Хатное оконце приоткрылось в самый неподходящий момент, когда Папа раскорячился над ведром, силясь погадить. Уже третий день, как этот ёбаный запор… Дерьмом кормят хавщики, чё с них взять-то — мусора мусорянские.
Старший вертухай — новый падла, из тех, которые всю сраку себе перед Хозяином протрут, чтобы на хороший счёт попасть, оглядел камеру и всех пятерых жильцов, поднявшихся с мест, согласно Правилам.
— Где, блядь, шестой? — вылупил глаза на жильцов, обозначая тупое непонимание происходящего, прапор. — Чё, какие-то проблемы, осужденные?
— Какие проблемы, гражданин надзиратель? — развёл руками мужик в белой майке — алкоголичке, из под которой бросались в глаза мощные бицепсы, обильно украшенные блатными зарисовами, дающие человеку посвящённому исчерпывающее понятие о том, что перед ним находится уважаемый по всем понятиям человек. — Э, Папа! Подай голос, гражданин начальник переживает!
— Гажу! — надломленным голосом из-за занавески пробубнил Папа.
— Бля, вы тут реально отдыхаете, я смотрю, осужденные. — сплюнул на пол хаты прапор и обернулся к двум конвоирам, стоящим у двери за его спиной, рассчитывая на поддержку. — Представиться как положено, осужденные!
— Осужденный Быков, Анатолий, статья 162 УК РФ, часть вторая и четвёртая. Осужден повторно. — представился коренастый белобрысый парень лет двадцати семи — двадцати восьми.
— Осужденный Оганесян, Арам, статья 162 УК РФ. Осужден повторно. — продолжил перекличку седоволосый кавказец, одетый в красный спорткостюм.
— Осужденный Стрельченко, Евгений, статья 162 УК РФ, вторая — четвёртая и статья 108 УК РФ, пошёл на третью ходку. — бодро доложил лысый, абсолютно лысый и при этом небритый здоровенный мужчина ближе к сорока, который и спустил пар прапора, когда того понесло.
— Осужденный Комар, Евдоким, 162 УК РФ, вторая — четвёртая, по второму кругу. — вставил в общую перекличку свою информацию чернявый, дерганый парень, цыкающий через слово.
— Осужденный Читава, Заза, статья 162 Угаловнаво Кодикса ИрЭф, фтарая и читвёртая части. Третий раз на тюрьме. — доложил улыбчивый пожилой грузин в трениках с оттянутыми коленками.
— Осужденный Щемило, Александр, статья 162 УК РФ, часть первая, по третьей. — доложил своё Папа. — Тока вот на пол не нужно здесь плевать, гражданин начальничек. Люди тут живут, а ты харкаешь…
— Базаришь много, осужденный Щемило! — выкатил глаза прапор и наглое выражение его лица сменилось гневным, лицо приобрело багровый оттенок и на носу заблестела капелька пота. Да, новый человек — на нерве ещё, а показать себя жильцам тоже надо…. — Руки за спину, лицом к стены, ноги на ширину плеч!
Один из вертушья, ввалившихся в хату вместе с этим, новым, прапором, профессионально обшманал Папу и кивнул старшему — типа, чисто.
— Значит так, обуваешься и на выход. Тащ начальник тебя видеть желают. — отрезал прапор.
Папа обулся и выполнил все несложные операции, предписанные осужденным при их перемещении по территории СИЗО. А в целом-то, Папа за годы отсидок на тюрьме весь этот спектакль мусорской на память выучил — когда куда повернуться, где встать, что и как отвечать. Эти правила существуют в каждой тюрьме этой страны, где единовременно один миллион или около того её граждан перманентно прописаны в местах лишения свободы. Что, люди у нас такие оголтелые? Да ни хера подобного. Да, нет — такие же как и везде. Просто сажают у нас традиционно, да и то подумать: «экономиков» вон закрывают одного за другим, и сроки-то — недетские, как за мокруху! Это, если разобраться, каждого коммерса можно закрыть — следаки сами не скрывают — будет человек, а дело мы с пола поднимем! А коммерцией-то можно здесь только под молотами заниматься — тут уж вся хуйня: и 174 «незаконка» и 199 вездесущая, которую вместе с первой клеют, и 159, и обналичка, и «незаконка» банковская….Хе, да если всю эту херню поднять — тут полстраны должно чалиться — реально! Вот и сидит по хатам народ, которому там не место… Вся система в разнос идёт, про понятия половина отбывающих не слышала и институт воровской исчезает, подменяясь мусорским, хозяйским. А если полстраны на кичу отправить, кто пахать-то будет, чтобы таким, как Папа, тюрьма родным домом оставалась? Вот и теперь, по этой ходке: закрыть-то закрыли, а порядка на изоляторе нет. Люди авторитетные есть, а смотрящего — нет…
— Входите. — грузный Хозяин, вытирая платком потную лысину, открыл дело на своём столе. — Щемило? Ну чё, проходи, присаживайся, осужденный…
— Здравствуйте, гражданин Начальник, осужденный Щемило, Александр, статья 162 УК РФ, часть первая, по третьей. — наклонив голову, доложил Папа.
— Я тебя чё позвал-то… — начал Хозяин, потом переведя глаза от Папиного дела на замерших у двери кабинета вертухаев, бросил им. — Вы это, бойцы… закройте с той стороны, ага. Осужденный Щемило… Папа… человек опытный, вменяемый, поэтому эксцессов не будет, так?
Оба надзирателя, пятясь, вышли из кабинета и прикрыли за собой дверь. Стояла лютая духота, а блок кондиционера, висевший над столом Хозяина на стене — прямо над портретом Президента — мигал красной лампочкой и не работал.
— Уфф… жара, блин, адская… — доверительно поведал Хозяин Папе. — Не мучает?
— Не, у нас в хате посвежее всё-таки, гражданин Начальник.
— Меня Семён Семёновичем зовут, если чё, Щемило.
— Понял Вас, гра…, Семён Семёнович, с полным нашим уважением!
— Короче, к делу, Александр. — захлопнул, бросив в него быстрый взгляд, папку Хозяин. — Тебя когда осудили-то?
— Да две недели уж, как суд был. Быстрее бы на зону.
— А чё так торопишься? Аппеляцию не будешь подавать, что ли?
— Да ну её. — отмахнулся рукой Папа. — А на зоне-то попривычнее, тут у вас, — не в обиду, Хозяин — беспредел лютый.
— Что есть — то есть. — развёл руками Семён Семёнович. — Об этом разговор наш с тобою и пойдёт…
— Не, я, конечно, с уважением, Хозяин, но дятла Вы во мне не обнаружите. — отвёл от себя руку в сторону, как бы отстраняясь от неприличного предложения, Папа.
— Да не гони ты волну, я кому говорю? — вскипел Хозяин, снова вытирая свою лысину. — Никто тебя не говняет тут… в другом дело. Ты, вообще, про текущую ситуацию в мире что знаешь?
— А, ну говорят, всё, капец, на грани войны мир. А чё?
— Ну я тогда приоткрою завесу тайны… Вот. — выудил из-под папки листок, и нацепив на нос очки отодвинул его от себя, сощурившись, Хозяин. — Не, в руки не дам. Вот, послушай.
— «Начальникам Следственных Изоляторов, тюрем, колоний и поселений, находящихся в зонах подотчётности….» — Ну это неважно… так, дальше то где? — вот, слушай: — «организовать учёт подследственных и осужденных, систематизировать контингент по тяжести деяний и подготовить к передаче специальным конвойным командам для срочного вывода такового в зоны..» — ну это тоже тебе неважно. Вот: — «для чего использовать склонных к сотрудничеству осужденных и заключённых, с помощью влияния которых в среде контингента, всячески избегать панических настроений и беспорядков во вверенных учреждениях». Ну — достаточно. Понял? — дочитав выдержки из важного циркуляра, задал вопрос Хозяин.
— О как. — присвистнул Папа. — Получается, закрывают вашу шарашку?
— Война того и гляди начнётся, Щемило! Могу я рассчитывать на твоё — конкретно — сотрудничество?
Саня потёр руками виски, ища наиболее деликатные слова и корректные выражения для отказа Хозяину — чё эт такое он предлагает та? Мутит чё-то, однозначно….
Подняв глаза на ждущего ответа Хозяина, Папа ухмыльнулся.
— При всём уважении, Семён Семёнович — вынужден отказаться. Война — войной, а мне ещё не меньше пяти в крыточке оттопыриваться. Надеюсь — Вы меня понимаете.
— Значит — «нет», Щемило? — привстав и нависнув всей грузной фигурой над столом, выдавил из себя Хозяин.
Саня с улыбкой развёл руками, подтверждая свой ответ.
— Подумай хорошо — и я тоже о тебе позабочусь. — продолжал аппелировать к нему Семён Семёнович.
— Да обо мне уже Родина позаботилась на ближайшие семь лет — чё, спасибо! — махнул обеими руками, разжимая кулаки, Саня.
— Не особо-то я и надеялся на тебя, Щемило… — стукнул по столу ладонью Хозяин. — Мстить не стану, но с информацией этой до этапа уединю. Сам знаешь — народу у нас много гостит, одиночных камер нету совсем. Поэтому, отдохнёшь пока в карцере, ага? — ухмыльнулся он, и крикнул вертухаям. — Вывести осужденного Щемило! В карцер…
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
Как оказалось, именно отрицаловка-то Папу и спасла. В обед его загрузили в карцер, а ночью, когда Саня ворочался на жёсткой шконке и произошли те события, которые замкнули цепь таковых, направив весь известный мир в парашу, и возврата уже не было. Через массивную дверь карцера Папа слышал какие-то крики, беготню вертухаев, звяканье ключей и скрип дверей, которые начались под утро. Всё это волновало его не особо, годы тюремной жизни выработали у него привычку поменьше обращать внимание на суету и ботву. Все ответы на вопросы он собирался получить у вертухая вместе с утренним хавчиком, а теперь чё хипишевать то?
Однако утром завтрак не принесли, суки. Саня, посидев какое-то время, набрав злобу, вскочил со шконки и принялся молотить кулаками в дверь.
— Э, командир! Позовите сюда командира! — ревел Папа. — Чё это за херня? Кормить будут или как?!
Но в ответ на Санину ругань никто не появился, хотя обычно за такие заявы, жильцов, а тем более карцерных, начинали возить лицом по полу на третьей минуте. Тюрьма! — традиции!
С утра и днём ещё слышалась беготня, крики вертухаев, но ближе к вечеру как-будто всё замерло. Папа развалился на шконке и водил пальцем в воздухе, пытаясь обрисовать по контурам трещин на потолке что-нибудь типа женской задницы. Воображение подсказывало ему всё новые и новые мотивы, но голод уже давал о себе знать.
С утра Папа слышал стрельбу — автоматную трескотню и отрывистые пистолетные щелчки. Звуки начались в здании, но через какое-то время переместились во двор. Были слышны крики и какие-то команды, сути которых из карцера Папа разобрать не мог. Когда в узенькое окно под потолком узилища заглянули первые звёзды, набор звуков изменился. Теперь выстрелы и крики слышались откуда-то издалека, со стороны Мелькомбината и Площади Гагарина. Саня приник к двери, пытаясь определить когда хоть кто — нибудь из вертухаев будет проходить мимо.
«Мда. Явно какая-то херовая непонятка у них там, у мусоров. А то и война началась… Чё… Да и хуй бы с ней, обед то по расписанию!» — думал про себя Папа. — «Чё-то как-то не припоминается, когда последний раз хавчиком-то обносили. Внатуре, хипиш у них там нехилый.»
Саня даже пытался подпрыгивать на шконке, чтобы попытаться рассмотреть в оконце что творится во дворе изолятора, но настолько высоко подпрыгнуть он не мог — мало того, чтобы что-то рассмотреть, надо было, подпрыгнув, ещё и зависнуть в воздухе — но это-то ведь чистая фантастика! И, не имея возможности заглянуть в него, забытый в карцере Папа метался по нему от стены к двери, не понимая что же происходит.
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
А происходило на территории Тверского СИЗО вот что.
Как мы уже знаем, ночью, пока Папа ворочался на своей шконке в карцере, Россия нанесла ядерный удар по американской эскадре в Чёрном море, а позже и массированные ядерные удары по объектам на территориях США и Великобритании. На следующий день, когда война фактически уже началась, но тем не менее с непонятной задержкой, НАТО нанесла — таки точечные удары крылатыми ракетами по объектам на территории Москвы и московской области, Санкт-Петербургу, Мурманску, Калининграду, Екатеринбургу а также нескольким электростанциям и точкам соединений нефте- и газопроводов. Скорее всего — а точнее вам никто теперь не расскажет — часть этих ракет несла очень хитрую начинку…
Поэтому, как повсеместно, так и в Твери, произошло нечто труднообъяснимое настолько же, насколько и ужасное. Восстали мёртвые. Трупы. Покойники.
В изоляторе это случилось вот как.
С утра в ворота СИЗО, с первым солнышком, въезжали и рассредотачивались по двору серо-синие «Уралы» с опознавательными знаками УФСИН. Бойцы спрыгивали на землю, и, поностью экипированные по стандартам для спецопераций, выстраивались в шеренгу перед входом в изолятор, клацая щитами и дубинками. Лаяли и скалились специально натасканные, конвойные собаки, готовя которых к сегодняшней миссии, специально сутки не кормили.
Вертухаи же, следуя распоряжениям Хозяина, вытряхивали жильцов из хат, сортируя их постатейно, при этом, особо не церемонились с подследственными — этих отгружали вместе с осужденными, ожидавшими своего этапа. Уже неделю стояла жарища — парило так, что люди с сердечно-сосудистыми заболеваниями страдали в здании, не имевшем, по понятным причинам, никакой климатической системы. С этого и началось — точнее, со старика-подследственного, потихоньку оставившего этот, катящийся со скоростью курьерского экспресса в преисподнюю, мир — ночью, когда остальные жильцы в его камере дрыхли. По утру сидельцы предъявили тело командиру, а тот в свою очередь, за всей этой суетой, не довёл информацию о двухсотом в камере 3 -34. Ну, забыл. Можно понять и его — война началась, рушится привычный мир. Как оно теперь сложится — не ровен час в войска попадёшь… Просрали момент, короче. А вот если бы этот командир на третьем этаже выполнял свои обязанности с чувством, с толком, с расстановкой — массовой покойницкой резни в СИЗО наверняка избежали бы.
Дальше всё было стандартно для тех дней. Никто ничего не понимает, видит — и отрицает. Старик очнулся, жильцы к нему — не помочь ли, дедушка? Тот хряп! — и захарчил особо внимательного сокамерника, дальше — больше. Услышав, что в 34 камере имеет место какая-то бадяга, командир — ага, тот самый, который просрал этого дедулю в медблок отправить вовремя — распахнул дверь в хату, в твёрдом намерении призвать сидельцев к порядку. А они, сердечные, уже все семеро, как ВСТАЛИ. В это время другие вертухаи вскрывали хаты дальше по этажу, выгоняя жильцов в коридор — лицами к стене. Эти, из 34, вырвались, порвав по ходу дела, своего командира, ну а дальше — понеслось! Не то, чтобы эти, тюремные ходуны были какими-то особо прыткими — нет, поперву бродили также, как и другие, словно лунатики, вытянув вперёд свои обгрызанные товарищами по несчастью руки, словно силясь дотянуться до чего-то такого, что они видят, а мы — нет. Дело было не в скорости, дело было в том, что никто не был в состоянии объективно принять происходящее, а приняв — действовать сообразно ситуации. Если бы нашёлся кто-либо здравомыслящий в этот день, взял контроль над явно принимающей хреновый оборот ситуацией в свои руки — загнали бы сидельцев обратно по хатам, и, действуя методично и жёстко, быстро переколбасили бы распоясавшуюся некроту. Но, мать его, на целый СИЗО — огромный, на самом-то деле, организм, включавший в себя пару сотен подготовленных к беспорядкам вооружённых, твёрдых как шанкр, здоровых мужиков в форме и погонах, со специально обученными собаками — не нашлось ни одного — НИ ОДНОГО, понимаете? — человека, который, похерив стандарты, отчётливо бы назвал вещи своими именами. И, как результат, в исправительном заведении города Твери забурлила, забулькала кровавая баня, за несколько часов переварившая и отрыгнувшая обратно на свет Божий больше двух тысяч мерзких жителей теперь уже нового, ужасного мира.
Конвойщики, чуя, что начинается неладное и что местные вертухаи явно не в силах переломить хребет начинающимся беспорядкам, спустили собак, тем самым подписав приговор себе и окружающим. Непонимание простой истины, что с какого-то момента и охрана, и заключённые уже оказались по одну сторону баррикад, сыграло финальный аккорд. Зеки — те тоже, не осознавая, что творится на самом деле, восприняли свалку, как сигнал к действию, и, подзуживаемые наиболее оголтелыми персонажами, ломанулись в кучу. Собаки рвали мертвецов, мертвецы рвали собак — но первым наносимые злобными животными повреждения были абсолютно несущественны — чего там, мёртвые не потеют. В пылу свалки кто-то из конвойных — здоровенный двухметровый детина — подхватил одного из мертвяков и сбросил вниз, в межэтажный пролёт. За ним последовал второй, затем и третий. Вертушьё, контролировавшее ситуацию на первом, ещё пока спокойном этаже, обступило дёргающиеся на полу в конвульсиях изломанные и изуродованные тела. Но у тел, сброшенных вниз, были свои планы и чаяния, и вот уже молодой любопытный вертухай заливает пол и стены кровью из разодранной артерии, со страшными криками и матерной бранью.
Вот тогда и началась стрельба, которую услышал закрытый в карцере Папа. Но она ничего уже не могла изменить — критическая масса потенциальных живых мертвецов уже была набрана. Хозяин, в сопровождении двух или трёх охранников, попытался переломить ситуацию, но момент был упущен. Тела, лежавшие в проходах между камерами третьего этажа, возвращались к жизни…
Прошло не более трёх часов и уже было не разобрать, кто был кем и на какой стороне. Конвойные, охрана, зеки — все вместе, без какого-либо деления на масть и статус, рыча, булькая и сопя, бродили по мёртвым этажам тюрьмы. Большую часть камер не успели открыть и теперь тамошние жильцы, вытаращив глаза, смотрели на то, что творится за дверями их хат с той стороны. На так называемой воле. Судьба уже вычеркнула их всех из книги жизни, но, меняясь поочереди у хатных окошек и пытаясь разобраться, что же происходит снаружи, они ещё не думали, не догадывались о своей доле. Ох уж ты, русская тюрьма….
Папу же эта судьба пощадила, видимо, исключительно по чьей-то высшей воле.
………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….
И толстые свечи — если бы Папа это знал — ему требовалось ставить за здравие Лидии Полубояровой, выгнавшей своего супруга Ваську из дома со скандалом вчера — за бляд. Неисповедимы пути Господни, воистину. Ибо на них через червивый ком человеческих грехов одного свершается спасение другого. Не менее, кстати, первого в этих грехах, утонувшего. А то и поболее выйдет. Но чужие грехи считать — тоже грех. Куда не сунь, куда ни плюнь — грех, грехи, страсти. Как тут разобраться?
Васька, он в бляду чисто тонул. Поэтому, заведённая ещё с прошлого утра, его жена, Лида, накрученная к тому же этими страшными военными слухами, решила раз и навсегда убрать из своей жизни мужа — блядуна. Поэтому Василий, не зная, что тут правильно — грустить и радоваться, приплёлся поутру на службу — В СИЗО. Понятное дело — выпили с мужиками с его смены. А как же: повод — жена выгнала. Не каждый день такое. И выпили крепко.
Поэтому всю канитель, имевшую место в тюрьме с утра и дальше — весь день, храпевший в комнате охраны в подвале Полубояров тупо проспал. Ему снились коитусы отнюдь не с женой, и Вася сладко причмокивал во сне. Там ему не было дело ни до кого: ни до жены, которую кстати, примерно в эти часы — туда-сюда — уже основательно обглодал сосед, добрейшей души старикан — историк Игнат Афанасиевич; ни до мертвецов, добравшихся до его верных товарищей по замку и ключу на пару этажей выше; ни до рецидивиста — разбойника Щемило, в отчаянии бьющегося в дверь своего карцера в каких-то двадцати метрах по коридору. Дивная штука — сон: спать бы и дальше, прихрюкивая. Но всё испортил прапорщик Бунявка, мать его, урод. Именно он прервал сладкие грёзы Полубоярова отчаянным стуком в дверь каптёрки.
— Вася! Блядь, просыпайся! Открывай скорее, слышь ты! — орал, колотя окровавленными кулачищами в дверь, Сергей Бунявка.
Василий сел на диване, отирая лицо рукой. Сон, в котором он уже было присадил жгучей чернобровой красотке, был ещё где-то рядом, ещё не уплыл безвозвратно.
— От суки. — пробормотал Полубояров, пытаясь найти незаметное место в штанах для своего возбуждённого со сна, эрегированного хрена. — Чё надо-то?!
— Открывай, блядь, немедленно! — послышался искажённый голос из коридора.
— Да иду, иду… который час-то?
Прапор влетел в комнату бешено вращая глазами и захлопнул дверь, навалившись на неё спиной — словно за ним гнались черти. Уперев руки в бока, Бунявка нагнулся, пытаясь отдышаться, не отпуская при этом припёртую своим задом дверь.
— Э! Ты чё это, Серый??? — наклонив голову вбок, спросил ничего не понимающий Василий.
Дыша, как будто только что пробежал пять километров, согнутый пополам, Серёга молча вытянул руку, показывая пальцем туда, откуда он явился.
— Да чё с тобой?! — снова спросил, борясь с подступающим уже волнением, Полубояров.
— Короче…. Ты не поверишь… — продолжал тыкать пальцем в сторону коридора запыхавшийся Сергей. — Мертвецы встали.
Василий покрутил пальцем у виска.
— Может налить тебе — поправило чтобы?
— Думай что хочешь. Реально тебе говорю — мертвецы. — продолжал уверять Василия Сергей, немного отдышавшись. — Мертвецы.
— И чё они? — вылупил глаза Вася.
— Людей жрут!!! Наримова, Клюева, Колю Вершинина — всех, всех подрали. — сплюнув, поведал Бунявка. — Те, кого они пожрали — сами такими становятся! Как в фильмах!
— Да ладно! — заржал в ответ на это Полубояров. — Разводишь!
— Да сам поди посмотри! — злобно вскрикнул Сергей и протянул к Васе окровавленные руки, показывая ему насколько всё серьёзно. — Я еле съебался!
— Ну, блядь, дела!!! — вращая глазами, бросил Василий, снимая со стула форму.
— Одевайся давай — времени нет! Ключи от оружейного шкафа где??? — спросил прапорщик, шаря на столе и в ящиках.
— А я откуда знаю??? Наверняка, у Нефёдова!
Бунявка махнул рукой.
— Он вместе с Семёнычем тоже таким стал уже… Как вскрывать будем?
— Ты подожди! Какое вскрывать? Без разрешения!!! Нас потом по стенам размажут!
— Кто?! Размазчики все, вон — вместе с конвоем и зеками бродят и жрут людей! — нервно ответил Бунявка.
Отойдя на шаг назад, прапор окинул взглядом массивный оружейный сейф — их единственный спасительный билет наружу, в мир живых.
— Так. Пожарным топором тут не справится… Думай, Васька! Думай!
— Хуле тут думать. В карцере вон — Щемило сидит, выволакивай его сюда. Этот не только сейф откроет, а и дерьмо из твоей задницы утащит пока ты спишь. — предложил Вася.
……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….
Сначала Саня услышал топот, прекратившийся у двери его хаты, затем в замке провернулся ключ и дверь открылась. Словно ураган, отбросивший его к стене карцера, в комнату ворвались два вертухая, одного из которых — Ваську Полубоярова — он знал. Ворвавшись, он не откладывая ни секунды, первым делом закрыл дверь снова на ключ. Саню передёрнуло — расклад нездоровый! Сейчас будут метелить!
— Э, что за дела такие, граждане управляющие?! — пытаясь вырулить непонятную с нажима, начал Папа.
— Ты, это… Щемило! Сядь — ка! Сядь — кому говорю! — бросил ему второй вертухай, с виду весьма быковатый. Ещё Папе совсем не понравилось то, что руки этого, второго, были все в кровище.
— Ты сядь, Щемило, в натуре! — останавливая товарища, пытающегося наезжать как паровой каток, миролюбиво сказал Васька.
Папа решил не искушать судьбу и без того в напряжённой ситуации — двое явно сбрендивших вертухаев против него в карцере — а до этого шмаляли вокруг, как на фронте. Следуя непонятно какому позыву, оба охранника и сами, увлекая с собой Саню, уронили задницы на его шконку.
— Ты вот что, Щемило… — начал Вася. — Ты вроде мужчина нормальный, послушай вот… То есть я сам-то — не видел, но вот он — Василий пальцем показал на Бунявку, вскочившего на ноги и нарезающего круги по тесному карцеру. — Вот он утверждает, что тюрьма полна мертвецов. Понимаешь?
— Не, ребятишки — я в эти щели с вами не полезу, неа. Меня Хозяин уединил, я ничё не косорезил, под непонятки и гиморы — не лезу. Попустите!
— Чё ты косую-то нам тут нарезаешь? — вспылил Бунявка. — Вот видишь: все руки в кровище! Там мертвецы людей жрут — как в фильмах, тока в натуре! Понял?
— Ну, понял. Чё не понять? Ну, мертвецы, ага. Жрут всех, как фильме. Не, всё нормально, я чё? — попытался соскочить Папа.
— Да ты послушай! Слыш — шмаляют? Вон. Слышишь? — встрял Вася.
— Дак война! — развёл руками Саня. — А я то чё?
— Щемило. Значит так. Сейчас ты аккуратно встаёшь и вот за Сергеем — показал пальцем на Бунявку Василий. — идёшь в комнату охраны. Без каких-либо фокусов. Так?
— Так.
— Молодец. — ударил резиновой дубинкой по ладони Василий. — Вещи какие с собой?
— Пустой — все в хате остались.
— Забудь теперь про них. — махнул рукой Бунявка. — Всё. Открываю. Вроде тихо там.
А там действительно было тихо. Но тихо — не значит пусто, а встречающие их в коридоре всё-таки были. Избавь Господи от таких встречающих! Стараниями прапорщика Бунявки все трое имели представление какова их природа, а вот для некоторых она так и осталась сокрытой, поэтому в их конкретном случае эти мёртвые мужики выполнили роль провожающих, прости Господи за каламбур. Надо отдать должное Сергею — он не мешкал, столкнувшись нос к носу с двумя мертвецами в узком коридоре сразу же, как дверь отворилась. Пустив в ход резиновую дубинку, Бунявка начал наносить хлёсткие и быстрые удары по голове мертвеца в майке и трениках, который даже не пытался прикрыться. Мертвец был вялым и на шестом или седьмом ударе кулем осел на пол. Пока Саня не моргая смотрел во все глаза на творящуюся расправу раскинув руки и прильнув к стене, к Сергею присоединился Василий, и вдвоём они нанесли увечья, не сопоставимые с дальнейшими передвижениями второму мертвяку. Оба трупа развалились на полу дёргаясь и пытаясь, видимо, собраться.
— Видели?! — тыкал в них дубинкой Бунявка. — Теперь сомнения отпали?!
— Ни хуя себе!! — бормотал Папа, крутя головой в надежде смахнуть лютое наваждение.
— То-то! Бегом в каптёрку, пока ещё кто не припёрся!
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….
Когда дверь в каптёрку закрылась изнутри, все трое — заключённый и охранники — завалились на диван. Столкнувшись лицом к лицу с потусторонним, разум отказывался принимать увиденное. Все крутили головами, выражения лиц всех троих были очень, очень сложными.
— А я вам что говорил? — отбросив дубинку, запачканную кровью и мозгами мертвецов, продолжал убеждать товарищей по несчастью Бунявка, хотя уже этого и не требовалось.
— Что делать то? — спросил, озираясь по комнате Папа.
— Уёбывать отсюда надо — вот что. — выразил единственно правильную мысль Василий.
— Весь изолятлор такой. — махнул головой на дверь Сергей. — А на этажах вы даже не представляете что творится. Всё в кровище! А полизолятора по хатам заперта…
— На тебя надежда сейчас, Саня. — начал Вася. — Короче, сейф оружейный надо вскрыть. Как хочешь.
— А ключи?
— Ключи у Нефёдова, а он теперь мертвец. — пояснил Буняка.
— Ну а инструмент какой, что нибудь? Я его что — хуем открывать должен? — удивился Папа.
— А хоть и хуем! Иначе — без стволов — мы отсюда не выйдем.
— Давайте, что есть. Только моментик один прояснить сперва хотелось бы… — поднял указательный палец вверх Саня.
— Какой?
— Ну вот я открою, а дальше что? Меня моя судьба, собственно, тревожит. Надо бы прояснить диспозицию.
— Щемило! Если вырвемся отсюда — считай свободен. Мы сами по себе — ты сам по себе. Так — устроит? — предложил выход Полубояров.
Саня мотнул головой в знак согласия. Однако — перспективы! Кто знал ещё с утра, что путь на свободу настолько близок?
Саня ковырялся с замком около часа, использовав в качестве подручного инструмента все наличествовавшие канцелярские принадлежности, Васькин перочинный нож, вилку, вязальные спицы, непонятно откуда взявшиеся в таком-то месте, и, наконец, замок, клацнул, сдаваясь.
В шкафу стояли четыре «ксюхи», а внизу на полочке, улыбались мужчинам восемь снаряжённых магазинов к ним. Это было дежурное оружие, запертое тут с незапамятных времён, и сколько Серёга с Васей помнили себя, шкаф практически не открывали.
С лицами, как у котов, дорвавшихся до сметаны, оба охранника начали вынимать и снаряжать автоматы. Буняка со щелчком пристегнул рожок и щёлкнул затвором. Рассовав магазины по карманам, он махнул Сане автоматом.
— Всё, пошли!
— Граждане, а доверие, значит, успело утратиться? — обиженно выдавил Саня.
— Не, смотрите на него! — удивлённо всплеснул руками Полубояров. — А поебаться — не завернуть, Щемило?!
— Дай ствол, Василий! — протянул руку Папа. — Мы на одной стороне, если ты не понял ещё. Мы — и они. И я с вами. И если чё — три ствола лучше, чем два. По-любому.
Вася повернулся к Бунявке, взглядом задавая вопрос. Серёга, сплюнув, махнул рукой.
— Дай ему. Но смотри, Щемило. Вперёд пойдёшь. Если чё — я тебя пополам развалю, понял?
— Не волнуйся, не придётся.
— С автоматом знаком? Справишься?
— Служил.
— Всё тогда пошли.
………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….
Тут, в подвальном коридоре, новых гостей не было. Папа, щёлкнув затвором, приложил палец к губам и все трое бегом, стараясь не шуметь, рванули в противоположный конец коридора. Там была лестница, по которой предстояло подняться на второй этаж, затем миновать карантинную зону, и только потом уже попасть во входной блок. План был простой — попасть во двор, найти какой бы ни было транспорт и на нём валить уже подальше из этого ада живых мертвецов. Но на поверку всё оказалось не так просто. Уже на лестнице топталось не меньше десяти мертвецов. Оказавшись в новой для себя ипостаси, быстро совершив свои путешествия из мира вполне живых в мир невполне мёртвых, эти богомерзкие существа, уже насытив утробы и утолив первый голод, теперь не знали чем заняться. Поэтому толпились, кучковались, грызли уже по инерции оторванные и отожратые чьи-то части тел, время от времени набрасываясь друг на друга. Когда одна из тварей очевидно одерживала верх над другой, на поверженную набрасывались остальные и в мгновения разрывали неудачливого товарища на куски, заливая всё вокруг кровью и дерьмом. Выглянув из-за угла на лестницу, Папа остолбенел.
— Чё там? — спросил прижавшийся к стене сзади Буняка.
— Та пиздец! Сам глянь!
Серёга, сменив Саню и выглянул за угол, быстро заскочил обратно и замер, скривив рот в рвотных позывах.
— Ставьте на одиночные. Патронов мало. Цельтесь в голову. — прошептал, повернувшись к товарищам, Папа.
Выскочив одновременно из-за угла, все трое открыли прицельный огонь по тварям, топтавшимся на лестнице. Выстрелы гулко загрохотали, многократно усиленные эхом, в тишине обезлюдевшего изолятора. В течении минуты дела с мертвяками на лестнице были кончены и мужчины, борясь с рвотными рефлексами, бросились вверх по лестнице. Сверху уже слышалось рычание, бульканье и копошение встревоженных мертвецов, спешащих вниз на звук скоротечного боя. В карантинной зоне было того не легче. Твари спешили на лестницу, толкаясь и наступая друг на друга. Возврата назад уже не было — это понимали все, поэтому открыли ураганный автоматический огонь, выскочив с лестницы в блок. Пока охранники опустошали свои магазины, кроша в муку тварей лезущих буквально из каждой щели, Саня прикрыл двери на лестницу. С той стороны уже скрежетали ногти, но, видимо, мертвяки не представляли, что двери для того и созданы, чтобы окрываться и закрываться. Конечно, надолго их такая преграда не задержит — но лучше хотя бы что-то, чем ничего. Когда Серёга с Васей прекратили огонь, картина предстала безрадостная. Конечно, многих тварей покрошило, но и те пытались ползти, вытягивали окровавленные руки.
— Ждать нечего, лучше не будет! — крикнул Василий и бросился вперёд, на ходя отшвыривая ногами особо прытких мрецов. Мужики устремились за ним, переведя оружие на одиночный режим. Где-то на верхних этажах борьба живых и мёртвых ещё продолжалась — хлопали выстрелы. Были слышны крики — вопли о помощи, душераздирающие крики пожираемых мертвецами людей. Слышалось рычание и чавканье тех, кто своё уже откричал.
Миновав весь карантинный блок и уворачиваясь от цепких рук, тянувшихся к живым со всех сторон — из-за углов, куч растерзанной и окровавленной плоти, все трое вбежали в проход, ведущий ко входному блоку. И тут Папа, идущий первым, столкнулся со своим этажным командиром, который сидя на карачках за углом, самозабвенно жрал, вытаскивая и разматывая по полу вокруг себя, сизые, мерзкие кишки из тела одного из заключённых. Папу стошнило при первом мимолётном взгляде, брошенном на это мерзкое пиршество. Стряхнув рвотную субстанцию, в которой испачкал руку, пытаясь прикрыть ею рот, прямо на трупов, Папа, не задумываясь, всадил пулю в голову своего тюремщика. Хрюкнув и закатив осоловелые глаза, мертвец ткнулся носом в развороченное им же, дурно смердящее и заливающее тошнотворным запахом, нутро своей жертвы. Когда труп командира, дёрнувшись, обмяк и завалился, раскинув ноги, Папа разглядел на ремне его большую связку ключей от камер. А отчего же ещё они могут быть? Саян нагнувшись, расстегнул ремень мертвеца, и связка перекочевала в его руки. Папу снова стошнило.
— Щемило! Чего застрял? О… Виталик…. - запнувшись, нагнулся над трупом Вася. — И ты, бедняга тоже… Ладно, земля пухом. Пошли!
— Мужики… Вы давайте, идите. Я пулей на второй — братву открою. — показал охранникам связку, снятую с мертвеца, Папа.
— Как знаешь! Долго ждать не будем! — оглядываясь, ответил Бунявка.
— Дай мне магазин! У меня почти пустой. — протянув руку, попросил Саня.
— Перебьёшься, Щемило. У меня один остался, да тот, что в стволе. У тебя что? — спросил друга Сергей.
— Последний вставил… — ответил Василий. — Ну всё, пошли.
— И то хлеб. Я пулей — свою хату отворю, отдам им ключи и наружу. Подождите, если будет возможно…
— Пять минут у тебя есть. Сам понимаешь — ждать не будем. — отрезал Полубояров.
………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….
На второй этаж Саня залетел как птица — благо, лестница, ведущая на него, была пуста, и стремглав кинулся по своей, левой стороне, отсчитывая двери камер. Так и есть — его хата заперта, и, как и из всех по этому крылу, из неё неслись крики, мат, проклятия. Трупы, бродящие по этажу, увидев или почуяв живого человека, уже начали свой медленный путь к нему, пока Саня возился со связкой пытаясь судорожно определить, какой же ключ от его камеры. Пока они были достаточно далеко, и Папа засовывал в замок ключи один за другим, пытаясь найти единственно верный, но руки предательски дрожали, и связка уже несколько раз со звоном падала на пол. Сокамерники уже поняли, что кто-то пытается их открыть и из хаты неслись мольбы, увещевания и просьбы действовать быстрее. Когда группа мертвецов, возглавляемая подволакивающим правую, разорванную и обглоданную ногу, конвоиром, укомплектованным шлемом и щитом уже была в пяти шагах, Папу пронзила мысль, насколько он всё же невнимательный. Плюнув на это дело и отложив его на потом, Папа собрал свою волю в кулак. Он повернулся лицом к подступающим всё ближе мертвецам и в упор выстрелил в лицо бредущему первым конвоиру. Подпорченное и до этого, оно как бы втянулось внутрь и брызнуло в стороны взрывом крови, мозга и кусочков плоти и кости. Как подрубленный, труп с грохотом рухнул на бредущих за ним мертвецов, сбив их с ног. Папа, развернувшись, поднял связку ключей и подойдя к двери камеры, просто открыл раздаточное оконце.
— Эй, соседи! — сунув лицо в оконце, поприветствовал своих сокамерников Папа. — Ловите гостинец. Выходите аккуратно — тут мертвецы бродят.
— Папа, блин! Век воли не видать! — послышались благодарные, восторженные реплики изнутри.
— Рано радуетесь, осужденные! Тут не Сочи. И не забудьте соседние камеры открыть. Ладно, всем удачи. Я пошёл, не провожайте!
Не дожидаясь, пока сокамерники, оставленные им на милость судьбы, но получившие однако шанс на спасение, полезут наружу, Папа подошёл к пытающимся выбраться из-под тела конвойного троим мертвецам и по очереди снёс им головы. Затем, борясь с позывами рвоты, он, нагнувшись, пошарил по карманам и разгрузке заваленного им конвоира и с чувством глубокой радости извлёк тридцатисантиметровый остро отточенный нож. Оглядываясь по сторонам, Саня проверил свой боекомплект, отщёлкнув и защёлкнув обратно рожок. Четыре патрона, сосчитал Саня. Сокамерники, ругаясь и обсуждая, пытались подобрать ключ. Надеюсь, вам повезёт, подумал он. Затем, он вытащил из-под трупа щит, вдел в него руку и повесил на шею автомат. Вооружившись ножом, Папа рванул по этажу к лестнице. Сбежав вниз, щитом сбил с ног мертвяка, направившегося к нему у лестницы на первом этаже. Вот и коридор во входную зону, бегом туда. Вот труп командира, всё также валяется в распотрошённом животе мертвеца, которым он насыщался. С ходу Папа перескочил через турникет и выбежал на крыльцо.
Первое, что почувствовал Папа на улице, после приевшегося уже мертвецкого смрада, это запах гари. Бросив взгляд по сторонам, Папа понял — город горел. По двору слонялись мертвецы и недолго думая он рванул к воротам. Несмотря на всё пережитое, душа Папы пела. Воля! Ещё поворот, ещё несколько шагов и он на воле. Тут, на территории СИЗО её ещё нет, но, что бы не происходило вокруг — мертвецы, смерти, война — её уже никто у него не отнимет. Повернув за угол, он увидел ворота — они были открыты. Слышалась автоматная трескотня, одиночные выстрелы, рёв сирен. И плыл дым. Делая каждый шаг, неминуемо приближающий его, Папу, к свободе, он понимал, что минуя эти ворота он вступит в совершенно новый мир. Неизвестный, полный опасностей — совершенно непредсказуемых опасностей и риска, но и возможностей. И этот мир Папе уже нравился.
Раскидав группу ходячих трупов, пытавшихся пересечь его дорогу, действуя отточенным ножом и забрызганным мертвецкой кровью щитом, Папа выбежал на площадь Юрия Гагарина. Быстро осмотрев, что творится вокруг него, он замер. Папа понял, что попал из огня да полымя.
Он смотрел по сторонам и не узнавал свою Тверь. Это был другой город и теперь у него были новые, зловещие хозяева. Куда теперь? Без машины — только пополнить ряды этих тварей, это вопрос времени. Техники вокруг полно, вон — выбирай любую. Из размышлений Папу вывел рёв сирены за спиной.
— Щемило! Ты там что, покакать присел? — открыл пассажирскую дверь огромного автозаковского «Урала» Полубояров. — Ни хуя се ты подпоясался — Спартак, бля! Давай сюда, сколько ждать тебя!
Саня, бросив щит, заскочил в кабину.
— Мужики! — расчувствовавшись, пробормотал Папа, не находя должных слов.
— Ну что, открыл своих? — спросил его Буняка, трогая «Урал» с места.
— Ну да.
— Видишь, что творится? Да и война началась — тут по радио такое передавали… Мы, короче, в Рамешки к тётке, пока не уляжется. Тебя с собой не зовём, сам понимаешь. И вообще — ты нас не видел, мы — тебя. Усёк, Щемило?
Папа кивнул головой, соглашаясь. А какой выбор?
— Можем по дороге к бабке моей бывшей завезти, в Дьяково. Там тихо, пересидишь пока и старухе чем-то поможешь. А там сам разберёшься. Всё лучше, чем тюрьма или армия. — предложил Сергей.
— К бабке — так к бабке. — согласился Саня.
Он смотрел на город, который они оставляли и тихо ужасался. Деревня — это, наверное, лучший выбор сейчас. Своих родственников или друзей по деревням у Папы не было.
Через полчаса рычаший «Урал»-автозак, расталкивая огромным бампером брошенную и разбитую технику, обогнув горящий район города, оставил умирающую Тверь. Ещё через полчаса, охранники высадили Саньку в Дьяково, поделившись одним из трёх оставшихся у них рожков для «ксюхи». В деревне жилых-то было всего четыре дома, и ни про каких мертвецов местные жители слыхом не слыхивали.
— Мертвецы? Да Бог с вами, Серёжка! — отмахнулась от рассказов, про творящееся в Твери старуха Артёмовна, живенькая маленькая бабулька, к которой определили на постой Папу. — Про войну — как же, знаем! Вот, дожили, будь оно неладно! Стоит Хитлеру тому, явюцца ети, как их — амаруканцы.
Санька старухе понравился, она определила ему койку в сельнике.
— А чаво — живи, мне не тесно. Ить и поможешь где, пособишь. Вишь оно как — мужик-то какой, а жить негде… Оставайся, шо ж, милок. — лопотала Артёмовна, собирая на стол.
Серёга с Васей на ужин, споро собираемый Артёмовной, не остались — время действительно уже было позднее, ещё вот-вот и смеркаться начнёт, а при таких делах темнота — враг, а не помощник. — Раздосадывав тем самым старушку, попрощались с Папой, и обещав наведаться, уехали.
Пару дней Саня отсыпался, слушал новости по радио, ужасался им и помогал деревенским по их нехитрым делам — воды натаскать в баньку, поправить забор. Вся деревня — три старухи да один старик.
А на третий день в Дьяково приехали кушалинские. Именно так и определилась дальнейшая Папина судьба — с этого дня.
Словно сошедшие со страниц комиксов, мужики, с косами, силами и дробовиками ходили по домам, проверяя даже и заколоченные, дворам и вокруг.
— Мёртвые в деревне есть? — спросил старший, мужик лет тридцати пяти, с аккуратной окладистой бородкой.
— Да какие ж мёртвые, милок! Живые у нас тут все. — всплеснула руками Артёмовна. — Вся деревня-то наша: я, бабка Пелагея да бабка Дуня — вон в том доме живёт, да не встаёт она — приболевши. А мужиков у нас — вон, дед Ефим да Сашка, жилец мой.
— Чё за человек?
— Дык с Твери! Сашка, подь сюды-то!
— С нашим полным уважением, мужчины! — поздоровался подошедший к ним Папа.
— И тебе не хворать. В курсе, чё происходит?
— В курсе.
— Тогда…. Собирайтесь все. Час вам. Берите пока только необходимое — вещи, иконы.
— Так куда ж! — взвилась Артёмовна.
— Дак в Кушалино жить поедете. Небезопасно тут.
Пока деревенские собирались при помощи кушалинских мужиков — грузили в машину свой нехитрый скарб, старший отвёл в сторону Папу.
— Меня Валера зовут, Паратов. Сам-то вижу, ты не местный.
— Неа, тверской…
— Люто там в Твери было-то?
— Не спрашивай…
— Крещёный?
В ответ на этот вопрос, глядя в глаза Валере, Папа бережно достал и поцеловал свой нательный крестик.
— А служил?
— Было.
— А по профессии-то кто?
— Валер, чё так много вопросов?
Валера хлопнул Папу по плечу и разворачиваясь, сказал:
— Приедем в Кушалино — сам всё поймёшь.
Через час Папа, сидя в кузове грузовика вместе с Артёмовной и кушалинскими мужиками, уже третий раз за неделю уезжал в непонятную. Наверное, за последнее время, этот получасовой путь, проделанный им в кузове грузовика, не был самым длинным в его жизни. Но совершенно очевидно, что из всех дорог и расстояний, пройденных и проеханных Папой в его непростой и не самой правильной жизни, эта короткая дорога стала самой важной.
Мозаика начинает складываться…