Поезд отошел точно по расписанию. На этот раз барону не на что было жаловаться. Впрочем, мне вполне понятно его нетерпение: одна минута опоздания, и он пропустит пароход из Тяньцзиня в Японию.
Поначалу день обещал быть прекрасным. А потом вдруг поднялся такой сильный ветер, что, казалось, он способен потушить солнце, как простую свечу. Это начинался один из тех ураганов, которые, как я слышал, останавливают поезда на Великой Трансазиатской магистрали. Сегодня, к счастью, ветер дует с запада, вслед поезду, и потому опасаться нечего.
Теперь я должен завязать знакомство с молодым Пан Шао. Попов был прав: он, как видно, из богатой семьи, прожил несколько лет в Париже, учась и развлекаясь. Вероятно, ему частенько приходилось бывать и на «файф-о-клоках»[40] «XX века».
Нужно заняться и другими делами и прежде всего человеком в ящике. Воображаю, как он беспокоится! Но пробираться в багажный вагон днем было бы слишком опасно. Придется подождать до ночи, чтобы избавить его от тревоги.
Кроме того, у меня намечена в программе беседа с супругами Катерна. Впрочем, это будет делом несложным.
Куда труднее завязать отношения с номером двенадцатым, великолепнейшим Фарускиаром. Этот восточный человек «застегнут на все пуговицы». Не так-то просто к нему подступиться!
Да! Надо еще поскорее узнать имя мандарина, который возвращается в свою Поднебесную империю, чтобы принять погребальные почести. Думаю, что Попову удастся это выведать у одного из стражников, приставленных к телу его превосходительства. Будет просто замечательно, если покойник окажется каким-нибудь важным государственным деятелем — китайским принцем или хотя бы министром!..
Вот уже час, как поезд перерезает обширный оазис. Потом пойдет сплошная пустыня. Почву там образуют аллювиальные наносы[41], и тянутся они вплоть до окрестностей Мерва. И так будет до границы Туркестана — оазис и пустыня, пустыня и оазис. Пора уже привыкнуть к однообразию и монолитности путешествия. Правда, по мере приближения к Памирскому плоскогорью пойдут живописнейшие пейзажи. Этот горный узел русские «разрубили» совершенно так же, как Александр Македонский разрубил узел, связывавший в колеснице Гордия ярмо с дышлом, установив после этого, как известно, господство над Азией[42].
А по ту сторону Памирского плато расстилаются бесконечные равнины китайского Туркестана и пески, пески, пески громадной пустыни Гоби. И снова потянется монотонная, однообразная дорога.
Половина одиннадцатого. В вагоне-ресторане скоро будет завтрак. А пока, вместо утренней прогулки, пройдусь по поезду.
Где же Фульк Эфринель? Я не вижу американца на его посту подле мисс Горации Блуэтт. Вежливо с ней раскланиваюсь и осведомляюсь о ее спутнике.
— Мистер Фульк пошел взглянуть на свой багаж.
Вот как, он уже «мистер Фульк»! Подождем немного, и будет просто «Фульк».
Величественный Фарускиар с самого начала забился с Гангиром в задний конец второго вагона. Здесь я застаю их и сейчас. Они сидят вдвоем и тихо разговаривают.
На обратном пути встречаю Фулька Эфринеля, спешащего к своей спутнице. По американской привычке он протягивает мне руку. Я признаюсь ему, что от мисс Горации Блуэтт уже знаю о его тревоге за багаж.
— О! — восклицает он. — Какая деловая женщина, какая выдающаяся негоциантка! Это одна из тех англичанок…
— Которые вполне достойны быть американками! — заканчиваю я.
— Wait a bit! — отвечает он, многозначительно улыбаясь.
Китайцев на месте не оказалось. Значит, они ушли завтракать. Проходя мимо, вижу на вагонном столике книжку, оставленную доктором Тио Кином.
Сочинение Людовика Корнаро, благородного венецианца.
С прибавлением советов, как исправить дурной характер, как пользоваться совершенным счастьем до самого преклонного возраста и умереть только в глубокой старости, вследствие полного истощения жизненных соков.
Так вот каково любимое чтение доктора Тио Кина! Теперь мне понятно, почему непочтительный ученик иногда в насмешку называет его Корнаро!
Кроме заглавия, успеваю прочесть еще девиз благородного венецианца:
Но я отнюдь не собираюсь следовать ему, по крайней мере, за завтраком.
В вагоне-ресторане застаю всех на обычных местах. Сажусь рядом с майором Нольтицем, который внимательно наблюдает за сидящим на противоположном конце стола господином Фарускиаром и его компаньоном. Нас обоих очень занимает этот неприступный монгол. Интересно, кто он такой?
— А что, если бы это был…
— Кто же? — спрашивает майор.
— Атаман разбойничьей шайки… тот самый знаменитый Ки Цзан… — отвечаю я, и самому становится смешно от такой вздорной мысли.
— Шутъте, шутъте, господин Бомбарнак, только, прошу вас, не так громко!
— Однако согласитесь, майор, это была бы одна из интереснейших личностей, вполне достойная самого подробного интервью.
Продолжая болтать, мы с аппетитом поглощаем завтрак. Приготовлен он очень вкусно. В Ашхабаде и Душаке успели запастись свежими продуктами. Из напитков нам предложили чай, крымское вино и казанское пиво; из мясных блюд — бараньи котлеты и превосходные консервы; на десерт — сочную дыню, груши и отборный виноград.
После завтрака выхожу на заднюю площадку вагона-ресторана выкурить сигарету. Туда же является и господин Катерна, который, видимо, сам ищет случая со мной заговорить.
Его гладко выбритое лицо, привыкшее к фальшивым бакенбардам, усам; голова — к черным, рыжим, седым, лысым или косматым парикам, в зависимости от роли, — все выдает в нем комедианта, созданного для жизни на подмостках. Но при этом у него такой веселый взгляд, такая прямодушная манера держаться, что сразу узнаешь в нем славного, искреннего человека.
— Сударь, — обращается он ко мне, — неужели двое французов могут проехать вместе от Баку до Пекина, не познакомившись друг с другом?
— Сударь, когда я встречаю соотечественника…
— И вдобавок еще парижанина.
— Следовательно, дважды француза, — добавляю я, — то не мог бы себе простить, если бы не пожал ему руки. Итак, господин Катерна…
— Вы знаете мою фамилию?
— Равно, как и вы мою. Абсолютно в этом уверен.
— И правильно. Вы — господин Бомбарнак, корреспондент «XX века».
— И ваш покорный слуга.
— Тысяча благодарностей, господин Бомбарнак, даже десять тысяч, как говорят в Китае, куда мы едем с госпожой Катерна…
— Чтобы играть комические роли в шанхайском театре, основанном для французов.
— Так вы все знаете?
— На то я и репортер! Могу даже сказать, господин Катерна, основываясь на некоторых морских словечках из вашего лексикона, что раньше вы служили во флоте.
— Верно, господин репортер. Я бывший командир шлюпки адмирала Буасуди на борту «Грозного».
— В таком случае не понимаю, почему же моряк отправился в Китай не морем, а на поезде…
— Это действительно может показаться странным, господин Бомбарнак. Но дело в том, что мадам Катерна, бесспорно первая провинциальная опереточная актриса, лучшая исполнительница ролей субреток и травести, которой никакая другая «не срезала бы носа» — извините, это по старой флотской привычке, — не переносит морской качки. Когда я узнал о существовании Великой Трансазиатской магистрали, то сказал ей: «Успокойся, Каролина! Пусть тебя не тревожит обманчивая и коварная стихия! Мы проедем через Россию, Туркестан и Китай сухим путем». И как она обрадовалась, моя милочка, такая храбрая, такая преданная, такая… я не нахожу подходящего слова! — такая талантливая инженю[44], которая в случае надобности сыграла бы даже дуэнью[45], чтобы не оставить на мели директора театра! Артистка, настоящая артистка!
Господин Катерна говорил с увлечением. Он был, по выражению механиков, «под высоким давлением», и оставалось только выпустить из него пар. Если верить словам актера, они — идеальная пара: никогда не унывают, не теряются, всегда довольны своей участью, страстно влюблены в театр, особенно провинциальный, где госпожа Катерна играла в драмах, водевилях, комедиях, опереттах, комических операх и пантомимах. Они счастливы, когда представление начинается в пять часов вечера и заканчивается в час ночи. Супруги Катерна играют в театрах больших и малых городов, в залах мэрий, в деревенских амбарах, зачастую без подготовки, без декораций, без оркестра, иногда даже без зрителей. Словом, это настоящие комедианты, не всегда разборчивые на роли, готовые выступить в любом амплуа.
Господин Катерна был, вероятно, общим любимцем и балагуром на корабле. У него ловкие, как у фокусника, руки и гибкие ноги, как у канатного плясуна. Этот неунывающий парижанин умеет языком и губами имитировать все деревянные и медные инструменты и располагает к тому же самым разнообразным репертуаром старинных народных песенок, застольных куплетов, патриотических мелодий, кафешантанных монологов и скетчей. Он рассказывал мне обо всем этом с выразительными жестами, с неистощимым красноречием, шагая взад и вперед по площадке и покачиваясь на широко расставленных ногах со слегка обращенными внутрь ступнями ну, истый моряк, всегда в веселом и бодром настроении. В обществе такого жизнерадостного человека скука исключена!
— А где вы выступали перед отъездом из Франции, господин Катерна?
— В Ферте-Су-Жуар[46], где мадам Катерна с огромным успехом исполняла роль Эльзы в «Лоэнгрине», которого мы играли без музыки. Но зато какая интересная и талантливая пьеса!
— Наверное, исколесили с женой весь свет?
— Вы правы, мы побывали в России, в Австралии, в обеих Америках. Ах! Господин Клодиус…
Он уже зовет меня Клодиусом!
— Когда-то я был кумиром Буэнос-Айреса и пользовался огромным успехом в Рио-де-Жанейро. Не думайте, что это хвастовство. Нет, я себя не переоцениваю! Катерна, может быть, плох в Париже, но великолепен в провинции. В Париже играют для себя, а в провинции — для зрителей. И к тому же какой разнообразный репертуар!
— Примите мои поздравления, дорогой соотечественник!
— Принимаю, господин Бомбарнак, так как я очень люблю свое ремесло. Что вы хотите? Не все могут претендовать на звание сенатора или… репортера!
— Ну, это довольно ядовито сказано, господин Катерна, — ответил я, улыбаясь.
— Нет, что вы… это только так, для красного словца.
Пока неутомимый комик выкладывал свои истории, мимо нас мелькали станции: Кулька, Низашурш, Кулла-Минор и другие, имеющие довольно грустный вид; затем Байрам-Али на семьсот девяносто пятой версте, Урлан-Кала — на восемьсот пятнадцатой.
— При этом, — продолжил актер, — переезжая из города в город, мы подкопили и немного деньжат, и они добыты честным трудом, господин Клодиус. На дне нашего сундука хранится несколько облигаций Северного банка, которыми я особенно дорожу, — это надежное помещение презренного металла. Хотя мы живем и при демократическом режиме, в эпоху, так сказать, всеобщего равенства, но нам еще очень далеко до того времени, когда благородный отец[47] будет сидеть рядом с женою префекта на обеде у председателя судебной палаты, а субретка[48] в паре с префектом откроет бал у генерал-аншефа[49]. Пока что мы предпочитаем обедать и танцевать в своем кругу.
— Полагаю, господин Катерна, что это не менее весело, чем…
— И, уверяю вас, господин Клодиус, не менее достойно, — добавил будущий шанхайский первый комик, встряхивая воображаемым жабо с непринужденностью вельможи эпохи Людовика XV.
Тут к нам присоединилась госпожа Катерна. Это поистине достойная подруга своего мужа, созданная для того, чтобы подавать ему реплики как на сцене, так и в жизни, одна из тех редкостных служительниц театра, которые не жеманятся и не злословят, из тех, по большей части случайных детей странствующих комедиантов, которые родятся на свет неведомо где и даже неведомо как, но бывают предобрыми и милыми созданиями.
— Разрешите представить вам Каролину Катерна, — провозгласил комик таким торжественным тоном, как если бы знакомил меня с самой Патти или Сарой Бернар[50].
— Я уже обменялся рукопожатием с вашим мужем, а теперь буду счастлив пожать руку госпоже Катерна.
— Вот она, сударь. Подаю ее вам запросто, без всяких церемоний и даже без суфлера.
— Как видите, господин Клодиус, она не ломака, а лучшая из жен.
— Как он — лучший из мужей!
— И горжусь этим! Я понял, что весь смысл супружеского счастья заключается в следующем евангельском правиле, с которым должны были бы считаться все мужья: что любит жена, то и ест ее муж!
Поверьте, я был тронут, глядя на этих честных комедиантов, столь не похожих на сидящих в соседнем вагоне маклера и маклершу. Те любезничают по-своему: для них нет ничего более приятного, как подводить баланс, подсчитывать приход и расход.
Но вот и барон Вейсшнитцердерфер, уже раздобывший где-то новую дорожную шапку. Он выходит из вагона-ресторана, где, как я полагаю, занимался не изучением железнодорожного расписания.
— На авансцене владелец потерпевшей крушение шляпы! — объявил господин Катерна, как только барон вошел в вагон, не удостоив нас поклоном.
— Сразу узнаешь немца, — добавила госпожа Катерна.
— А еще Генрих Гейне называл этих людей сентиментальными убами! — вспомнил я.
— Сразу видно, что он не знал нашего барона, — ответил господин Катерна, — дуб — с этим вполне можно согласиться, но отнюдь не сентиментальный…
— Кстати, — спросил я, — вы знаете, зачем он едет по Великому Трансазиатскому пути?
— Чтобы поесть в Пекине кислой капусты, — выпалил комик.
— Ну, нет… Совсем не для того. Барон — соперник мисс Нелли Блай. Он собирается совершить кругосветное путешествие за тридцать девять дней.
— За тридцать девять! — воскликнул господин Катерна. — Вы хотите сказать, за сто тридцать девять! Уж на спортсмена-то он никак не похож!
И комик запел голосом, похожим на охрипший кларнет, известный мотив из «Корневильских колоколов»:
И добавил по адресу барона:
Файф-о-клок — чай среди дня, обыкновенно в пять часов вечера. Здесь: званые вечера, устраиваемые редакцией (англ.).
Аллювиальные наносы образуются в результате деятельности текучих вод (пески, глина, суглинки, галька).
В древнегреческой легенде о финикийском царе Гордии, который прикрепил ярмо к дышлу колесницы таким тугим узлом, что его невозможно было развязать. Между тем предсказание оракула гласило, что Азия достанется тому, кто сможет развязать Гордиев узел. Александр Македонский не стал его распутывать, но разрубил мечом. Жюль Верн намекает на присоединения Туркестана к России.
Воздержание продлевает жизнь (лат.).
Инженю — амплуа актрисы, исполняющей роль наивных девушек.
Дуэнья — в Испании — пожилая женщина, хозяйка, госпожа. Здесь: амплуа комедийной актрисы.
Маленький городок неподалеку от Парижа.
Благородный отец — амплуа опереточного комика.
Субретка — амплуа комедийной актрисы.
Генерал-аншеф — генерал армии, главнокомандующий.
Патти Аделина (1845–1919) — знаменитая итальянская певица. Сара Бернар (1844–1923) — выдающаяся французская актриса.