, по-вашему...
На сей раз она наклонилась совсем близко.
- Да, я вас ценю, - перебила она и закончила шепотом: - И вы мне очень дороги.
- Это я?
Элен громко рассмеялась.
Киппс был потрясен. Но, может быть, он все-таки чего-то не понял! Нет, тут надо все выяснить до конца.
- И вы пойдете за меня замуж?
Она смеялась, переполненная чудесным сознанием своей силы, своей власти и торжества. Он славный, такого приятно покорить.
- Да, пойду, - со смехом ответила она. - Что же еще я могла этим сказать? - И повторила: - Да.
Киппс обомлел. У него было такое чувство, точно у отшельника, которого вдруг схватили посреди тихой молитвы, в рубище, с главой, посыпанной пеплом, и ввергли в сияющие врата рая, прямо в объятия ясноглазого праздничного херувима. Он чувствовал себя точно смиреннейший праведник, вдруг познавший блаженство...
Он изо всех сил вцепился в веревку, которая служила перилами на этой каменной лестнице. Хотел поцеловать руку Элен и не отважился.
Он не прибавил ни слова. Повернулся - лицо у него было застывшее, чуть ли не испуганное - и стал медленно спускаться впереди Элен в поджидавшую их тьму...
Казалось, все понимали, что произошло. Не было никаких слов, никаких объяснений, достаточно было взглянуть на обоих. Киппс потом вспоминал: едва все собрались у ворот замка, Филин как бы невзначай крепко сжал ему локоть. Конечно же, он знал. Он ведь так и лучился благожелательством, он поздравлял, конечно же, он был очень доволен, что хорошее дело пришло к благополучному концу. Миссис Уолшингем, еще недавно столь утомленная подъемом в гору, явно оправилась и почувствовала необычайный прилив любви к дочери. И мимоходом потрепала ее по щеке. Спускаясь с горы, она пожелала опереться на руку Киппса, и он, как во сне, повиновался. Совершенно безотчетно он пытался быть внимательным к ней и скоро в этом преуспел.
Миссис Уолшингем и Киппс шли неторопливо и беседовали, как умудренные жизнью солидные люди, а остальные четверо бежали вниз бойкой, легкомысленной стайкой. Интересно, о чем они говорят? Но тут с ним заговорила миссис Уолшингем. А где-то, бог весть в каких глубинах, никому и ему самому неведомых, оглушенное и притихшее, затаилось, замерло его сокровенное "я". Эта первая их беседа, похоже, была интересная и дружеская. Прежде он побаивался миссис Уолшингем, - наверно, она над ним смеется, - а оказалось, она женщина понимающая и душевная, и, несмотря на все свое смятение, Киппс, как ни странно, не оплошал. Они поговорили об окружающих красотах, о том, что древние развалины всегда навевают грусть, о минувших поколениях.
- Быть может, здесь когда-то сходились в поединке рыцари, - сказала миссис Уолшингем.
- Чего только не вытворяли в те времена, - подхватил Киппс.
А потом оба заговорили об Элен. Миссис Уолшингем говорила о том, как дочь увлекается литературой.
- Из нее выйдет толк, я уверена. Вы знаете, мистер Киппс, на мать ложится огромная ответственность, когда у нее такая дочь... такая одаренная.
- А как же, - согласился Киппс. - Это уж как водится.
Миссис Уолшингем говорила и о своем сыне - они так схожи с Элен, словно близнецы, и все же очень разные. И Киппс вдруг ощутил доселе неведомые ему отеческие чувства к детям миссис Уолшингем.
- Они такие сообразительные и такие артистические натуры, - говорила она, - у них головы полны всяких идей. Иногда даже страшно за них. Им нужны широкие возможности - просто как воздух.
Она говорила о пристрастии Элен к сочинительству.
- Она была еще совсем крошка, а уже сочиняла стихи.