- Ну? - отозвалась Энн, не поднимая головы, и иголка быстрее заходила у нее в руках.
- Он удрал!
Энн подняла глаза и перестала шить.
- Кто удрал?
Только теперь она увидала, как бледен Киппс.
- Молодой Уолшингем... Я видел ее, она мне и сказала.
- Как так удрал?
- Дал тягу! Поминай как звали!
- Зачем?
- Да уж не зря, - с внезапной горечью ответил Киппс. - Он спекулировал. Он спекулировал нашими деньгами и их деньгами спекулировал, а теперь дал стрекача. Вот и все, Энн.
- Так, стало быть...
- Стало быть, он улизнул, и плакали наши денежки! Все двадцать четыре тыщи. Вот! Погорели мы с тобой! Вот и все. - Он задохнулся и умолк.
Для такого случая у Энн не было слов.
- О господи! - только и сказала она и словно окаменела.
Киппс подошел ближе, засунул руки глубоко в карманы.
- Пустил на спекуляции все, до последнего пенни, все потерял... и удрал.
У него даже губы побелели.
- Стало быть, у нас ничего не осталось, Арти?
- Ни гроша! Ни единой монетки, пропади оно все пропадом. Ничего!
В душе Киппса вскипела ярость. Он поднял крепко сжатый кулак.
- Ох, попадись он мне! Да я бы... я... я бы ему шею свернул. Я бы... я... - Он уже кричал. Но вдруг спохватился: в кухне Гвендолен! - и умолк, тяжело переводя дух.
- Как же это, Арти? - Энн все не могла постичь случившееся. - Стало быть, он взял наши деньги?
- Пустил их на спекуляции! - ответил Киппс и для ясности взмахнул руками, но ясней от этого ничего не стало. - Покупал задорого, а продавал задешево, мошенничал и пустил на ветер все наши деньги. Вот что он сделал, Энн. Вот что он сделал, этот... - Киппс прибавил несколько очень крепких слов.
- Стало быть, у нас теперь нет денег, Арти?
- Нету, нету, ясно, нету, будь оно все проклято! - закричал Киппс. - А про что же я твержу?
Он сразу пожалел о своей вспышке.
- Ты прости, Энн. Я не хотел на тебя орать. Только я сам не свой. Даже не знаю, что говорю. Ведь ни гроша не осталось...
- Но, Арти...
Киппс глухо застонал. Отошел к окну и уставился на залитое солнцем море.
- Тьфу, дьявол! - выругался он. - Стало быть, - продолжал он с досадой, вновь подходя к Энн, - этот жулик прикарманил наши двадцать четыре тысячи. Просто-напросто украл.
Энн отложила нагрудничек.
- Как же мы теперь, Арти?
Киппс развел руками. В этом всеобъемлющем жесте было все: и неведение, и гнев, и отчаяние. Он взял с каминной полки какую-то безделушку и сразу поставил обратно.
- У меня прямо голова кругом, как бы вовсе не рехнуться.
- Так ты, говоришь, видел ее?
- Да.
- Что ж она сказала?
- Велела мне идти к поверенному... велела найти кого-нибудь, чтобы сразу помог. Она была в черном... как обыкновенно, и говорила эдак спокойно, вроде как с осторожностью. Элен, она такая... бесчувственная она. Глядит мне прямо в глаза. "Я, - говорит, - виновата. Надо бы мне вас предупредить... Только при создавшихся обстоятельствах это было не очень просто". Так напрямик и режет. А я толком и словечка не вымолвил. Она уж меня к дверям ведет, а я все вроде ничего не пойму. И не знаю, что ей сказать. Может, так оно и лучше. А она эдак легко говорила... будто я с визитом пришел. Она говорит... как это она насчет мамаши своей?.. Да: "Мама, - говорит, - потрясена горем, так что все ложится на меня".
- И она велела тебе найти кого-нибудь в помощь?
- Да. Я ходил к старику Бину.
- К Бину?
- Да. Которого раньше прогнал от себя!
- Что же он сказал?
- Спервоначалу он вроде и слушать меня не хотел, а после ничего. Сказал, ему нужны факты, а так он пока ничего не может советовать. Только я этого Уолшингема знаю, тут никакие факты не помогут. Нет уж!
Киппс опять призадумался.
- Погорели мы, Энн. Да еще не оставил ли он нас по уши в долгах?.. Надо как-то выпутываться... Надо начинать все сначала, - продолжал он. - А как? Я вот ехал домой и все думал, думал. Придется как-то добывать на прожиток. Могли мы жить привольно, в достатке, без забот, без хлопот, а теперь всему этому конец. Дураки мы были, Энн. Сами не понимали, какое счастье нам привалило. И попались... Ох, будь оно все проклято!
Ему опять казалось, что он "того гляди рехнется".
В коридоре послышалось звяканье посуды и широкий, мягкий в домашних туфлях шаг прислуги. И, точно посланница судьбы, пожелавшей смягчить свои удары, в комнату вошла Гвендолен и принялась накрывать на стол. Киппс тотчас взял себя в руки. Энн снова склонилась над шитьем. И, пока прислуга оставалась в комнате, оба изо всех сил старались не выдать своего отчаяния. Она разостлала скатерть, медлительно и небрежно разложила ножи и вилки; Киппс, что-то пробормотав себе под нос, снова отошел к окну. Энн поднялась, аккуратно сложила шитье и спрятала в шкафчик.
- Как подумаю, - заговорил Киппс, едва Гвендолен вышла из комнаты, как подумаю про своих стариков и что надо им про эти дела рассказать... прямо хоть бейся головой об стенку. Ну, как я им все это скажу? Впору расшибить мою глупую башку об стену! А Баггинс-то... Баггинс... Я же ему, почитай, обещался помочь, он хотел открыть магазинчик на Рандеву-стрит.