— Да, разумеется, по своей неразвитости и серости. Кроме того, мы не знаем точно, украдено ли что-либо еще. У Бартлета не обнаружено наличности или каких-либо драгоценностей. Не думаю, что он все хранил в банке. Ему нужны были наличные деньги, а их почти нет — всего каких-то три сотни долларов. Не исключено, что эту не обнаруженную нами наличность и украл слуга, а для отвода глаз и запутывает следствие, выдумывая историю с какой-то мифической рукописью.
— Хорошо. Благодарю вас, господин комиссар. Но я все-таки найму Мартину адвоката, который без труда уличит вас в превышении власти. Вы, кстати, сами это хорошо понимаете.
— Пожалуйста, — опять едко усмехнулся Фокс. — Не навредите себе. — Лицо его покраснело. — Я вижу, вы остались таким же ретивым, каким были в полиции. Вам, очевидно, не пошел на пользу полученный урок. Что же, ваше дело. Мне бы хотелось дать все же вам, молодой человек, совет. Дельный совет. Не лезьте на рожон и, уж если на то пошло, извините за грубость, не суйте нос куда не следует. Прищемят.
— Спасибо за совет, но, как вы правильно сказали, это мое дело. Прощайте. — Грег повернулся и неторопливо направился к выходу.
Ему доставляло удовольствие, что комиссар вышел из себя и буквально еле сдерживается, чтобы не разразиться руганью.
— Зря ерепенитесь! — крикнул зло Фокс вдогонку. — Будьте благоразумны. На этот раз может кончиться еще хуже. Я предупредил вас, слышите?
— Слышу, господин комиссар, слышу. Обязательно учту ваше пожелание. — Фрэнк затворил дверь, прошел через коридор, миновал сад и направился к машине.
— Ну как там у них? — Полицейский кивнул в сторону дома. — Даже здесь слышно, как орал Лис. Это вы его раздразнили, мистер Грег?
— Каюсь, я.
— И как они хотят поступить?
— А никак, — ответил Грег, садясь в машину. — Пытаются, с одной стороны, дело замять, а с другой — раздуть, но так не бывает, в одну штанину обе ноги не всунешь, а если это и удастся, хлопнешься и расквасишь нос. Мартина им на растерзание я не дам, можете мне поверить, старик абсолютно ни в чем не виноват.
— Я его давно знаю, — подтвердил полицейский. — Уж что-что, а парень он честный.
— Вот и я такого же мнения. До свидания, приятель.
— Всего доброго, мистер Грег.
Фрэнк включил мотор, и машина, рванув с места, скрылась за углом.
Он не позвонил Джин, а поехал к ней домой. Было уже темно, в окнах квартиры горел тусклый свет. Грег поставил «рено» на противоположной стороне улицы недалеко от стеклянного табачного киоска, залепленного изнутри яркими цветными обложками журналов и рекламными проспектами фирм, торгующих сигаретами, трубками и другими курительными принадлежностями. Он запер автомобиль, подергал ручку, пересек улочку, тихую и темноватую в этот час, открыл входную дверь, по узкой лестнице с каменными стертыми ступенями поднялся на второй этаж и остановился у окрашенной в коричневый цвет двери. Он машинально протянул руку к звонку, когда увидел, что она не заперта. Он вошел в переднюю. Из комнаты плыли мягкими волнами звуки какой-то грустной мелодии.
— Джин? — позвал Фрэнк. — Джи-ин?
Ответа не последовало. Фрэнк заглянул в холл и крикнул громче.
— Джин? Где ты? — Он огляделся.
Горел только торшер у покрытой цветастым ковром тахты, стоящей у широкого окна, задернутого легкой тюлевой шторой. Справа на низеньком полированном столике стоял магнитофон. Катушки его медленно вращались, рядом лежала пустая бутылка из-под виски, кувшин с апельсиновым соком и опрокинутый высокий бокал. В низкой массивной вазе плавали маленькие кусочки почти растаявшего льда. Запах спиртного и размокших в пепельнице сигарет заглушал аромат цветов и лаванды, царивших обычно в обиталище О'Нейли.
Дверь в темную спальню была открыта.
Фрэнк направился в спальню и, пошарив ладонью по стене, включил верхнюю лампу. Джин лежала на широкой кровати поверх атласной накидки, уткнувшись в большую подушку в нежно-голубой шелковой наволочке, отделанной кружевами по краям. Золотистые волосы в беспорядке разметались по шелку, полностью закрывая лицо и прижатую к нему ладонь. На узеньком коврике валялись домашние туфли без задников. В свисающей к полу левой руке зажата чуть-чуть дымящаяся сигарета.
— Джин? — Фрэнк бросился к ней и присел сбоку. Он отвел густую прядь с бледного лица девушки. — Что случилось? Тебе плохо?
Джин открыла глаза. Взгляд их был замутнен, словно она не видит, кто перед ней. Она медленно повернулась к Фрэнку, неуверенно положила руки ему на плечи и села, стараясь подобрать под себя ноги.
— Ничего, милый, — голос был хрипловатым. — Просто я так измотана и потрясена, что немножко выпила. — Она припала к его плечу. — Прости меня, ради бога, обещаю тебе больше никогда не распускаться. Прости меня, — заплетающимся языком бормотала она.
От нее сильно пахло виски.
— Ну успокойся. Мне тоже не по себе, но ведь ничем помочь нельзя. Жалко Бартлета, но что делать. — Фрэнк нежно погладил ее по плечу. — Я сейчас принесу содовой со льдом и лимоном.
Он встал и пошел в маленькую кухню, где стоял холодильник. Доставая лимоны, крикнул:
— Я только что оттуда. Представляешь — делом занялся сам Фокс, комиссар. Это очень странно. Кроме того, бедняге Мартину предъявили для них же самих смехотворное обвинение. Будто он по меньшей мере ограбил хозяина. Ты меня слышишь, Джин?
— Да, милый. — Она, покачиваясь, вышла из спальни, поправляя волосы закинутыми за голову руками. Лицо ее было помято. Глаза припухли. Фрэнк протянул ей сок.
— Выпей, малышка. Сразу станет легче. Присядь на тахту. Нельзя же так переживать. Возьми себя в руки. — Он помог ей опуститься на край тахты. — Выпей и успокойся.
Фрэнк подробно рассказал о том, что узнал от комиссара.
Джин сидела, понурив голову, уставившись на свои туфли. Волосы ее опять растрепались и двумя потоками опускались на грудь. Она беспрестанно курила, держа сигарету между вытянутыми прямыми, слегка дрожащими пальцами. Иногда она поднимала лицо и смотрела на Фрэнка каким-то отчужденным безразличным взглядом. На лбу обозначились две тоненькие, как ниточки, вертикальные морщинки, слегка вздернутый носик заострился, а ноздри чуть-чуть подрагивали. Рот был полуоткрыт, губы пересохли.
— Тебе надо сейчас принять снотворное и лечь в постель. Завтра я постараюсь освободить Мартина. Я уже звонил адвокату Ренсу, попросил взять на себя все заботы и не скупиться в расходах. Я уверен: слугу отпустят и снимут столь нелепые обвинения.
— Зачем он тебе? Ненавижу его! — Джин резким движением смяла сигарету в пепельнице, стукнула кулачком по колену. — Ненавижу! — снова выкрикнула она. Глаза ее стали злыми, на щеках появились знакомые Грегу пятна.
— Но за что? — оторопел Фрэнк. — Он никогда не делал тебе ничего плохого. Он честный человек и прекрасно заботился о Бартлете.
— И его ненавижу, твоего Бартлета, жалкого противного ханжу.
— Джин, — ласково проговорил Фрэнк, — ты устала и слишком расстроена, не отдаешь отчета в том, что говоришь.
— Нет, отдаю! — упрямо и истерично выкрикнула она, но взглянув на Фрэнка, сникла. Руки упали на колени, опустились плечи. Она всхлипнула и по-детски кулачком вытерла глаза. — Извини меня, мне очень тяжко.
— Пойдем, я уложу тебя. Ты отдохнешь и хорошо выспишься. Поговорим завтра. — Он приподнял ее, взял на руки, отнес в спальню и уложил в постель. Затем заботливо накрыл одеялом и отправился в кухню за снотворным.
Когда он возвратился, девушка лежала на спине, подложив ладони под затылок. Глаза широко открыты, взгляд обращен к потолку, в плавающие там темные тени.
— На, прими. — Фрэнк протянул две таблетки.
Она послушно приподнялась и, открыв рот, вытянула губы.
Грег положил ей на язык снотворное. Дал запить из стакана с соком и медленно опустил ее голову на подушку.
— Вот так. Хорошо. Отдохни, любимая. Завтра, если будешь чувствовать себя сносно, мы все обсудим. Спокойной ночи.
Фрэнк поцеловал ее, погасил свет, вышел, осторожно ступая из спальни, выключил магнитофон, захлопнул дверь и спустился по лестнице к машине.
Всю дорогу домой у него из головы не выходила Джин. Ее странное поведение. Неужели девушка так привязана к Бартлету? Но откуда появилась эта неожиданная ненависть к шефу и старому слуге? Ведь когда она говорит о них, ее бьет дрожь, голос становится злым и неприятным. «Нервы. Выспится и придет в себя, — с нежностью подумал он. — Она как отца родного любила Бартлета — этого хорошего и доброго человека. Да, жалко старика, очень жалко, но что поделаешь…»
На следующий день, едва Грег переступил порог конторы, навстречу ему, благо еще никого не было, бросилась О'Нейли. Она, вероятно, хорошо выспалась, выглядела юной и свежей. Девушка прошла за ним в кабинет, прижалась к его плечу щекой, смущенно и робко сказала:
— Ты не сердишься за вчерашнее? Ну, пожалуйста, дорогой, забудь все ради бога, я болтала какую-то галиматью. — Она подняла голову и крепко поцеловала в губы. — Хорошо?