— Ты же Поэт, а не Мыкола, догадывайся сам.
18. По следам мама-мунты.
— Видишь, Хейлика, теперь тебя обвинят в убийстве трех, при исполнении находящихся тоталитар, — сказал Иммуммалли, проверяя, надежен ли ее крепеж, — и это вдобавок к тем почетным толстякам, которые якобы сами себя перестреляли.
— Я вижу, Иммуммалли, что вы убеждены в моей невиновности во втором случае, и все еще сомневаетесь в первом, — ответила ему Хейлика Бактер, не сопротивляясь проверке и в свою очередь сама дергая своего соратника за застегнутые липучками ремни.
— Подозревая за тобой вину, я тем самым хочу думать о тебе лучше, чем ты есть на самом деле. Хотя, так уж и быть, признаюсь — ты и на самом деле неплохо выглядишь.
— Меня беспокоит другое — почему не только люди, но и ангел хочет опорочить меня? Почему он не применит свою разрушительную силу, а только ее демонстрирует? И почему вы, ища и не боясь ответа, все еще возитесь со мной?
— Это не ангел, Хейлика, сколько раз тебе объяснять, это его тень.
— Я заметила ее бледность, — намекнула и на свое право быть наблюдательной девушка.
— Угу, — кивнул в знак согласия умничающий интеллигент. — Но это тень с большой буквы — когда Ангел погиб, сгорев во взгляде Бога, Тень его успела упасть на Землю, и теперь живет, если можно так выразиться, на обширных и, главное, пустынных территориях Ледника и Приледниковья. Видела, какие у нее глаза?
— Я заметила, как во время разговора в глазах незнакомца мелькали сероватые тени.
— Вот это и есть собственно Тень, все остальное — кончерто, придумки. Ну что, пора?
— С Богом, Иммуммалли.
Услышав такое пожелание, и внутренне усмехнувшись — но не без надежды, отважный, а временами безрассудный в поиске истины интеллигент оттолкнулся от берега коротким веслом. Выпрыгнув из вагона, он, в отличие от Хейлики, знал, что делать дальше и, убедившись в том, что цел и почти невредим, побежал вдоль не так чтоб очень быстро двигающегося состава. Последний вагон был багажным.
— Лодка! — выкрикнул он заметившему его охраннику. — Квитанция жэ/дэ 7186444! Двести сверху!
— Сб. 7763, номер 9987784741! — с готовностью прокричал в ответ понятливый охранник, тут же ослабляя крепления брезента.
— Переводи, Хейлика! Сначала семьдесят, затем сто тридцать!
Девушка, прежде не раз убеждавшаяся в хорошем знании Иммуммалли приледниковых правил, быстро набрала номер и перевела указанному адресату семьдесят полновесных тугриков.
— Держи! — крикнул с вагона охранник и сбросил багаж.
— Переводи! — снова выкрикнул Иммуммалли, узнав чехол, но на всякий случай быстро проверил прикрепленный к нему номерной ярлык.
— Нормально! — громко сообщил о своем хорошем расположении духа охранник, получив второй перевод. — Удачи, отморозки!
— А тебе — счастливого пути.
В лязге движения охраннику не было слышно внутривагонных выстрелов, а может, он уже знал о них, но не придал им особого значения — ведь он стражник багажного отделения и поэтому на пассажиров ему наплевать.
А, оттолкнувшись, Иммуммалли повел надувную лодку по подледной протоке, которую, если верить охотничьим байкам, прогрызла гигантская земляная мышь. Но повел ли он ее вниз по течению, или вверх? Непонятно, потому как течения в Приледниковье, а тем более под Ледником известны своей разнонаправленностью и непредсказуемостью. И свет, проникающий сквозь толщу льда и сквозь его разломы и размывы, он тоже разнонаправлен и рисует на разломах и размывах ужасные картины. Возможно, из-за этих, постоянно изменяющихся картин и придумали отважные первопроходцы, или как их называют в Приледниковье — отморозки, пугающий образ саблезубого гиганта. Два таких отморозка, а именно — Хейлика и Иммуммалли, двигаются сейчас по одной из таких проток. Протока эта, одна из многих, время от времени выходит на поверхность, и тогда темная вода ее красиво струится, зажатая снегом белых берегов. Еще нет мороза, а значит и льда.
— Скажите, Иммуммалли, неужели эти широкие протоки, эти тоннели вырыло животное? Пускай гигантское, пускай саблезубое? Я в это не верю.
— Вот увидишь и сразу поверишь, — успокоил ее Иммуммалли, правя движение легкой лодки коротким веслом.
— Я читала, что древние люди, люди Доледниковья, называли эти тоннели словом "метрополис"? — поддаваясь любопытству, но следя за движением темной воды и лодки по ней, крепко сжимая свое весло, все же переспросила Хейлика. — Что вы скажете на это?
— Что я скажу… ты же археолог, тебе виднее. Однако я не могу себе представить, чтобы люди, даже если это тупари Доледниковья, могли добровольно уйти под землю. Неужели они и в самом деле думали, что так можно спастись от Ледника? Что можно спрятаться от его красоты и силы? Подумай сама, это просто глупо.
— Возможно, вы правы. Но… кто-то же тогда разбирает завалы, и запруды?
— Я простой и необразованный, да к тому же еще беглый шаман, Хейлика, а не ирригатор. Но думаю, что стекающая с Ледника вода вполне справляется с такой несложной задачей, — объяснил течение темной воды и своих несложных мыслей местный интеллектуал. — Нам нужно найти Задумчивого Шурика и, возможно он, сложив воедино все наши предположения, подскажет нам наши же действия.
— На ближайшее будущее?
— Да, ход судьбы, которой мы не во всем, но подчиняемся.
Лодка, скользя по холодной воде и покачиваясь на ее темных, с разных глубин выныривающих на поверхность струях, проплывая над поглощенными этой водой котлованами и затопленными ею тоннелями, двигаясь под предположением теней от склонившихся над протокой деревьев, с уже облетевшими листьями, с ветками, присыпанными неуверенным в себе осенним снегом, эта лодка, в одиноком движении своем сама кажущаяся одним из последних листьев, пожухшим, но зеленоватым, она, тем не менее, является и центром жизни в этом замерзающем по неумолимым законам природы мире. Замерзающим величественно и неотвратимо, но, слава богу или метеопрогнозу, пока еще не ветреном и не слишком снежном. Движение, даже скольжение по темной воде среди снежных пространств, пустынных на многие мили вокруг, просто так, без каких либо действий — это само по себе если не подвиг, то точно величие, созерцание и понимание взаимосвязи изменчивости и постоянства, не снившееся ни одному южному йогу. А все потому, что это Ледник, и подступающая с каждым убывающим днем и с каждой удлиняющейся ночью темнота, и идущий за ней холод.
— А что это за Задумчивый Шурик? — находясь в центре пустынного пространства, во власти поздней осени и подчиняясь течению темной воды, но чувствуя защиту и поддержку спутника и по обстоятельствам великого кормчего, задала вопрос сегодня не очень многословная Хейлика Бактер.
— Задумчивый Шурик? — не оборачиваясь, переспросил Иммуммалли. — Как бы тебе объяснить… В общем, если кратко и по правде — его придумал Сказочник, вот только что, буквально в это воскресенье, наутро после одной приятной попойки. Но это если по правде и если кратко. Однако ты прекрасно знаешь, что настоящие герои всегда идут в обход.
— Вы, Иммуммалли, по-моему, всегда идете напролом.
— Я ненормален, — согласился с замечанием кормчий.
— Но все-таки, — не сдалась Хейлика, не удовлетворенная таким объяснением, — кто он такой?
— Скорее — что это такое? — поправил ее лодочник. — Насколько я понимаю, образ этот еще не прописан, не ясен, хотя и отчетливо виден Сказочнику из его окна. Парадокс, Хейлика — хоть и в отдалении, но он хорошо видит Задумчивого Шурика, видит, как тот сидит неподвижно, не вставая с пропитанного дождем кресла, уже который день, посреди куч привезенного самосвалами хлама, и молча листает книгу, слегка склонившись на левый бок. Он его видит, без особых проблем он смотрит на него по десять раз в день или даже в час, видит, как белеют страницы книги на ветру, но не может его четко описать. А вот нас он не видит вообще, но мы с тобой при этом бодро движемся к пока неизвестной, все время ускользающей цели, и даже ищем этого самого Задумчивого Шурика. Парадокс!
— Цель наша известна, — возразила девушка, — в поисках Сказочника обнаружить тень Ангела, и уже при ее помощи найти его самого.
— И задать ему свои мелочные вопросы?
— А почему бы и нет?
Помолчали, порулили, погребли.
— Не знаю, Хейлика, захочу ли я разговаривать с Ангелом, — после продолжительной паузы заговорил Иммуммалли, — честно говоря, меня его Тень уже порядком достала. К тому же сперла твой меч. А вот с Задумчивым Шуриком я бы с удовольствием потрепался! Чего он там сидит, уже который день, под мелким холодным дождем, среди моросящей сыростью пропитанных мусорных куч? Чего он ждет? Зачем листает книгу? По-моему, это интереснее.
Лодка, туго надутая холодным воздухом, и в ней два отважных путешественника, а под ней переплетение темных струй и разные глубины. Пустые и от этого чистые, почти что питьевые, но пугающие своей пустотой и чистотой. А вокруг белые от еще неглубокого снега берега, и снег этот, сам первопроходец близкой зимы, повторяет травяные выпуклости и красиво липнет в безветрии к деревьям, в своей борьбе за место под солнцем склоняющимся к темной воде. Листьев уже нет, есть только белые ветви, но разнородная трава, весенние проростки и давно отцветший и отстрелявшийся летучими семенами иван-чай, пробиваясь сквозь еще неплотный снег и пожухлым зеленоватым цветом пытаясь спорить с зеленой резиной лодки, все же подсказывают неразрывность бегающего по кругу времени. Ну а что же прозрачная, но темноватая вода? Та, что состоит из множества пересекающихся струй, не позволяющих поверхности выглядеть уныло. О чем же шепчут эти струи, время от времени принося в себе потрепанные коричневые листья? Наверное, о том, что все дело в движении, и о том, что стремление и стремнина — очень похожие слова. Но куда стремятся сами эти струи, куда текут — в болото, а может в океан? И тогда что за дело до этого до всего простому, но уверенному в своей этике и религии, так же как и в своем отлаженном организме, южному йогу, объевшемуся питательных личинок и не знающему северных ветров? Тому, что знает значение слова "нирвана", и понимает, собака, что значение его похоже на болотный туман. С другой стороны… зачем нужны такие вопросы? А ответы? И первый из них на вопрос — а кто такой Задумчивый Шурик? Сам-то Сказочник знает это?
Задумчивый Шурик сидит на наносном острове, возникшем то ли от частых приездов большегрузных, неуклюжих, но суетливых самосвалов, с завидным постоянством сбрасывающих здесь строительный мусор, то ли от медленного движения ленивого ледника, оставляющего после себя вывернутость земли, валуны и щебень. Остров этот окружен болотом, и протоками, пытающимися его размыть. Но у них ничего не выходит, потому что самосвалы, или ледник, сваливают больше, чем те способны подмыть и унести. И вот он сидит, на старом мокром кресле, как на троне, среди то ли ледовых валунов, то ли куч из привезенных со строек отходов, издали приметный, вблизи неразличимый, и благородно склонившись, листает ветром терзаемую книгу. Он сосредоточен, он что-то читает и, кажется, кого-то ждет. Его хорошо видно из окна, особенно в то время, когда начинают сгущаться ранние, но достаточно длинные в это время года сумерки, и понятно, что смелые отморозки на резиновой лодке мимо него не проплывут. Он Задумчивый Шурик, и в жизни и в пьянке, и этим сказано все.
Но что нужно от него двум путешественникам? И как они его найдут? Ведь в тех обширных лесотундровых пространствах, через которые они двигаются, полагаясь на течения и подчиняясь судьбе, сделать это будет очень трудно. Не разорвет ли их легкую лодку острый подводный камень, еще не обтесанный темной водой? Ведь быстрые течения, сильные весной и мелководные осенью, никак не могут его обтесать. Не лопнет ли она сама от излишнего воздушного давления? Вдруг теплая струя, нагретая чудовищным давлением льда и спрессованного снега, пробившись на поверхность, расширит воздух, и он разорвет крепкую, но все-таки резину. Не засосет ли их летом красивое, а поздней осенью тоскливое болото? Известно, что в таких болотах, красиво-тоскливых, частенько тонут пьяные вездеходы и иногда северные олени.
Но… этим ужасам не быть! Потому что Задумчивый Шурик, он же не просто так, он для чего-то возник по воле случая среди строительного хлама, и случайно попавшись накануне выпившему Сказочнику на глаза, был им запримечен, издали измерен и помещен в холодную осень Приледниковья. Он виден только из его окна, и если взглянуть на него с другого этажа или из соседнего подъезда, то случайности, из которых он состоит, изменят свои расположения, их тонкие взаимосвязи будут неминуемо нарушены, и он тут же исчезнет. На него разрешено смотреть только прямо и только из определенного места, и никак иначе.
Но, как бы этого не хотелось, в нем, созданном случаем из выброшенного хлама, в течение короткого времени его существования все равно происходят изменения. Та книга, или тетрадь, которую пару дней трепал осенний ветер, и казалось, что Задумчивый Шурик внимательно читает, этот же ветер, похоже, ее и унес. Или стих. Или мелкий дождь окончательно прибил ее к серой земле, и от этого одна из иллюзий исчезла. Выходит, а так скалывается причинно-следственная связь, что он эту книгу прочел? И теперь сидит там просто так, захлопнув ее, и ждет чего-то, или кого-то. И почему этим чем-то или кем-то не быть Хейлике с Иммуммалли? Почему бы им не нарушить его уединенную, но не только от этого достойную неподвижность?
Но, как это сделать, чтобы такого придумать, каким бы испытаниям подвергнуть этих двух, безусловно, симпатичных Сказочнику персонажей? Бросить ли их в бурные потоки, что шумя и сшибаясь, соревнуются друг с другом в скорости и силе внутри подземных тоннелей? Вырытых, если верить легендам, гигантскими саблезубыми мышами в теле Ледника и в вечной мерзлоте Приледниковья. А может натравить на них стремительных сезонных рыб, нерестящихся в этих холодных протоках? Как известно, то есть если поверить охотничьим байкам, эти рыбы чудовищно клыкасты и удивительно прыгучи. Или науськать перелетных птиц, тех самых, что круглыми светлыми сутками ловят насекомых, которые тучами размножаются в этих же пустых, прозрачных водах? Насекомые эти зверствуют летом, на осень их не хватает, но птицы ведь могут задержаться с отлетом. Или направить к ним мелких зверюшек? Днем пугливых, но ночью опасливо смелых. Как тени, они проникают в палатки и воруют у спящих туристов баранки и обувь. Но, так или иначе, долго или коротко, они все равно должны достигнуть того острова, так похожего на строительную свалку, поэтому и возникшего, подмываемого болотными водами и быстрыми струями, и увидеть в конце своего трудного пути Задумчивого Шурика — уже прочитавшего тайную, загадочную, только одному ему известную книгу.