- Ага.
- Здрасьте! - козырнул Кологойда. - Так куда вы девали свою подружку?
- Кака така подружка? Поночевщица, и все, - поджимая губы, сказала Сидорчук. - А что она такое исделала, что ее милиция разыскивает?
- Ничего не сделала, и милиции ее искать незачем - она при своем месте. Родственники у нее обнаружились, вот они и разыскивают. Племяши или что-то вроде Володи... Как говорится, нашему забору двоюродный плетень...
Кологойда врал без зазрения совести, так как с первого взгляда определил про себя Сидорчук как "стерву", которую совершенно незачем информировать.
- Ага, ага, - согласно покивала Сидорчук. - Это хорошо! Вот уж как хорошо... - Она не поверила ни одному слову уполномоченного, зная, что Лукьяниха одинока как перст, все ее родственные связи оборвал отъезд в Петербург. А если и осталась какая-то родня в непонятно далекой бывшей Олонецкой губернии, кто и зачем стал бы морочить себе голову, разыскивая почти девяностолетнюю старуху? И почему здесь, кроме милиционера, находится полуодетый директор музея?
- Может, на наследство надеются - вдруг она богатая, Лукьяниха? пошутил Кологойда.
- Уж куда богаче! - поддержала шутку Сидорчук.
- Пускай сами разбираются. Наше дело - известить.
Я вот увидал этого парня из Ганышей, решил бюрократизма не разводить, передать через него, а он говорит, Лукьяниха здесь, у вас ночует...
- А не ночевала! Не ночевала, - подхватила Сидорчук. - Еще ввечеру ушла.
- Куда? Домой, что ли? - небрежно спросил Кологойда и тут же чертыхнулся про себя, поняв, что спрашивать не следовало.
Сидорчук только этого вопроса и не хватало. Он подтвердил, что разговор о родственниках Лукьянихи - чистое вранье, случилось что-то с ней самой, но что бы ни случилось, следовало накрепко отгородиться и от происшедшего, и от Лукьянихи. Для этого была надежная позиция: ничего не видала, ничего не слыхала, ничего не говорила...
- А я не знаю, гражданин начальник, - умильно улыбнулась она. - Должно, домой. Куда ей иначе ехать?
Только мне она не докладывала, а я не спрашивала. Мое дело какое? Приехала - хорошо, уехала - того лучше...
А что, куда да зачем - не знаю и знать не хочу. Я в чужие дела не впутываюсь.
- Вот и правильно. Бывайте здоровы, - сказал Кологойда, поворачиваясь к ней спиной, и нарочито громко, чтобы она услышала, добавил: - Пойдем, хлопче, в отделение, я напишу старухе извещение - пускай сама отвечает своим родственникам, чтобы мне из-за этого в Ганыши не мотать.
На углу Кологойда остановился.
- Вот чертова баба! - сказал Кологойда, перейдя на другую сторону улицы. Он досадливо сдвинул фуражку с затылка на нос и сплюнул.
Досада относилась не столько к Сидорчук, сколько к самому себе. Не потому, что врал. Иногда не грех и соврать. Только врать надо так, чтобы было похоже на правду. А у него не получилось, и стерва эта враз смикитила. Ну, какой уважающий себя уполномоченный побежит ни свет ни заря разыскивать никчемную старуху?
Он или извещение пошлет, или к себе вызовет. А тут еще этот директор в тапочках. Он-то тут при чем?
- Вы говорите о Сидорчук? - спросил АверьяН Гаврилович. - Нормальная женщина, по-моему.
- Да не оглядывайтесь вы, за ради бога, товарищ директор! Она же за нами подглядывает. Теперь ее целый день от дырки в заборе не оторвешь... Нормальная... То вы людей только с лица видите, а нам приходится и в изнанку заглядывать. И вообще, - с некоторой даже досадой сказал Кологойда, - шли бы вы домой, товарищ директор. Или хотя бы оделись, что ли...
- Да, да, конечно... - Аверьян Гаврилович переконфузился. - Белый день настал, а я в таком виде... Убегаю, только, если не секрет, что вы намерены предпринять?
- Не секрет, товарищ директор: спать пойду.
- То есть как?
- А вот так. Ночь-то мы с вами прокукали из-за этого сопливого взломщика. Не знаю, как у вас, у меня башка - во... А за дурною, говорят, головою и ногам нема покою. Так что давайте пожалеем наши ноги... Бывайте здоровы!
Несмотря на твердое обещание идти домой спать, Кологойда свернул за угол и зашагал в отделение. Через некоторое время он услышал за спиной странные звуки и оглянулся. Волоча ноги, дергая носом и всхлипывая, за ним, как на казнь, плелся Семен Верста.
- Ты чего?
- Вы ж меня в милицию ведете, - прогугнявил Семен.
- Тю! Да на черта ты там сдался? Езжай до своих коров. Только смотри: бабке скажешь, как я сказал.
И больше никому чтобы слова не пискнул. Понятно?
Семен всхлипнул еще горестнее.
- Ну?
- Батько бить будут, шо до стада опоздал...
- Ну, брат, я свою задницу вместо твоей не подставлю... Ничего, она у тебя тренированная - выдержит.
А ты лучше запомнишь, что воровать - дело невыгодное.
Возле отделения милиции стоял мотоцикл инспектора ГАИ. Старший лейтенант Онищенко доставал из стола какие-то бумаги, просматривал и засовывал их в планшетку. Развесив толстые губы и громко сопя, Щербатюк спал над своими конспектами.
- Дорожному богу - привет! - сказал Кологойда. - Чего так рано?
- В область еду, майор вызывает, - не поднимая головы, ответил Онищенко.
- Эх, не повезло! Я думал, ты мне поможешь одно дельце провернуть...
Онищенко оторвался от бумаг и посмотрел на Колого иду.
- Да тут приехали двое из Киева. На частной "Волге". Остановились в Доме колхозника.
- Ну?
- У меня к ним ничего конкретного. Просто надо бы кое-что выяснить. Не в лоб, а так, с подходом... А они вроде собираются уезжать. Я задержать их не могу, нет оснований. Так я подумал, может, ты задержишь денька на два. Им промфинплан не выполнять, день туда, день сюда роли не играет. А у вашего брата всегда найдется законное основание.
- Уже, - сказал Онищенко. - Еще вчера.
- Ну да? - восхитился Кологойда. - Вот здорово!
За что ж ты их?
- Пускай не будет такой умный! Бараночник...