— А скажите, Иммуммалли, — после некоторой паузы, возможно даже задумчивой, заговорила Хейлика, — если эти ручьи, с ледника, заполняют подземные пустоты, в том числе и те, которые вырыла гигантская земляная мышь, то тогда они превращаются в подземные реки, шумящие бурной водой?
Хейлика вспомнила свой странный сон, только и всего.
— Шаманы двигаются по ним на своих легких лодках, — быстро ответил внимательный к паузам собеседник, — на надувных.
— А как много нужно съесть блинов, чтобы достигнуть отваги? — думая больше о реальных шаманах, чем о какой-то там легендарной мыши, задала новый вопрос Хейлика Бактер.
— И при этом не набрать лишнего веса? — снова улыбнулся Иммуммалли. — А вы научитесь их готовить, тогда и поймете, — намекая на первый блин, который обязательно комом, посоветовал он. — Кстати, детей Матвиенко можно кормить блинами, они от этого только жиреют. Обильная мучная пища порождает в их извращенном сознании только поползновения, душа же их мертва, а значит не способна на житейскую честность, тем более на безумие в бою.
— Иммуммалли, вы яростный противник прогресса!
— Генерация, регенерация, дегенерация — это иностранные слова, смысл которых мне не до конца понятен, — не согласился с ней и с таким утверждением местный житель со странным именем Им-мум-мал-ли, — но я все же уверен, что это разные вещи.
14. Блинная.
— Не кажется ли вам, доктор, что мы несколько подзадержались в этом месте, да и в этом времени тоже? — задал неспешный вопрос навигатор Суппо Стейт доктору Пржевальскому, поглядывая из слегка подкопченной блинной на наружное ненастье сквозь чистое стекло издалека привезенного сюда стеклопакета. — Что-то слишком много гроз в этом времени и в этом месте.
— "Однако разве тот мудрец, кто не движется к твердости разума, не теряет свою неуверенность в то время, когда изнемогает в сомнении?" — возразил не без удовольствия поглощающий очередную порцию горячих блинов Пржевальский.
— Я знаю, вы мастер насчет лицемерных латинских цитат, — вздохнул скучающий в бездействии навигатор, проводив взглядом сексуально аппетитную, но, как и вся эта блинная, слегка подкопченную разносчицу.
— Хороша? — оторвался от блинного удовольствия доктор. — А почему? А потому что занимается исконно женским делом, то есть приготовлением и подношением вкусной пищи, не мешая при этом своему природному, опять же женскому началу. А вот на центральной улице, да еще в модных тряпках, ты бы не обратил на нее никакого внимания. Заметил ли ты, Суппо, что женская суета на улицах, в этом месте и в этом времени, то есть в центре города в солнечный день, вызывает не только интерес к ним, но одновременно и тошнотворность?
Собеседник, пожав плечами, промолчал.
— А почему?
— Почему? — переспросил очень сытого доктора просто сытый навигатор.
— Да потому, что шмотки эти придумывает сплошная голубизна или по их же пристрастиям продвигаемая серость. Говорят, ты подумай только, но говорят, что они "дружат" с моделями. Причем со многими. А как можно с женщиной дружить?! А, навигатор? Да еще со многими? Тем более с такими длинноногими? Можешь ли ты это объяснить?
— Нет, — вспомнил Хейлику Бактер Суппо Стейт, — это необъяснимо.
— Вдобавок существуют бизнес-леди, — горячась, кивнул Пржевальский, — и это, Суппо, еще ужаснее, чем движение безличности на центральных улицах в солнечный день. Увидишь такую — и на тебя сразу же, вместе с желанием поскорее произнести дивное, утреннее, облегчающее, протяжное, естественно латинское слово: "breakfaaaaastus", над унитазом или над каким-нибудь другим полезным приспособлением, наваливается ужасная мысль — а не "impotentus" ли ты?
— Я?
— Но к счастью еще остались дикие, малонаселенные, в данном случае приледниковые пространства, — не обратил внимания на это короткое восклицание возмущенный несовершенством мироустройства доктор, — полные различных, в том числе женских и мужских начал, и их продолжений, и к ним тревожных приложений.
Ничего не ответил на это впервые в жизни откушавший блинов навигатор.
— "Но зачем же так далеко ехать?" — спросишь, наверное, ты.
— Я?!
— И правильно сделаешь, если спросишь! — негромко воскликнул философствующий врачеватель, казалось, позабывший о блинах. — Зачем же так далеко забираться, пересекая дикие, первозданные пространства в опасных для жизни электричках? Где каждый, мало-мальски образованный и слегка свободомыслящий субъект готов всадить тебе пулю в лоб или нож в спину? По самому, согласись, малейшему поводу. Не проще ли свернуть с проспекта, тысячу раз купленного и столько же раз проданного, и отыскать блинную на нецентральной улице? В старом тенистом переулке или у продуваемой новостройки? Ответь мне, навигатор, и этим ты ответишь и на свой вопрос.
Суппо только вздохнул. А вздохнув, задал такой вопрос:
— А бывает, док, что женщины целуют курящих мужчин?
Тут помолчал доктор, немного, самую малость, обдумывая и соотнося в услышанном меру и презрение.
— А бывает, мужчины целуют курящих женщин.
Теперь помолчали оба, осознавая убийственность содержащегося в последней фразе никотина. Посидели, пожевали.
— Как-то, по утру, испытывая едва заметные трудности с концентрацией телодвижений и легкую, чуть ощутимую замутненность восприятия окружающей меня действительности, — чуть погодя продолжил затронутую тему Суппо Стейт, — которая временами случается с путешественниками в этих местах, я, неспешно передвигаясь по окраине этого чудного, но только на ваш взгляд, а на мой — ужасного города, зашел в магазин. В семнадцатый, ну вы-то знаете, здесь недалеко, на улице, что огибает большое болото и названной в честь какого-то древнего партократа.
— Улица имени маркиза Кироваса.
— Да. Правда, я слышал, что он был комиссаром, а не маркизом, но это не важно.
— Там еще продают пиво и квас, на разлив, — нашел нужным уточнить доктор, — поэтому-то покупатели и путаются в титулах, да и в терминах тоже.
— Точно. От вас ничего не скроешь, приятно работать с таким профессионалом.
— Я простой участковый. Такова моя участь, таков мой княжеский удел.
— Так вот, — кивнув и в ответ и в знак согласия, не стал оспаривать докторского права на скромность Суппо, — так вот. Зашел я внутрь магазина, а он только что открылся, и несколько помаявшись, не то чтоб в сомнениях, а так, черт знает в чем…
— В едва и в чуть-чуть, — понимающе улыбнулся доктор.
— Да. Пива не хотелось, о квасе я и не подумал, и купил себе йогурт, чтобы поправить концентрацию — во вне, и прояснить замутненность — из вне.
— Молочные продукты показаны в таких ситуациях. Они прекрасно абсорбируют внутренние яды, а молочно-кислые помогают привести пищеварение в норму. Ты поддался интуиции и правильно сделал.
— Все-то вы знаете. Продавщица, помню, или мне так показалось, была молода, и не сказать, чтоб очень красива, но интересна, знаете ли, как раз насчет женского начала и предположения продолжения, а затем и исчезновения. Мы мило и взаимно улыбнулись, и я…
— И ты…
— Вышел на улицу, на крыльцо, на ходу осторожно распаковывая йогурт — жарковато внутри. И уже на крыльце с наслаждением стал его поглощать, большими, медленными, холодными глотками. Ну, вы-то меня поймете…
— Безусловно, ближе к делу.
— И вдруг чувствую, что кто-то стоит рядом, за спиной, и смотрит на меня!
— Кто?
— Продавщица!
— И… — вторично, но на этот раз более заинтересованно "икнул" доктор.
— "Вкусно?" — глядя, как показалось, с любовью на меня, проникновенно поинтересовалась она, и я снова увидел то, упомянутое вами начало, и тут же вообразил совместное продолжение.
— Ну… — с интересом теперь "нукнул" блинный чревоугодник.