Кроме
оскомины
с яблок зеленых
Съеденных
то ли
отцами
То ли
мохнатыми
предками
С низеньким
лбом?
VI
Сегодня со мной произошел конфуз: находясь под впечатлением уже прочитанного "Генриха IV", спросил Ритусю, нет ли у нее еще чего-нибудь Манна? Она говорит - есть. Я, понятное дело, прошу. Ну, она и приволокла мне сегодня какого-то "Доктора Фаустуса". Откуда же мне было знать, что Маннов - двое? Ну, не взять - неудобно, улыбнулся вежливо и взял, а вот читать эту штуку мне что-то вовсе не улыбается. Но попробуем. Утром отключил кристаллизатор, включил лампочку через толстенный желтый светофильтр, вынул кристалл - аккуратный такой кубик, прямо игрушка, и тщательно покрыл его черным лаком - на всякий случай. А потом сунул в металлическую коробочку для экранировки. Потому как очень смешно могло бы получиться, включи кто-нибудь передатчик в критическом диапазоне: если все правильно, от меня остались бы в таком разе только подметки, да и то только в лучшем случае.
Сегодня опять поддался непонятному (а все, что Оттуда принципиально непонятно) любопытству и разглядывал Мушку вблизи, когда она думала, что никто на нее не смотрит. В общем - смотрел сзади и чуть сбоку. Интересно получается, до чего же иногда мелочь какая-то, что-нибудь давно знакомое производит вдруг сильное впечатление. Я вдруг увидел, какая тонкая и высокая у нее шея с кожей нежнейшей, непередаваемой словами белизны. И завиток волос, легкой тенью. С трудом сдержался, чтобы, как последний дурак, не потрогать все это рукой. Казалось почему-то, что глаза передают не все, и словно сам собой вырвался вздох, потому что я, оказывается, все это время просто-напросто не дышал. Говорят, люди в подобных случаях чувствуют что-то такое в груди. У меня, понятное дело, не так: вздох ушел, оставив непередаваемое ощущение где-то внизу живота. До чего неромантично, но это факт.
Сердце колотилось, как бешеное, и я тихо-онечко так отошел, - от греха подальше. Он знает, какую подбросить приманку нашему брату, но я все равно не буду клевать. Мне нужно не это, во всяком случае - не сейчас и не так. То ли дело Ритуся; с ней я чувствую себя просто и хорошо, лучше даже, чем с Валетом. Правда, если совсем уж начистоту, то с внешностью ей не накатило: низенькая, толстенькая, коротконогая, почти без шеи, лицо широкое, равнодушное, какое-то рыхлое. При этом ничем не больна, просто так уж она устроена. И еще она умнее всех в классе, и намного, только знаю про это один я, потому что с остальными таких разговоров она не ведет. Интересно, какой в этом смысл? То ли природа, отказав в одном, дала взамен другое, то ли у некрасивой девчонки просто в силу тренировки развиваются те части мозгов, которые у завлекательной атрофируются за ненадобностью. Если женщина очень красива, то ей кажется, что она не пропадет и без особого ума. И действительно, ее даже затаскать как следует не успеют, потому что рано или поздно она непременно достанется в добычу какому-нибудь падишаху районного разлива. Зато, когда разговариваешь с Ритусей, ни на какие такие вздохи не тянет. А так как в голове у меня сейчас легкий сумбур, то уж и сам не пойму, хорошо это или плохо. О науке с Ритусей, понятное дело, разговора нет, тут она отдалбливает все в пределах программы или чуть пошире, но своего мнения или каких-то идей у нее нет. Зато о книжках, о музыке, о всяческих ансамблях... Как сцепимся языками, так и не замечаем, что уже стемнело. Еще интереснее говорить с ней о людях и вообще о жизни. Она молчит и ни в чем не участвует, поэтому все видит и делает выводы. Не знаю, почему, но взгляды ее на жизнь напоминают мне картину мира, видимого из полуподвального помещения. Господи, ведь пятнадцати лет еще не исполнилось девчонке, а слова у нее уже как всеразъедающая кислота! Хотя, кажется, во многом она права. И дело даже не в однобокости, видит, мол мир в одних только черных красках, а белых не замечает вовсе, - нет, дело, пожалуй, в абсолютной ее уверенности, что мир безнадежно жесток. Хотя это мои формулировки. Люди, - при всем своем, - для меня все равно интереснее всего на свете и важнее, и принимаю я их такими, каковы они есть, но Ритуся... По-моему узнай она, что завтра же этот мир сгорит вместе с ней, так не испугается и не пожалеет ни капельки. Или все это тоже от несчастной внешности? Грустно, если интересный характер действительно обусловлен подобным вздором. Убедиться в этом - все равно, что разломать игрушку, а внутри найти опилки и совершенно неинтересные серые тряпки. Или стекляшки - в калейдоскопе. Похвастался Валету своим кубиком.
- Брешешь. - Это он ритуально, поскольку я практически никогда не вру.
-Да нет же... То есть я не пробовал, но должно получиться здорово.
Он, понятное дело, разгорелся:
-Давай рванем!
Я, понятное дело, отнекиваться начал, - да разве отделаешься? Особенно если и самого черт в бок подталкивал. После школы мы - прямым ходом на пустырь, где лет шесть тому назад начали строить что-то грандиозное, забор, значит, котлованчик глубиной метров восемь, бетонные конструкции там и сям свалены, - да и отступились почему-то. Я кристалл пристроил на полузабитую сваю в противоположном углу котлована, ламповый генератор включил и давай кубик ловить антенной. Валет магнето крутит, старается... И тут ка-ак оно полыхнет! Такого эффекта даже я не ждал: вспышка была какого-то мрачно-голубого цвета с лиловым отливом, шарообразная, получился целый шар раскаленного газа, который, правда, тут же померк. В этом месте склон котлована съехал вниз, а пенек от сваи, что над землей торчал - так наполовину в пыль. Звук - как доской сразу по двум ушам, потом до-олго звенело. Понятное дело, - никакого дыма, кристалл и должен был разлететься на ионы... А хорош бы я был со штучкой на литр! Нас и на таком расстоянии совершенно свободно могло поубивать. Подумал: а нельзя ли сделать что-нибудь подобное, но чтобы не сразу, а равномерно с одной стороны, как горит самое обыкновенное полено или свечка. И, сразу же, заодно (у меня всегда так, одно тянет за собой другое) - а нельзя ли точно так же заложить не энергию, а более общий аспект этого понятия, метаэнергию? Первое приблизительно догадываюсь, как осуществить, второе не догадываюсь почти никак, но тем приятнее будет поломать на досуге голову. Но, к черту все, испытывать буду только на пустыре, даже идею номер два, если она вообще осуществима и что бы она из себя не представляла. Осуществима - а зачем? Что мне нужно от этих еще несуществующих кристаллов? Что мне вообще нужно? И это все о том же, о смысле жизни, только, на этот раз, несколько с другой стороны. Что я-то стал бы считать собственным моим счастьем? Ум лукав, нужно осведомиться у чувства, а оно говорит, что это беззаботность, разнообразие и почему-то потеря веса. Потому что не бывает человек счастлив так, как во сне, в котором он летает. Откуда эти полеты? Только взгляд, обращенный в прошлое, к ленивым рыбам, сонно висевшим в воде, только чуть пошевеливая плавниками? Не думаю, потому что море, морская глубина и плавание тоже очень приятные, но все-таки совсем другие сны. Полеты во сне, наверное, - тоже блик, отражение людских потенций и стремлений на другие измерения, не тоска по прошлому, а аванс и призыв к будущему, которое далеко не обязательно даже еще будет. Нужна, нужна сила, нужна для того, чтобы расправить крылья самому и увести за собой тех, кто без тебя вечно был бы прижат к земле.
VII
Власоглав сегодня долго ходил кругами с гордо поднятой головой, как будто всем, без исключения, не было еще ясно, что он до смерти боится "министерской" контрольной, а я - его единственная надежда. Гляжу я на него и никак не могу взять в толк: как это при всей своей власоглавости, как это со своими ушами, как это со своей абсолютной неспособностью решить систему уравнений первой степени с двумя неизвестными он все-таки гордится собой, и абсолютно естественно, как само собой разумеющееся, считает себя выше других. Это вовсе даже не поза, это естественное ощущение себя Пупом Вселенной, - я же вижу. Дам я ему списать, попросту не умею отказывать, особливо людям несчастным и богом обиженным. Кстати: может ли считаться несчастным человек, который себя несчастным вовсе не считает? Чужие, совершенно чужие люди, ничего не понимающие люди любят, глядя на Танюшу или даже просто вспоминая ее между делом, цокать языками и качать головами, - мол, вот-де какая несчастная. А на самом деле? Она же не осознает своего положения, значит и несчастной быть не может. Мы? Да только умри она, кто бы, интересно, радовался? Обо мне речи вообще нет: не дай, как говорится, бог. Мать? Нет. Насчет отца, врать не буду, - не знаю. Но думаю, что тоже - нет. Но самое страшное даже не в этом, страшен вывод который из этих рассуждений получается просто сам собой: выходит, что чем умнее человек, тем больше и страшнее приходится ему страдать. И, следовательно, всяческие попытки "развития" людей принципиально, просто-таки по определению не ведут к их счастью. Таким образом получается, что человек самим фактом своего появления обрел и умножил свое горе. Таким образом я, значит, зря жалею Власоглава. Другое дело, что я все равно не сумею ему отказать... А хороший у меня получается дневник: каждый божий день, начав с чего-нибудь чрезвычайно простого и привычного, я при помощи этой своей затеи неукоснительно и успешно загоняю себя в угол. Интересно также, как это при таком количестве неразрешимых вопросов, лишающих жизнь всяческого смысла, все-таки умудряется существовать человечество целиком и каждый человек в отдельности? Знаю и предвижу возражение: а ты, мол, не думай, оно голова-то и не будет болеть. Живи себе. Но сам по себе ответ на вопрос есть доказательство, что нечто существует, потому что математическая задача, не имеющая даже никакого вопроса, не имеет не только решения, но и смысла, не существует как задача вообще. Что же касается вопросов, замкнутых на себя вопросов, которыми извожу себя я, то можно сказать так: если на них нет ответа, то не имеет смысла в нашем понимании и соответствующее им в жизни. По сегодняшнему - не имеет смысла, не ведет человека к счастью разум человека. Неужели же счастье в бездумии? В том, например, чтобы вечно резвиться и ласкаться с какой-нибудь никогда не надоедающей Мушкой (тьфу!!!!!!) ? Можно ли считать, что если у человека есть все, чего он только пожелает, и гарантии, что все это навсегда, - то и разум ему вовсе ни к чему? А с другой стороны - скука. С ней-то как быть? И, - как с вариантом, - с пресловутой "тэдиум витэ" пресыщенных? А значит, если еще и не скучать, то мозги вроде бы как и вовсе ни к чему. Но если ничего не нужно (может быть лучшей, более изящной формулировкой было бы: "нужно ничего") камню, то почему из "камней" появилась жизнь? Я далеконько ушел от темы соотношения счастья и ума, а начало это наводит на печальные выводы: если считать умом свойство находить множество оттенков там, где другие видят один, то меня ждет страшная судьба. Мудрый - это тот, чей мощный ум уравновешен столь же могучим смирением. Умением отличать то, в чем ты принципиально бессилен, и уживаться с этим. Оставлять вне себя. Этой второй стороны мудрости я лишен напрочь, и просветленная жизнь на счастье себе и окружающим мне не грозит. Если у меня хватит сил, я постараюсь выбрать для себя Разнообразие, если уж мне не дано понять, чего я хочу от Счастья.
Ритусину книгу с этим Манновским кошмаром я одолел за какой-нибудь час. Стремительно заболел (в психическом плане) и часа полтора был между жизнью и смертью. Или, говоря Джиованьолиевски-Чеховским штилем, - в нервической горячке. Ничего более страшного и, в то же время, более узнаваемого я никогда не читал. Особенно сильное, возможно - по молодости, впечатление произвел разговор с Самаилом - или Сэмиэлем. Вот так вот и скажи, что реальнее - галлюцинация или реальность... Только, ради бога, не говорите мне, что реально то, что видит большинство; тысячи людей видели падающие яблоки, но один только Ньютон увидел в этом падении беспощадную реальность Всемирного Тяготения. С одной стороны, - одержимый Самаилом мозг - это мозг с измененной конструкцией, но с другой - это мозг, очень по-своему интерпретирующий реальность, и, может быть, она страшна, непонятна и гибельна только потому, что непривычна человеку... А иначе бы он привык. Медленно действующий яд, Самаил, делает человека чем-то другим, и при этом не во всех аспектах меньшим. А вот концепция Ада в этом разговоре хоть и впечатляет, но лично мне не понравилась; нижний круг Ада требует ясного понимания и всей остроты ощущения неизбывного кошмара среди неизбывного кошмара. Самаил разрушает мозг и, как это ни жаль, Путь Яда совершенно для меня неприемлем. Но при этом, исходя из того, что концепция Разнообразия для меня - абсолютна, хотелось бы все-таки найти своего Вергилия и пройти все круги в том числе и Ада, чтобы потом вернуться, и Самаил не будет в числе моих провожатых. Цель существования для меня - состоит в том, чтобы пройти Ад, Чистилище и Рай, успокоившись напоследок в Шамбале. Но главное для меня, что еще выше Разнообразия - это подарить Разнообразие людям.
Рай... О чем я буду говорить с Мушкой, даже если Тот Самый будет тащить нас друг к другу со всей своей страшной силой? Я до поту боюсь, что она никогда в жизни не поймет меня, и это не хвастовство, потому что я тоже никогда в жизни не пойму ни чего она хочет, ни о чем она думает. Тот Самый инструктор может оказаться поумнее меня, - хотя бы в силу своей опытности, и следующий его воле может оказаться глубже погруженным в настоящую жизнь. Сегодня мы-таки гуляли вместе, обсуждали ближних и ни о чем не думали. Угуляли довольно далеко, и погода стояла такая, что я, откровенно говоря, не знаю, на что больше обращал внимания - на Мушку или на окружающее нас потрясающее великолепие. Каждому - свое, но я - бо-ольшой любитель таких вот последних теплых дней в году. Тихо, тепло, и холод только намеком таится в тени домов и под кустами. Небо такого сильного глубоко-синего цвета, который больше никогда и не увидишь. Вот, пришло в голову слово "царственный", и лучше не скажешь, - по этому царственно-синему фону с неописуемой четкостью, с выписанными до тонкости краешками ветки деревьев, горящие под солнцем золотым, красным, лиловым пламенем листьев. Мы забрели в чуть заброшенный парк, как раз такой, в котором некому с идиотским усердием выметать палую листву, и она тихо укладывается в рыхлый, яркий и в то же время благородно-сдержанных тонов ковер под нашими ногами, чуть-чуть перелетает, отправляясь друг к другу в гости, и пахнет... Пахнет, навевая знакомые всем но непередаваемые чувства грустной и светлой чистоты. Те листья, что упали уже несколько дней тому назад, уже сморщились, высохли, приобрели коричневатый оттенок, у них есть свое дело - перелетать с места на место под почти незаметным ветром и тихо шуршать. Ничто на свете не шуршит так, как сухой лист под ветром; мне иногда кажется, что любой, даже самый нервный человек успокоится, расслабится и даже немножко выздоровеет, если хотя бы полчаса послушает шорох палой листвы. В небе медленно-медленно, словно парусники в океане - между материками, тянулись одинокие паутинки. И - как последний, мастерский, завершающий всю потрясающую картину этого дня мазок - белый штрих самолетного следа в синем небе глубоком и плотном. Мы шли, ни о чем не думая ничего не говоря, никуда не торопясь среди подоблетевших уже, но все равно пламенеющих кленов. Ивы сыпали в холодную воду неработающего фонтана узкие лодочки своих листьев, причем доставалось и нам; можно часами с идиотским глубокомыслием следить, как они штопором скользят к земле да еще и бешено вращаются при этом вокруг собственной оси. А меж тем по плитам, по швам между плитами - сухой шорох листьев с едва уловимым намеком на дребезжанье. Весна - смутное, обманчивое обещание полета и какого-то совершенно неопределенного счастья. Осень напоминание о неизбежном конце, и это другой, помимо неземной красоты, лик рыцаря в густосинем плаще и пламенеющих златочеканных доспехах Ангела Осени. И лик этот невозможно скрыть за ласковой улыбкой, с которой он стоит над землей вот в такие дни, потому что доброта добротой, но долг - долгом. Потому что кажется мне, что Ангел Поздней Осени - младший брат Ангела Смерти. Он добр и ни в чем не виноват, просто должен же быть кто-то, кто закрывает двери и прекращает пиры... Мы взялись за руки, сплели пальцы с пальцами. Это - необыкновенное ощущение, когда кто-то вдруг доверил тебе свои тонкие-тонкие пальцы. Всегда нужно идти средним путем, но тут, - честное слово! - я послушался сердца, когда мы взялись за руки и, незаметно уравняв шаги, одной лодкой заскользили, поплыли невесомо над огнем и шелестом под нашими ногами: осторожно, как вор я приблизил лицо к ее волосам под беретом и втянул украдкой воздух. Волосы ее пахли холодом и ясной осенней горечью.
Будь сейчас весна, уж она расстаралась бы, уж добавила бы своей мути, своего смятения к тому, что уже есть у меня. А в этот день, день напоминания о последнем прощении, все было наоборот. Он противопоставил земной тяге свои крылья из света червонного золота, чтобы помочь нам, грешным достичь высот его холодноватого покоя, мечты с оттенком ледяного блеска, горней его отрешенности. Наверное, - именно так должен оканчивать свой земной срок человек после долгой, трудной, яркой и интересной жизни если бы уверен был в новом своем рождении. После натиска, кипения соков и буйства, после всех ярких красок и пестроты остаются три-четыре, но и они прекрасны в тщательной своей подобранности, а еще - пронзительная ясность, такое ощущение истины, которое уже отрицает жизнь. И покой. Не знаю, откуда берутся эти мысли, если я знаю, что смерть для людей - это совсем другое, черный овраг, на краю которого они упираются изо всех своих сил, теряя достоинство и становясь хуже, чем когда бы то ни было в жизни. По-моему, - и в этом я не согласен с индусами, потому что любое перевоплощение все-таки неизмеримо лучше Черного Оврага. Чем плохо быть паучком на тонкой паутинке, подобно космонавту преодолевающим безмерное пространство самого настоящего неба? Хищной рыбой, что смутно грезит, неподвижно стоя в темной воде и едва заметно шевелит плавниками? Коброй, в великолепной ярости раздувающей капюшон? Даже муравьем, чтобы чувствовать себя и быть частью невероятно сложного, непостижимого Сверх. И глупы те, кто пугает человека "муравьиностью": быть муравьем вовсе даже и не ужасно с точки зрения муравья. Но перевоплощения нет. Или, по крайней мере, оно не имеет смысла для каждой конкретной души. И отсюда вся мерзость смерти, хотя весь ужас ее, если вдуматься, в предельной простоте. Простоте и однозначной определенности. Но тут я (очень вовремя) глянул на Мушку и все безнадежно-четкие линии моей логики спутало в один веселый и пестрый клубок. Она говорила какие-то глупости, и это приводило меня в немотивированный восторг... Я прочитал описание этого дня и пришел к выводу, что оно вовсе не отражает действительности, можно подумать даже, что это описание преднамеренного и счастливого свидания, а ничего подобного не было и в помине: нас просто-напросто возили за город на какие-то совершенно нелепые работы по строительству тепличного комбината (часа полтора в общей сложности рыли рыхлую землю, причем никто толком не знал, откуда - куда ее бросать) а потом, поскольку нам было по пути, мы с ней вместе добирались от автобуса домой. Я описал свои чувства, а сам не знаю даже, какого цвета у нее глаза, потому что боюсь прямо в них посмотреть. Я понятия не имею, что в этот день чувствовала она, и нахожусь в тихой, позорной, от "от праха земнаго идуща" панике, - а не показался ли я ей недоноском? Глубокоуважаемым шкафом и глубокомысленным ослом? Ведь ничего существенного между нами так и не сказано, и все это - одни мои мечтания. Наверное, мне не жить, потому что нельзя, невозможно теоретически жить в таком вот раздвоении; что и говорить, даже ПРОСТО прогулка и ничего не значащий треп с Мушкой доставляет вышеуказанное немотивированное наслаждение. Такое вот времяпрепровождение ласкает все, что есть во мне от Того Самого. Но, наряду с любым наслаждением такого рода, во мне неусыпно бодрствует это самое: "Зачем?" И это наряду с моим глубоким убеждением, о принципиальной ущербности анализа, если оставить его в качестве единственного метода... А Великая Свинья, выходит, и вовсе третий обитатель моей души, а точнее - третья неотъемлемая ее часть? Почему третья? Потому что сегодня я даже и помимо своего "Зачем?" не испытывал к Мушке вожделения. Это кажется вовсе противоестественным, но я вовсе не уверен, что она не посетит меня в ближайшем сне голой, оч-чень непосредственной и позволяющей проделать с собой все, что пожелает моя Великая Свинья. Нет выхода, все это каким-то образом нужно сплавить между собой воедино, тем более что я уверен, - сила наша и всяческая способность преодолевать - именно от Великой Свиньи. Хорошо говорить, а на самом деле все это кажется порой таким унизительным... Воистину, братие, в воздухе разных времен года разлиты разных времен года разлиты разные же наркотики: много осеннего воздуха успокаивает, делает тихим и дарит крепкий, глубокий сон без прорывающегося в него Света, как от длинного, переполненного солнцем и движением летнего дня. А самый страшный и самый черный яд разлит апрелем, хотя я люблю и апрель, и его яд.
Кажется, я придумал с "медленным" кристаллом и сегодня полдня мастерил кристаллизатор помощнее, - на полтора киловатта, а потом еще считал и делал кое-какую дополнительную оснастку. Когда я думаю о третьем варианте, все мысли разбредаются в стороны и теряются в какой-то серой пустоте, и "упереться в глухую стену" - кажется мне вполне подходящим сравнением. Тут нужно не мое даже воображение, а что-то совершенно непредставимое; мне остается только создать формальный аппарат, довести его до нужного уровня развития и дальше действовать в соответствии с правилами, а только потом попробовать дать физическую интерпретацию. Другого пути я, во всяком случае, не вижу, только вот долгая это ряда...
Боюсь, с Танюшей что-то не в порядке: она плохо спит уже вторую ночь подряд, кричит, а подойдешь - царапается.
VIII
Третий раз перечитал "Лезвие бритвы" - детскую, в сущности, книжонку, переполненную оптимизмом и верой в конечную победу добра, причем подразумевается, что автор знает, что такое добро и как оно будет выглядеть через двести лет хотя бы. Вообразите себе представления о добре каких-нибудь неандертальцев и примерьте их к себе... Сама по себе формулировочка "победа добра" двусмысленна уже сама по себе: а над кем, собственно говоря, победа? И с чьей точки зрения - добра? Это напоминает до отвращения однообразные у всех народов сказки, где эта самая победа приравнивается к убийству какого-нибудь злодея с преотвратной внешностью (это чтобы читатель проникся надлежащими в данном случае эмоциями) как-то: Дракона, Змея Горыныча, Кощея Бессмертного, Великана какого-нибудь, либо же Фильки Кривого или Меченого. Само собой разумеется, что после его весьма показательной, как правило, погибели все пойдет просто-таки великолепно, а ежели злодеев поистребить много, так и еще замечательнее. Как будто после смерти Кощея они перестанут хлестать водку, лупить жену, портить девок, халтурить, скучать от безысходной глупости, считать себя лучше других без всякого на то основания и всегда правым, вешать кошек и негров исключительно для собственного удовольствия, пытать ведьм, приносить в жертву младенцев, пороть собственных детей, бездельничать, и от извращенной взаимосвязи все изобретать и изобретать концлагеря, бомбы, душегубки и тому подобное. Но я о книге: один из центральных тезисов автор, на мой взгляд, поставил с ног на голову или, во всяком случае, не так оттенил: красота не есть принадлежность воспринимаемого а, скорее, единство того, на что смотрят, смотрящего и условий смотрения. Я сам был свидетелем, какими чудищами выглядят люди при некоторых особых условиях. И наоборот: утверждают, что даже самые страшные бабы начинают казаться красавицами к концу, например, длительных морских рейсов. Мы видим что-то красивым в том числе еще и потому только, что мы - это мы. Дикая свинья, мягко говоря, не кажется нам воплощенным изяществом, но это потому что мы не способны видеть ее глазами секача по осени. И точно таким же образом мы видим скверной пародией на человека самку шимпанзе. У нас были бы существенно другие критерии красоты, будь наше зрение инфракрасным или рентгеновским. Здесь существует полная аналогия с другими чувствами, особенно со вкусом; смертельно голодный человек найдет восхитительным то, что счел бы совершенно неприемлемым будучи не только сытым, но даже и умеренно проголодавшимся. Точка зрения на предмет в значительной мере определяет, как он выглядит. Я чувствую, что здесь есть что-то исключительно важное, но не могу покамест понять, что именно. Я, кажется, заместо этого понимания начинаю понимать алкоголиков и наркоманов: рассудок вопит - не тянись к рюмке, не трогай шприц! Но вселившийся в человека дьявол сам, без спросу у мудрого разума, тянет руку одержимого им тела. И я. Вчера подверг свои чувства беспощадному анализу, разложил их на составные части и окончательно убедил себя, что ничего такого и вовсе не существует. А поверх, для верности (ох, как это было умно!), решил выбросить из головы. Понятное дело, результат налицо: целый день, украдкой, когда она, - не дай бог! - не видит, бросал на нее взгляды. Точнее, - башка сама поворачивалась, а глаза сами собой скашивались куда не надо. Все, ни за что!!! Вот только самый последний разик гляну, - просто из холодного любопытства, - что она там делает, и окончательно пойму, насколько все это мне безразлично. Вот гляну, чтобы уж совсем-совсем убедиться в полном своем равнодушии и какая у меня сила воли... А теперь самый последний-распоследний разик... А посмотреть, правду говоря, есть на что: никогда бы не подумал, что так интересно подглядывать за самой обыкновенной девчонкой (Подглядывать - кажется не вполне подходящим словом, поскольку обыкновенно под этим подразумевают несколько другое, но с другой стороны, как по-другому сказать, если пристально наблюдаешь за человеком, а он этого вовсе не подозревает?), но и в самом деле никто так не движется, как это делает она. Никаких видимых усилий, никакой динамики, но вот она только что сидела - и уже стоит. Пере-текла, пере-струилась. Тело ее напоминает прозрачную реку в тени деревьев, когда кругом солнце, там так же играют, переходя одна в другую, почти невидимые струи. Она идет - ни единого лишнего движения, но и ни единой лишней неподвижности. Природе понадобился долгий путь, чтобы через живой таран носорога, прыгучую пружинистость оленей, хищную вкрадчивость тигра, суету обезьян, в итоге прийти к такому вот, что ни убавить, ни прибавить. Болтает ли с подругами: увлечена, а по лицу проходят тысячи оттенков выражения, и ни единого чрезмерного. Если тело ее я сравнивал с прихотливой игрой водяных струй, то лицо как блики на воде. То, что золотым узором переливалось на потолке в доме на берегу, солнечным утром. После уроков я брел сзади, непривычно чувствуя косность, недоделанность своего тела, и жадно смотрел, как она всего-навсего подбежала к трамваю и вскочила на подножку, - и тут у меня бухнуло, - по-другому не скажешь, - сердце. Почему? А я всего-навсего вдруг представил себе, как она должна танцевать, и впал в неожиданную панику. Кощунство - связывать Мушку и Великую Свинью, это чувство достаточно сильно, чтобы заглушить хрюканье днем, но ведь есть же еще и ночь. Проклятая ночь, когда обыкновенная простыня становится порой пеленой из негашеной извести, Пылающим Покровом из "Баллады Рэдингской тюрьмы". Ох, как скверно-то быть одержимым! А это явная одержимость, если даже невинная мысль о ее танце бросила меня в дрожь - в жар - в пот и вызвала легкий сердечный приступ. А дальше что будет? Кристалл мой растет, пожирая колоссальное количество энергии, и для меня приблизительно ясно, каким образом она в нем упаковывается. Если это действительно так, то некоторые эффекты Твердого Тела, которые обычно числятся по "разным ведомствам", на самом деле представляют собой разные стороны одного и того же, поэтому эффекты лазера и сверхпроводимости будут отменно сочетаться в одних и тех же молекулярных структурах. Посмотрим. В любом случае я сделаю несколько кристаллов (не спалить бы что-нибудь, да еще, не дай бог конечно, кто-нибудь заметит воровство электроэнергии), - это сколько же времени пахать кристаллизатору?
Половину ночи ломал над формальным языком; ясное дело, без теории множеств здесь лучше даже и не приступать, но только каким способом конкретно? Вообще же подозрительно, что вот прочитал книжку и выводы делаю в соответствии с ней, - несолидно это как-то, легковесно. Но, с другой стороны - это основа основ, даже математическая логика выводится из Теории Множеств, а не наоборот. Вот непонятно только, как понимают ее люди, ежели не в силу логичности ее построений... выходит чувство логичности-нелогичности закладывается в нас иным путем, не через доказательства, стихийно? Что-то тут... Интересно, каковы закономерности этого стихийного процесса? Это потом. Так вот, обычно я как-то напрягаюсь внутри головы и разом получаю результат либо же резюме о его недостижимости. Если быть уж до конца точным, то получается не весь результат разумеется, а его основная идея, "ядро", который я потом довожу до ума. Сейчас все складывается по-другому, потому что для моих мозгов необходим хоть какой-нибудь образ, хоть какое-то представление, а если его нет, то вроде бы как нет и цели для стремления моего ума, не возникает разность потенциалов, а с ней - и выполняющий полезную работу ток. Когда я, наконец, лег, то начали сниться такие изощренно-сложные сюжеты с подспудными идеями, что впору было просыпаться в холодном поту. Не проснулся. Вот еще! Убедился кстати, что не Менделеев, потому что никакой такой таблицы мне не приснилось, хотя была бы она очень кстати. А что надо-то? Несколько символов, обозначающих не более двух-трех понятий, да столь же немногочисленные правила операций. Для чего надо? Чтобы путем последовательного усложнения прийти к сложным структурам. Что для этого надо? Проанализировать свойства этих сложных структур, которых, к тому же, скорее всего попросту не существует... Приехали, эта сказка про любовь, начинай сначала, очередной этюд о всесильности логики. Ни черта она не может, если разом не увидеть цели, если разом не прозреть. И мысли непрерывно кружатся около цели, и все никак в нее не проникнут... Ей-богу, нет ничего мучительнее ощущения собственной тупости, в подобном состоянии я, наверное, особенно сильно похож на идиота. Дошел до того, что приблуждал каким-то образом в актовый зал и, застав бедный, беззащитный, беспомощный рояль одного, набросился на него, аки лютый зверь. Нет, сочинять музыку я бы не смог и отлично отдаю себе в этом отчет, но вот одни и те же вроде бы вещи звучат у меня, в зависимости от настроения, очень по-разному. Естественно, нет никаких отступлений от партии, но вот так уж получается. При этом я не могу сказать, что я так уж люблю слушать музыку; то есть я, конечно, не против, но это никак нельзя сравнить с тем, что испытываешь, когда играешь сам. Тема, развиваясь в мелодию, словно уносит меня в какие-то неописуемые словами дали. С этой точки зрения (а многие со мной не согласятся) особенно хороши фортепианные переложения Баха, который Иоганн Себастьян, Бетховена и Моцарта (эти - в несколько меньшей степени), причем особенно нравящиеся вещи я даже жалею заканчивать, есть соблазн как-то раз! - и продолжить, поразвить пришедшую к концу тему. Несколько раз пробовал, и, понятное дело, ничего хорошего из этого не воспоследовало: у мастеров все темы приходят к своему завершению в момент настолько точный, словно он был математически выверен. На этом основании смешно искать особый "механизм старения": просто-напросто приходят к концу темы, начавшиеся в момент зачатия. Может быть, именно поэтому так захватывает людей музыка. Это и познание, и развитие, и взрыв - все одновременно. Кстати, мне кажется, что перемены стиля музыки странным образом соответствуют переменам "общего", стратегического взгляда людей на мир и его устройство. Импрессионизм был предтечей и современником теории относительности, а уж джаз - так и вообще возник одновременно с ней. И в совсем-совсем другом мире возник рок. Страшно даже задуматься, что предваряет он, и зря думают, что это так, хулиганская музыка, гнилой ветер с Запада. Это просто крикливый младенец, который может вырасти в великана.
Так вот, играю я себе, значит, играю, ничего вокруг себя не вижу, а слышу - как токующий тетерев, и чувствую вдруг, что позади меня кто-то напряженно сидит, и это оказалась, надо сказать, Мушка. Последнее время меня просто пугает, с какой точностью она начала на меня выходить. Я смутился, - вдруг решит, что это я перед ней токую, а потому сделал вид, что ничего не замечаю. Но обошлось. Смотрела на меня горящими глазами, как, в свое время, психопатки - на Лемешева (мать рассказывала и теть Лида). Вообще говоря, меня любят запрячь в фортепиано, тогда играю на потеху почтенной публике все, от "Каховки" и "Бьется в тесной печурке огонь..." - до Армстронга (тут, понятное дело, старшие делают вид, что ничего не слышат) через "Старый клен" и "Подмосковные вечера" а также быстрые и медленные танцы. Не люблю, хотя никогда и не отказываю. А что касается Мушки, то девчонки вообще очень интересно в этом смысле устроены, и среди них даже сравнительно тупые порой непонятно чем очень точно воспринимают стихи и музыку. Ритуся устроена по-другому, музыку она ценит и понимает, к стихам рассудочно-равнодушна по убеждению, а в искусстве вообще ценит всяческую прозу с изощренно-мрачными мыслями: "Братьев Карамазовых"особенно Смердяковскую казуистику, вообще невообразимые философские выверты Достоевского, Брэдбери (это такой новый американский фантаст), Эдгара По, особенно "Путешествие Артура Гордона Пима" - и тому подобное. Теперь мне кажется даже, что история с "Доктором Фаустусом" - не вполне случайна. Друзья-то мы с Ритусей друзья, но кто может влезть в истинные ее побуждения, может быть, не вполне ясные даже ей самой. И если это так, то следует ждать разговора, в котором я неизбежно, при любом раскладе приобрету себе врага. Потому что я не умею врать, а Ритуся - человек изощренно-чуткий.
А к утру, когда закончились наконец мои недо-Менделеевские сны, мне приснилось другое. Как будто я знаю, что это наша квартира, и я теперешний, и мать с отцом совершенно такие же, только нет Танюши и жива бабушка, причем никого это особенно не удивляет. Только две детали дурные, не соответствующие: во-первых - нет недавно построенного дома за нашими окнами, и поэтому видно все аж до самой реки и даже дальше, а из-за этого воздуха и неба за окном кажется страшно много. Во-вторых - окна мне приснились на две стороны дома, чего на самом деле в нашей выгородке из бывшей коммуналки, понятное дело, нет. И ничего особенного в этом сне не происходит, просто небо очень уж мрачное. Страшно мрачное. Оно затянуто тучами настолько плотными и серыми, что в комнате царит сумрак, и по фону этой железной, тяжко-серой завесы наползают тучи еще более темные, совсем черные, и становится еще темней, темно, как скверным ненастным вечером, только еще хуже, потому что в ненастье помимо напряженности есть еще и разрядка ее дождем или же ветром, а тут ничего подобного нет и в помине. Одно только все усиливающееся, давящее ожидание чего-то бесконечно-ужасного, непоправимой, неотвратимой, неописуемой катастрофы. Ожидание, как у привязанного к пыточному столу. Почему это нельзя войти в свой сон? Этого жаль уже хотя бы потому, что наяву никогда почти не бывает такой интенсивности переживаний. С этой точки зрения я опять-таки могу понять наркоманов: чем плохо ждать такой вот катастрофы наяву, краем сознания, за-сознанием зная все-таки, что ты властен над своим пребыванием в этой обстановке. В не слишком глубоком сне человек, будучи частью какого-то мира, в то же время является его творцом, богом, магом и вот еще недавно вычитал подходящее слово: "демиургом". Может быть, - именно способность в реальности творить миры по своему вкусу как раз и можно назвать "счастьем"? Счастье, просто неосознанное большинством. Есть наркотик. Есть сон. А есть искусство, когда человек хотя бы на бумаге или на пленке творит мир по своему божественному произволу и в соответствии со своими же правилами... Вот только до чего же однобоко такое вот творчество по сравнению с истинным, недоступным мне Умением Видеть Сны. Что ж говорить тогда о великой способности повелевать случайностями, переносящими в любой желаемый мир? Разнообразие!
IX
Ура! И впрямь - светло-светло карие, скорее даже темно-медовые, широко расставленные, длинные. Веселые - черт его знает почему, издевается наверное... Страшное дело, сам подошел, состряпав какой-то совершенно вздорный к тому повод, аж вспоминать стыдно, чуть ли ни что-то общественное, глянул - и все только для того, чтобы глянуть. А она? А хоть бы что, - смотрит прямо в глаза, головку, эдак, то к одному плечику, то к другому, и н в глаза улыбается, ни малейших рефлексий. Неужели же все-таки провокация? Ну и пусть. Все равно ее смех, ее веселье, прямо-таки брызжущее из ее оригинальных глаз пузыриками шампанского газа, поднялись прямо в голову и сделали ее пустой и легкой, веселой и бездумной. Я почувствовал, как рожа моя расплывается в глупейшей из улыбок, и отчетливо вспомнил некоего первобытного удальца из сказки Киплинга после его неожиданной встречи с женщиной. Вот так ото вот! Я не решусь продолжать и, откровенно говоря, попросту не знаю, как это делается. Она бы решилась, - это уж точно! - но так не полагается, обычай не велит. А, кроме того, зачем? Проклятый вопрос и тут поднимает змеиную голову своего "з". Что даст нам всякое-такое-этакое кроме пробуждения Великой Свиньи в лучшем случае? Это я про себя, но мне что тогда прикажете делать? Тот самый выход? Неприемлемо, потому что уж слишком легко и, следовательно, заведомо скверно. А что другое? Ведь и речи не может быть о сколько-нибудь "далеко зашедших" отношениях между нами не может быть и речи. Бывает, да! Но я ни разу не слышал, чтобы это кончилось не благополучно даже, а просто мало-мальски прилично. Не было такого, либо же удачные случаи скрываются намеренно. Умный, да? А совсем мозги отключит, так куда денетесь? Такой вот простой вопрос, а на самом деле является равнодействующей аж трех противоречий: с одной стороны бессмысленно, с другой - чревато неприятностями и грязными переживаниями, а с третьей - все равно ведь придется, никуда не денешься. К этому добавим, что деваться-то вовсе никуда и не хочется, - это между прочим.
Самое главное - в голову неожиданно пришел подход к той моей формалистике. И, понятное дело, оказался страшно простым и очевидным. И, само собой, я теперь хлещу себя ушами по щекам и не понимаю, что тут было непонятного с самого начала? Ведь-все-же-очевидно-и-не-могло-быть-по-другому. Теперь предстоит, откровенно говоря, страшно приятный и более всего любимый мной этап, когда идея оформляется в реальный аппарат, в действующее правило или решение. Мне искренне жаль людей, которым незнакомо наслаждение этого рода. Удивительно все-таки, как особого рода "чуть-чуть" приводит в действие мертвые, неподвижные до той поры массы и силы, причем кое-когда - огромные силы, колоссальные массы. Причем это относится почти ко всему. Сама по себе идея - это чаще всего одна только мысль, которую можно выразить коротенькой фразой, почти что одним словом либо же примитивнейшим рисунком, а из нее! Уверен, - теория относительности, нейтронная цепная реакция, дарвинизм, концепция биосферы развились из таких вот крохотных информационных клочков, обросших впоследствии словами, фактами "за" и "против", книгами, технологиями, бомбами, политикой и прочим. Есть рисунок, мертвая копия с чьего-то лица, ученическая поделка, но приходит мастер, делает два штриха, и рисунок обретает жизнь, характер, начинает смотреть на тебя с листа бумаги. Нажимается кнопка, - и включается огромный механизм, взлетает огромная ракета, начинается атомная война. Говорят, что есть сейфы, вскрыть которые - задача сложнейшая, почти неразрешимая, но вот приходит тот, кто знает шифр, и дверь толщиной в метр спокойно открывается. А не так ли и мы очень часто ломимся изо всех сил, добиваясь чего-то своего, когда на самом деле и всего-то нужно знать, где сделать мазок? Не слово даже, ведущее к теории относительности, а почти исчезающее "ничто", приведшее к слову. Может оказаться так, что все наши машины - только сон невежественного разума, а для удовлетворения всех мыслимых и немыслимых желаний достаточно ничтожных действий, выводящих из равновесия огромные, дотоле неподвижные силы. Тяжелый квант, ударивший по хромосоме древней обезьяны, стал, быть может, причиной человека и всего, с ним связанного. Таким образом главной задачей на этом этапе становится общий способ нахождения таких вот "особых точек" и способов воздействия на них ( а это не одно ли и то же?), а судя по всему, при всей внешней разнородности ситуаций, разницы особой тут не будет, и унифицированный подход (ого-го!) кажется тут принципиально-возможным. И - либо умение человека находить "особые точки" и "мазки", либо - создание машины, устройства, своего рода "лупы", позволяющей находить такие вещи. Самое смешное, что в этом плане нынешнее время - промежуточное. Устройств таких ЕЩЕ нет, это ясно, зато "рациональный" подход, признание за истину только того, что можно выразить словами, УЖЕ успели уничтожить жалкие крохи чисто опытного знания, когда внешне бессмысленные слова и действия приводили все же к результату. Так что столь ли уж бессмысленна бытовавшая буквально у всех народов магия? Как-то эти мысли связаны с моим покуда несуществующим "многомерным" кристаллом, только я пока не знаю - как. Не буду думать, потому что есть более близкие задачи, а на эту тему пусть думается само (а у меня такое еще как бывает!).
Сегодня папаня проводил со мной душеспасительную беседу. Я сижу, пишу, считаю, и слышу вдруг:
-Ты чего это носом шмыгаешь?
-Разве? Прости, ради бога, увлекся, сам не замечаю. Извини, если помешал.
-Хы... Помешать он не хотел. Что-то, смотрю, умничать стал больно много в последнее время... Смотри!
Я, понятное дело, молчу, потому что говорить что-нибудь в ответ в подобных случаях, - дело, скорее всего, вредное, но и молчать, оказывается, надо уметь:
- Ты чего это не отвечаешь? В книжках своих отцу грубить выучился? Отли-ичник, - это он протянул с особенной издевкой и изволил поднять на меня прозрачные глаза, - а какого хрена тебе учится-то, спрашивается? В фезеу алгебры с геометрией не надо, а в институте тебе делать не хрена, на шее моей лишних пять лет сидеть... Дурак я, согласился, чтобы ты в восьмой класс шел! Спос-собности у него! Умный он очень, забывать стал, хто его кормит... Я из тебя мозги-то лишние живо повыбиваю, похами еще!
А обозначает это всего-навсего, что папаня у меня вполпьяна, а добавить либо нечего, либо уж совсем никак нельзя. Пьяный он ничего, трезвый - тем более, под хмельком, когда только начинает пьянеть - так и вообще душа-человек, но вот так, когда хмель начинает проходить... И глаза прозрачно-насмешливые, злые, как у потерянного человека, и тогда жди либо монолога вроде нынешнего, либо тихого сидения где-нибудь в углу, когда он просто наблюдает за всем происходящим, молча, но так, что все и у всех валится из рук, да изредка подает реплики такого сорта, что только диву можно даться, откуда столько злой, змеиного шипения исполненной мудрости берется у обычного русского слесарька, довольно даже добродушного в обычном состоянии. Будь он сегодня трезвый, так вместо сегодняшнего разговора было бы, скорее всего ненатужное молчание, либо же что-то вроде:
-Ну че ты все читаешф, а? И как только голова не заболит... Врут ведь все... Ну выучишься ты, инженером каким будешь, - так што? Денег будешь много зарабатывать? В начальники выбьешься? Денег, как у работяги, а в начальники, знаешь, тоже... Летят они по времени. До самого низу, и ты скажи, - ни один не зацопится... Выучисся, - а молодость-то и прошла, другие будут девкам подолы задирать, а ты - над книжками сохнуть. Потом состаришься, сам скажешь, - вот, мол, дурак был... Потом помрешь, как все, ученые и неученые. Одинаково...
Я не в осуждение: то, что он говорит, - очень неглупо и правильно, но только в тех пределах, которые он установил себе сам. Правильно, если то, чего стоит добиваться - только деньги и власть... А, что говорить! Ну, а насчет сидения на его шее, - так это он и вообще зря: я даже на дневном отделении прокормлюсь, руки у меня не хуже его, а если чего выдумать - так и подавно. Мои вещички идут нарасхват, будь то зажигалки или поршневые кольца. Или радиоприемники (кстати теперь, с кристаллами, может особенно здорово получиться, - но это потом). Единственное, с чем никак не поспоришь, так это "потом помрешь": если я ничего больше не пишу о неизбежности смерти, то это не значит, что я не думаю на эту тему постоянно. С этого начался мой дневник, но это никуда не делось и совсем не прошло, постоянно живет во мне и присутствует во всех моих мыслях и делах. Я думаю, - смерть просто анахронизм, устарелое явление, потерявшее свою прежнюю положительную роль. Человек - уже не чисто-биологический феномен, как биология не сводится к чистой химии. Смерть абсолютно необходима для эволюции, для развития жизни, но разумному существу или сообществу разумных существ смерть не нужна. Я, понятное дело, имею ввиду только неизбежную смерть, пережиток биологии, потому что абсолютное бессмертие, будь даже оно возможно, обошлось бы слишком дорого и могло бы стать, в конце концов, просто тягостным. Утратив же перспективу неизбежной смерти, человек не потерял бы при этом ничего, обретя при этом невиданное достоинство. Этого нельзя отнести в полной мере к сексу, потому что он - основание любви.
А вот интересно, когда будущее человечество состояло из гаремов и одиноких молодых самцов, изгнанных из семьи, можно ли считать овладение похищенными женщинами - изнасилованием? Или она жаждала похищения не меньше похитителя - неважно, какого? Свершился факт умыкания, - и все, женщина становится уже "его женщиной", вроде бы как насилие ложится в основание "любви" и никак ей не мешает. В этой жизни и в этом мире это было бы отвратительно глупо и вредно, но в тех условиях я бы обязательно ее похитил. Почему-то именно ее. Красивая? Лично мне кажется очень красивой. Умная? Если и так, то очень не по-моему, и уж куда ей до Ритуси. Это непонятно и напоминает очень сильно мысли магнита, обрети он разум и начни давать рациональные объяснения для своего тяготения к железу. Это сейчас я такой умный. А давеча, стоя перед ее светлыми глазами, наличия башки почти и вовсе не чувствовал, а просто ощущал, что меня поднимает вверх. Без рационального объяснения. Женщины в среднем глупее мужчин, но инструкции, заложенные в них Тем, гораздо сложнее и подробнее наших, а это, как показывает практика, надежнее и сильнее интеллекта в большинстве ситуаций. Мы склонны обдумывать жизнь и оценивать жизненные обстоятельства, как условия некой задачи, - они со всем своим мозгом представляют собой часть этих обстоятельств и воспринимают истинное устройство мира непосредственно. Поэтому мы только думаем, что способны обмануть женщин словами, а на самом деле это почти невозможно, если их предварительно не обманет Тот Самый Инструктор, хотя, надо сказать, последнее время и в сильно изменившемся мире, он проделывает это все чаще... А так, в нормальном состоянии, они под любой одежкой знают наши истинные цели, которые, кстати сказать, весьма незамысловаты и достаточно немногочисленны. И правило самое первое гласит: "Болтающий упорно никогда не действует вопреки своим интересам." И даже не больно-то интеллектуальная девчонка в определенном смысле умнее нас, и оттого интересна. С этой точки зрения в испорченной женщине искажается не мораль даже, достаточно-произвольная и зависимая от моды и обстоятельств, а действие незаменимых, жизненно-важных для общества программ Того. По непоправимости своей это может сравниться, разве что, только с наследственными болезнями. И опять-таки судьба моя печальна: склонность во всем разбираться не способствует любви, а поскольку склонность эта во мне развита явно чрезмерно, то и противовес ей в лице Великой Свиньи предполагается соответствующий. Килограмм на триста. Или триста пятьдесят. И, само собой, таких размеров свинка не может не обеспечить мне веселой жизни впоследствии, да уже и сейчас...
Сегодня проведывал кристалл. Техника моя (тьфу-тьфу) работает безукоризненно, но тут-то я и обругал себя дураком; и с какой это, спрашивается, стати я стал выращивать именно кубик? Гораздо более рациональной с точки зрения дальнейшего использования в качестве источника энергии была бы цилиндрическая форма. Ничего, кристаллик пока невелик, и дело является вполне поправимым. А цилиндрический кристалл сможет одновременно являться и запасом энергии, и основой "ротора" своеобразного электродвигателя. Интересно было бы также попробовать электролиз воды с последующим сжиганием в ракетном двигателе. Соответствующие книжки по конструированию летательных аппаратов я уже раздобыл, но теперь уже и не знаю... Откровенно говоря, все мысли мои теперь уже в том, следующем кристалле. Великий грех не доводить дело до конца, но и упорствовать с разработкой и выпуском заведомо устаревших морально изделий - дело тоже не больно-то умное. Если же получится сделать, то заранее интерпретировать его качества я не могу; так для чего, спрашивается, я его делаю? А интересно! Может быть, он сделает относительной мою массу? Будет одновременно существовать и здесь, и не здесь? Будет находить сингулярные точки в окружающей обыденности и вдохнет в косность окружающего мира? Особенно хотелось бы, конечно, последнего, но у меня есть серьезные основания предполагать, что все перечисленное и многое еще суть ОДНО И ТО ЖЕ. Посмотрим, потому что формальный аппарат уже на подходе. Страшное дело может получиться, потому что объект единый по любому признаку можно "ударить" или "толкнуть" таким образом, что любая часть его, по выбору, будет оторвана и "улетит". Единственное требование - это достаточная n-мерность объекта, чтобы ЛЮБУЮ его часть можно было представить в качестве внешней. Это относится, например, ко всем почти болезням. Интересно, а как обстоит дело с дефектами? А так дела остается копейки:
1.Представить объект в качестве соответствующего множества.
2.Взять измерение, в котором нежелательная часть окажется "снаружи".
3.Определить обобщенную силу и место приложения "толчка".