Авантюрин залился краской и отвел глаза.
— Я говорю о том портрете. Помните, как Танше поспорил с Тарло? Я с умыслом посоветовал им изобразить одиночество. Мне думалось, что если вы вспомните, как скверно вам было раньше, то освободитесь от своих страхов, и начнете радоваться тому, что сейчас у вас есть, и еще… еще…
— Продолжай, Мило, — подбодрила его я. — Чего еще тебе думалось.
— Я надеялся, что вы начнете больше ценить меня… — совсем тихо прошелестел мальчик. — Вы не сердитесь?
Сердце сжало болью.
— Глупый… Ну как на тебя сердиться? Терзаешься такими нелепыми вещами… Страх одиночества — не из тех болезней, что лекарь может исцелить прижиганием. Такие раны, будучи растревоженными, ноют еще сильнее… Лучше позволить им заживать самостоятельно. Но откуда тебе знать, Мило, — вырвался у меня вздох. — Ты еще так молод!
— Мне тридцать четыре года, — сверкнул глазами ученик. — Пора бы вам уже перестать считать меня ребенком. Я не был им даже в шестнадцать лет, когда мы впервые встретились. Улицы быстро старят.
Я не смогла не улыбнуться. Право, какой наивный мальчик!
— Мне не хотелось обижать тебя, лорд Авантюрин, — слова прозвучали немного иронично. — Но мой возраст исчисляется столетиями. Ты для меня всегда останешься ребенком, сколько бы ты не прожил.
— А себя вы, значит, считаете взрослой особой? — моментально нахохлился Мило. — И эта взрослая особа сидит второй день в шкафу, потому что огорчена смертью котенка?
— Да что ты понимаешь! — вспылила я. — Впрочем, думай, что душе угодно. Я никоим образом не претендую на роль нормального человека. Безумный Шут, видишь ли…
Мило фыркнул.
— Да к ворону ваше безумие! Возможно, то, что я скажу сейчас, удивит вас, госпожа, но, поверьте: вы совершенно нормальны. Настоящим безумием здесь и не пахнет.
— Да что ты говоришь! — насмешливо протянула я. — Желаешь поспорить?
— Госпожа, поверьте мне, прошу, — спокойно откликнулся Мило. — Не спорю, вы инфантильны, эгоистичны, порою жестоки и нелогичны, абсолютно избалованы, легкомысленны. Многие поступки леди Опал не вписываются не то, что в рамки дворцовых приличий — а даже и в то, что можно назвать обыкновенным поведением. Но безумицей я вас назвать никак не могу… И поэтому то, что вы сейчас прячетесь в шкафу — не более, чем детский каприз, — уверенно завершил Мило.
Я прищурилась. С таким менторским тоном, по-взрослому прищуренными глазами и иронично приподнятыми уголками рта, Авантюрин и вправду походил на мужчину, а не на мальчика. Хм, думаю, это какой-то странный оптический эффект.
— Мир слишком жесток. Он наполнен злом и страданиями, не удивительно, что порою мне хочется отдохнуть от него.
— В одиночестве? — едко уточнил Мило.
— В одиночестве, дорогой. У этого слова множество граней, и не все из них ранят.
Он склонил голову набок, пристально разглядывая меня.
— Моя госпожа… Позвольте мне доказать, что вы не правы.
— Ну, попробуй, — мрачно откликнулась я.
— Закройте глаза… Прошу не подглядывать, — повеселел Мило и завязал мне глаза скользким шелковым платком. — Одну секунду… Так лучше.
Поверх платка лег пояс. Кажется, бархатный.
— Видно вам что-нибудь?
— Нет.
— Чудесно.
Мило осторожно поднял меня, прижимая к плечу. О, так мы покатаемся? Как прелестно!
— Мальчик мой, если нам нужно куда-то попасть побыстрее, то не лучше ли будет воспользоваться ключом?
— Не думаю, госпожа, — отозвался Авантюрин. — Не волнуйтесь, у волшебников свои способы сокращать пути. Потерпите немного.
Пахнуло свежим воздухом, и кожу приласкал порыв ветра. Шелковый шарф на голове изрядно приглушал звуки и запахи, а свет и вовсе не достигал моих глаз. Я чувствовала себя потерянной. Мы на улице, или Мило просто открыл окно? Любопытно…
Вдруг Авантюрин резко выкрикнул гортанную фразу, и тело наполнила восхитительная легкость. Это продолжалось всего несколько минут, а потом меня привычно потянула к себе земля.
— Долго еще?
— Уже все, госпожа, — он бережно поставил меня на ноги, и встал позади, осторожно придерживая за плечи. — Смотрите! — и сорвал с моих глаз повязку.
Мы стояли на смотровой площадке самой высокой башни дворца. А вокруг была… жизнь, наверное… И она накрывала с головой, как неудержимая приливная волна.
Запахи, миллионы запахов. Сухая трава, цветы, сладкие дуновения из пекарни, земля и разогретые камни.
Свет. После бесконечных дней в темном, забитом одеждой шкафу даже восходящее солнце слепило. Небо было разрисовано розовой и золотой краской, словно воздушная ткань из западных гор.
Ветер сбивал с ног. Птичий гомон оглушал.
— Ну что, госпожа? — вкрадчиво поинтересовался Мило. — Стоит ли прятаться в шкафу? И кто вы после этого, взрослая женщина?
— Нет, Мило… — прошептала я, сраженная этим невыносимо ярким, свежим миром вокруг. — Я не знаю, кто я… Но, кажется, мне нравится быть собою.
Большой тронный зал Дома Камней и Снов воистину восхитителен. Любой, кто попадает туда впервые, оказывается зачарованным пышностью и роскошеством убранства.
Некоторым кажется, что самым большим украшением зала можно назвать искусный паркет на полу. Черные дощечки подобраны столь совершенно, что чудится, будто под вашими ногами — сплошной срез ствола огромнейшего дерева, в тысячу шагов в поперечнике. Поговаривают, что сей шедевр создавали приглашенные из далеких северных княжеств мастера, а лак, покрывающий паркет, насчитывает два десятка слоев, каждый из который немного различается оттенком. Быть может, поэтому порой восклицают впечатлительные фрейлины, что в тронном зале вы словно ступаете по застывшей смоле.
Иные, слушая подобные речи, знай посмеиваются себе и твердят, что истинное чудо этого места — постоянно меняющийся узор из самоцветов на стенах и потолке. Каких только камней здесь нет! И простой полированный кварц, и агаты, и бериллы, и хрусталь, и опалы, и жадеит, и александрит, и малахит, и блестящие черные пластины гематита, и аметист, и кошачий глаз, и гранат, и бирюза, и авантюрин, и нефрит, и заморский жемчуг… А у самой дальней стены, умышленно лишь облицованной темным мрамором и украшенной арками из мерцающих цирконов, расположен постамент с усыпанными сапфирами, бриллиантами, рубинами, изумрудами и драгоценным янтарем величественными тронами. Один из них, увы, пустует. И все же многие считают, что главная и самая яркая деталь зала — именно постамент, где восседают монархи. Что ж, сложно не согласиться, однако…
…Однако никогда вы не убедите в этом Лале Опал, ибо, несмотря ни на что, полагаю я главным и самым ослепительным украшением парадного зала Ее величество королеву Тирле, о чем не забываю упомянуть при случае. И дело, поверьте, вовсе не в шикарных, поражающих отделкой платьях или замысловатой прическе.
— Право же, ты льстишь мне, Лале, — в притворном смущении прикрыла губы веером повелительница, а на щеках ее заиграли ямочки. Справа от королевы, лишь на ступеньку ниже, расположился в кресле почетный гость и, как шептались в углах, будущий супруг — Ларра Ночной Бриз.
— Нисколько, Ваше величество, — склонилась я в почтительном поклоне, подметая косичками драгоценный паркет. — Нынче вы сияете, подобно солнцу.
Еще бы ей не сиять! Наверняка на вышивку наряда пошла не одна катушка золотых ниток, а голубые топазы и аквамарины, украшающие ткань, переливались, как крошечные звезды.
— Вижу, к тебе вернулось доброе расположение духа, дама Опал, — королева чуть опустила веер, показывая улыбку. — И это радует мое сердце. Негоже шуту печалиться!
Я задумчиво покрутилась на мыске. Колокольчики звякнули, сталкиваясь.