После ужина иду к себе в землянку. Ну, вот наконец-то и Сема вернулся, вижу идет… хотя скорее летит, мне навстречу. Кажется, не зря его отпустил вчера вечером. Вон какой одухотворенный мчится, как на крыльях.
А может и вправду на крыльях. Любовь, говорят, окрыляет… Я то этого уже почти не помню, в последние годы у нас с Ленкой чистая физиология была.
— Привет, Серега! — физиономия Семена лучится счастьем и неземной радостью.
Я нервно оглядываюсь. Так никто не видел.
— Здравствуй, здравствуй, конь ушастый… Смирно! Ты в армии или где? Ты на войне или на гулянке? Я кончено понимаю, что влюбленным море по… по пояс, но думать-то немного надо? Какой я тебе, млять, при всех Серега? Ты опять забыл, где мы находимся?
— Извини…те товарищ инженер- майор. Забылся, — с лица Семы сползает веселое настроение.
— Думай, прежде чем что-то делаешь. И учти на фронте расслабляться нельзя. А ты ничего вокруг не видишь, — снимаю я с него стружку на пути в землянку. Мало ли таких вот восторженных видел я в свое время. Письмо от невесты получат и идут, ничего не видя на радостях, прямо под прицел душманского бура.
— Ладно, забыли. Колись раз уж такое дело. Ну что? — спрашиваю его, когда оказываемся далеко от любопытных глаз и ушей.
— Она согласилась выйти за меня, — выпаливает радостно Сема и я одобрительно жму ему руку, добавляя: — Молодец! Совет да любовь.
— Это точно любовь. Никогда у меня такого не было, — уже забывший все обиды Сема улыбается, а я…
Я завидую ему и рад за него. Но не оставляет меня мысль, что все это непрочно, как вся наша жизнь здесь.
14 августа 1941 года. Москва.
Ничего, кажется, не изменилось в кабинете на площади Дзержинского, кроме усталости хозяина, видной при первом же взгляде. Но это нисколько не отражается на его работе, он так же целеустремленно работает с бумагами, иногда делая необходимые звонки и помечая что-то для себя.
Секретарь появился в двери бесшумно, как привидение, но хозяин кабинета сразу оторвался от бумаг и смотрел в его сторону.
— Мурашов прибыл, — доложил секретарь и получив в ответ хозяйское: 'Зовите', скрылся за дверью.
Поздоровавшись с вошедшим, хозяин отложил в сторону бумаги и приказал:
— Докладывайте, Юрий Владимирович, что у нас нового по 'Припяти'?
— За прошедшее время серьезных материалов не поступало. Объекты наблюдения ведут себя по-прежнему, наносимый подчиненными ими частями противнику урон превосходит все возможные выгоды от стратегического внедрения. Это мнение четырех независимых экспертов, которым я, с вашего разрешения, давал материалы на анализ. Отработаны и проверены результаты работы секретного сотрудника Верный в отношении объекта Припять — два. Практически ничего существенного установить не удалось. Необычное в среднем поведение объекта в половой жизни вполне, по оценке специалистов, укладывается в варианты нормы и никаких отличительных признаков для опознания национальной или социальной принадлежности объекта не несет.
— Получается, что пока у нас по-прежнему никаких фактов, одни подозрения. Понятно. Как с оперативным освещением?
— В настоящее время работает четыре секретных сотрудника, привлечен к освещению деятельности еще один добровольный помощник. Ничего нового не получено. Но я еще не получал донесений за последнюю неделю. Впрочем, в полученном до этого есть кое-что. Я считаю этот факт сомнительным, но…
— Докладывайте, докладывайте.
— Помните о необычайных вычислительных способностях Припяти-три? Так вот, добровольный осведомитель доложил, что для вычислений объект использует неизвестный прибор. Судя по описанию, ему удалось подсмотреть, что это что-то вроде небольшого плоского портсигара с кнопками, как на пишущей машинке.
— Изобретатель какой-то? Ничего криминального. Правда непонятно зачем он тогда скрывает этот агрегат?
— Вот именно, Лаврентий Павлович. Причем скрывает очень тщательно. Да и размеры прибора. После консультаций с учеными по этому вопросу, могу вас заверить, что современная техника не позволяет создать прибор, производящий столь сложные вычисления в таких габаритах.
— Так что вы хотите сказать? Чудо-ученые какие-то? Или иностранные сверхагенты? Или как у этого, как его Уэллса — машина времени?
— Прошу извинить, товарищ нарком, но пока ничего конкретного доложить не могу.
— Ладно. Оставьте докладную у меня, посмотрю. Нет ну, 'Беляевы'. Даже меня заставили в эту ерунду поверить. Перейдем к более конкретному делу. Что у нас по Ижевску?
— Работа идет, товарищ нарком. Судя по донесению первого отдела, должны уложиться в сроки. Уже добились повышения надежности, сейчас работают над эффективностью боеприпаса. Разработан новый станок, испытания дали положительный результат, вес системы снизился на 4 килограмма, кроме того стало возможно крепление на бронетехнике.
— Вот это хорошо. А то товарищ Сталин уже интересовался. И еще… товарищу Сталину очень понравилась аналитическая записка нашего наркомата. И он приказал, чтобы мы еще раз провели такую же работу. Так что как только обстановка на фронте улучшиться, отравлю вас к вашим старым знакомым. Поедете под прикрытием, легенду продумайте. Записку с вашими предложениями передадите секретарю завтра до семнадцати ноль-ноль. Вопросы?
— Все понятно, товарищ нарком. Разрешите идти?
— Идите.
Мурашов вышел из кабинета, а оставшийся один нарком несколько раз прошелся по кабинету, затем остановился и несколько минут рассматривал карту, о чем-то размышляя. Вернувшись к столу, он открыл папку с докладом Мурашова и несколько минут тщательно читал ее. Затем отложил бумаги в сторону и долго сидел, сняв пенсне и протирая его кусочком фланели. Лицо его приобрело беспомощно-задумчивое выражение, свойственное очкарикам. От размышлений наркома отвлек очередной звонок по телефону. Ответив, Берия решительно отложил в сторону бумаги, принесенные Мурашовым и продолжил работу.
Через некоторое время он вызвал секретаря и отдал несколько распоряжений. Вечером автомобиль отвез наркома не домой, а на одну из конспиративных квартир в старом, дореволюционной постройки доходном доме, спрятавшемся среди множества таких же на одной из улиц Москвы. С кем встречался Лаврентий Палыч и о чем шел разговор, осталось неизвестным ни его современникам, ни потомкам.
15 августа 1941 года. Штаб ОТТБР.
Как и ожидалось, немцы начали серьезное наступление с утра. Похоже, действия небольшой, но активной группы были наконец-то ими оценены и они подтянули все силы, какие смогли. Началось все с авиационного налета. Наверное, целая эскадра 'Хейнкелей' бомбила тылы, дороги и даже прифронтовые леса. Не меньшее число пикирующих 'Юнкерсов-87, завывая сиренами, сбрасывали четверть — и полутонные бомбы на передовые позиции и ближайший тыл. Удивительно, но наша авиация тоже не осталась в стороне. Почти четыре десятка истребителей И-16 и МиГ-3, из 810 истребительного полка, вступили в бой и сумели сбить по несколько немецких самолетов каждого типа. Руководил их атакой с земли авиационный наводчик, за которого неплохо отработал бывший командир эскадрильи автожиров старший лейтенант Трофимов. Вовремя фронт выделил авиационный полк для прикрытия, а еще лучше, что у этих истребителей, пусть только на командирских машинах, оказались рации установлены.
Но после двух вылетов, командование перенацелило истребители туда, где они показались нужнее. Немцы, словно узнав об этом, нанесли еще один, мощный авиационный удар, по передовой. Снова с диким воем сирен переворачивались через крыло 'Юнкерсы- восемьдесят седьмые', снова ходили кругами над рощами и перелесками 'Хейнкели', сбрасывая вперемешку фугасные сотки и мелкие осколочные бомбы в надежде накрыть расположение наших артиллерийских батарей.
Над штабом также появилась девятка пикировщиков. Но не обычных 'восемьдесят седьмых', а более тяжелых и новых 'Юнкерс-восемьдесят восемь'.
— Кажется немцы обнаружили нас. Наверное по работе раций засекли, — отметил спокойно Мельниченко, выслушав доклад от поста ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и связи).
— Если так, то штаб они бомбить не будут, мы рации несколько дней в пятистах метрах южнее держали, — отвечает Калошин, наблюдая, как операторы принимают и наносят на карту изменения.
— Закончится бомбежка, поеду к Сидкову, — говорит Иванов и уже поворачивается к связисту, когда к нему обращается Калошин.
— Прошу вас остаться в штабе. Немцы бомбят, управление и так ни к черту. Сейчас еще глушилки включат и вы вообще от нас отрезаны будете. Считаю, что здесь вы нужнее.
Подумав, Иванов кивает головой в знак согласия.
'Юнкерсы' действительно отбомбились в основном по старому месту размещения раций, но по закону подлости, весьма действенному на войне, несколько бомб упали и в расположении штаба. Одна из них попала точно в землянку связистов, убив находящихся там людей, а вторая повредила одну из оставшихся посыльных танкеток.
— Теперь при серьезном перебое в связи нам может не хватить специалистов, — заметил Калошин, узнав о случившемся. И все. Больше об этом никто не вспоминал, начался бой.
Звонки и донесения, посыльные и операторы, снующие по помещению штаба, Калошин и Мельниченко, то сходящиеся вместе, то говорящие по различным телефонам — все это напоминало муравейник, в который шаловливые хулиганы воткнули палку. Как гроссмейстер, разыгрывающий вслепую одновременно несколько шахматных партий, Мельниченко руководил разгорающимся боем. Но в отличие от гроссмейстера точных данных о противнике у него было намного меньше, а мешающих принятию правильных решений факторов больше. Всех кто критикует принятые полководцами решения неплохо бы поместить на их место, хотя бы даже в компьютерной игре. А еще лучше — с полным присутствием. Чтобы рвались снаряды, грохотали бомбы, пикировали с неба самолеты, при том, что данные поступают либо несвоевременно, либо неточные. Вот и думай, толи бросить оставшиеся резервы в бой полностью, или поддержать кого-то одного, а может вообще подождать, все решится само собой, потому что силы немцев тоже на исходе и не станут они дальше рисковать….
Мельниченко и Калошин, как два дирижера, снова и снова собирали в единую мелодию боя действия отдельных батальонов, рот и батарей.
— У Сидкова намечается прорыв на левом фланге. Немцы явно планируют отсечь нас от Бирюзова — Калошин, напряженно разглядывает свеженарисованную на карте обстановку.
— Отправьте туда роту Махрова. Приказываю контратаковать накоротке. Остальной резерв держите в готовности. Думаю, немцы нас отвлекают и скоро нанесут главный удар по самому нашему уязвимому месту. Новости от Сергеева? — Мельниченко решительно и со стороны кажется, не особо задумываясь отдает приказания и только вглядевшись можно заметить остановившийся, устремленный в себя взгляд и мелкие бисеринки пота на висках. Нервное напряжение прорывается внешне и в чуть более замедленных движениях и в нечаянно сломанной папиросе.
— Не уверен, что вы правы. Авиаразведка, по данным штарма, не обнаружила вчера серьезных скоплений войск в этом районе, — Калошин старательно передает полученные приказы для оформления и отправки вниз, но успевает высказывать и свое мнение.