Турусов испуганно обернулся, приник к лежащему Радецкому.
— И нервы же у вас, в таком-то возрасте… — Сочувственно глянув на сопровождающего, старичок вздохнул. — Живой ваш напарник, только в долгосрочном сне…
— В летаргическом? — переспросил Турусов.
— Можно и так. Но мне больше нравится все называть по-военному. Четко и понятно.
— А вы что, военный? — спросил Турусов.
— Какая разница, молодой человек? Сейчас я — персональный пенсионер огромного значения. И интересует меня ящичек, на котором я сижу.
— И чем же он вас интересует?
— Чем?! Что ж, молодой человек, я могу сказать, чем он меня интересует. Если этот ящик станет моим, то и я сразу стану пенсионером еще более огромного значения. А может, даже и не пенсионером уже… А вот если он попадет в чужие руки, то мое значение испарится. Беда будет.
— Можете не волноваться. — Турусов снова стал спокойным и хладнокровным. — Этот ящик ни в ваши, ни в чужие руки не попадет.
— Раньше меня именно это и устраивало, но сейчас, увы, ситуация изменилась.
Старичок встал, проворно поднял ящик и поставил его посередине вагона.
— Вы поймите, — сказал он, — избавившись от него, вы одновременно избавитесь от многих неприятностей и неожиданностей. Кроме того, вы будете обеспечены до своего конца.
— Я с самого начала был обеспечен до своего конца, — улыбнулся Турусов.
— Вы что, не материалист? — Старичок разочарованно хмыкнул.
— Трудно сказать.
— Тогда зачем вы сюда попали? Здесь незаинтересованных не бывает. Может, у вас другие интересы, более извращенные? Хотите наркотики?
— Нет.
— А если такой вариант… — Взгрустнувший было старичок оживился. — Я знаю одну шахту под Донецком. Туда никогда никто не полезет. Там метан и все прочее. В эту шахту уже многое сбросили. Давайте сбросим туда этот ящик, даже не раскрывая. Вы же понимаете, что пока он на маршруте — его вскрывать никто не станет, а маршрут вечный. Вас отправили пожизненно. Вы же раб вот этих ящиков. И как вам только не интересно узнать, что в них?!
— А что в них? — холодно поинтересовался Турусов.
— А-а! — Старичок обрадовался и поднял вверх указательный палец. — В них то, чего мы и боимся, и стесняемся. В них наше прошлое.
— Ваше? — переспросил Турусов.
— И мое тоже. Мое, в основном, как раз в этом ящике. Я вообще не любитель громких фраз, но из этих ящиков слагается вся наша история, история самой богатой на историю страны. Вы просто слишком молоды. Вас еще не было на свете, когда я помогал составлять политическую декорацию нашей возрождавшейся послевоенной экономике. Я по духу художник, фантазер. Мне бы детские сказки иллюстрировать. Но было другое время. И в иллюстрациях нуждалось совсем другое. Последняя моя декорация была создана в сорок восьмом. Я вам, молодой человек, слишком много говорю, а вы совершенно невнимательны. Вам ничего не говорит число “сорок восемь”?
Турусов понял, что имел в виду гость. Речь, конечно, шла о второй паре цифр на шифре ящика. Забавно.
— Так вот, молодой человек, — продолжил старик, не дождавшись ответа. — В сорок восьмом я перестал быть исторической личностью и был наполовину заслуженно забыт. Однако давняя добрая традиция позволяла мне неплохо жить. Все-таки персональный пенсионер! Хоть в пятьдесят лет выходить на пенсию как-то рановато, но чего не сделаешь ради общего блага? Правда, только сейчас я стал задумываться о том, каким образом человек, живущий на вершине горы, может представлять себе, что такое общее благо…
— Вы бы представились! — попросил Турусов, уже с интересом слушавший старика.
— Это не важно! — гость отмахнулся. — Скажу вам одно: в сорок восьмом я не был противником ни маршала Рыбалко, ни генерал-полковника Куркина.
— А они при чем? — искренне удивился Турусов, тщетно пытаясь нащупать логическую связь в словах гостя.
— Ну вот! — огорчился старик. — Вот вам последствия системы вечного маршрута истории. Я говорю, что ничего не имел против командования бронетанковых войск.
Турусов тупо уставился на старика, который в свою очередь по-детски надул бескровные губы и, казалось, сильно переживал по поводу отсутствия элементарных знаний у своего собеседника.
— Когда-то давно у меня был знакомый, очень интересовавшийся литературой. Для того чтобы узнать как можно больше, он специально пошел служить в спецколлегию. Он читал вещи в оригиналах, был последним читателем многих произведений. Служил консультантом на обысках у писателей-врагов. Позже он мне пересказывал многое из прочитанного. Удивительная память! Звали его Петр Николаевич Смуров. Вот у кого надо бы вам поучиться находить пути к познанию запретного.
— Смуров?!
— Вы его знали? — Взгляд старичка стал елейно добрым.
— Боюсь, что нет. А Александр Петрович Смуров не его родственник?
— Сашка? — обрадовался старик. — Конечно! Это его сын. У него был еще один, младший, но тот оболтус, всю карьеру ему попортил в году этак в шестьдесят восьмом. А Сашка, помню, был головастый…
Вот те на, подумал Турусов. Значит, не зря сын Смурова пустился на поиски ящиков.
— Прошлое Смурова здесь тоже есть? — спросил он.
— А как же! Это же фигура: с тридцать седьмого был председателем спецколлегии. Удивительной справедливости человек. Меня раза три спасал. Все дела сам проверял, никому не доверял ставить точку на приговоре. Ну, убедил я вас?
— В чем?
— Вы, молодой человек, должно быть, уже забыли, с чего я начинал и что я вообще здесь делаю. Меня интересует конкретно вот этот ящик.
Турусов задумался.
— И что вы станете с ним делать? — наконец спросил он.
— А это как мы с вами договоримся. Можно просто вскрыть. Я заберу оттуда кое-что, остальное заберете вы. Вы можете сразу стать богатым или известным. Вам могут заплатить и в валюте, и в рублях. Это зависит от выбранного вами покупателя. Можем, как я уже предлагал, сбросить ящик в шахту, не вскрывая.
— А за что мне могут заплатить “в валюте или рублями”? — Турусов пристально посмотрел в глаза старику.
— За что?! За историю.
Турусов пожал плечами.
— Все несколько проще, чем вы думаете, молодой человек. Попробую объяснить вам еще раз. Если вы продаете историю здесь, то покупатель ее соответственно уничтожает. Потому что максимально в этом заинтересован. Если же история продается за валюту, это значит, что она идет не на уничтожение, а на сенсацию, то есть сама формально уничтожает первого покупателя. Тех и других заинтересованных легко найти в Выборге. Если же вы извращенный имматериалист, то можете безвозмездно отдать груз той или другой стороне, в зависимости от вашего отношения к истории и ее последствиям.
— Нет истории, — негромко проговорил Турусов, вспоминая свои споры с Радецким.
— Науки пока действительно нет, — старичок кивнул. — А вот описание событий, факты, фамилии личностей — все это есть. И не всех это устраивает.
Позднее Турусов никак не мог заснуть. Он ворочался на своей верхней полке, заглядывал вниз на давно уже спящего Радецкого, у которого за время сна отросла густая рыжая щетина. Смотрел в противоположный угол вагона, где меж двух больших ящиков на одном маленьком, подстелив бушлат, сидя спал персональный пенсионер огромного значения. В конце разговора, глянув на Радецкого, старичок сказал, что “летаргическое состояние крайне полезно для обреченных организмов”. Слова эти он так разукрасил вещей интонацией, словно бы и в самом деле пророчествовал. А потом, буквально через пару минут, снял старенький бушлат, постелил на “ТПСБ 1748”, умостился и захрапел.