А с Отцом Паисием, когда Началось, вот как случилось. Тверская Епархия отправила стареющего и уже начавшего слепнуть иеромонаха, не возжелавшего отойти на покой в обитель, в Кушалино, фактически махнув рукой, в 1995 году. Пусть старик тешится. Ведь в то поганое время всё перемешалось в головах людских — и Церковь не исключение: обмирщалась Церковь, становилась коммерческим предприятием. Как институт, простоявший две тысячи лет, Церковь была крепка, но червь поразивший страну, проник и туда. Отец Паисий обличал эти тенденции, и не всем в руководстве Епархии это нравилось. Надо бы на покой, батюшка — говорили, кто помоложе. Раз на покой — нет, значит, тогда подальше. Не Бог весть, как далеко Кушалино — каких-то тридцать километров от Твери, а уже глушь. Что ни деревня практически — древний храм огромный стоит. Разруха. В самом селе две церкви — та, что Духова — большой, красивый храм 18 века — один остов стоит. Смоленская церковь — 16 века, под которой были молитвенные покои Симеона Бекбулатовича, Царя русского — тоже только стены. Колокольню, вроде бы восстановили миром, а что толку? Службы-то отправляются в крошечном приделе, восстановленном худо-бедно отцом Александром по благословению Московской Патриархии, а сам храм — разрушается…
Отец Паисий, помолясь, взялся за работу. Вокруг него как-то образовалась община, миром принялись за первонасущное. Местные, кто побогаче — деньгами, стройматериалами помогали, другие — трудом. Как-то незаметно начала устраиваться духовная жизнь в селе, чахнущим в безделье, пьянстве, страстях. Люди пошли в храм. Мало-помалу организовывался нормальный сельский приход, что было нехарактерно для этих времён. Отец Паисий учил людей, крестил, отпевал, венчал, проповедовал борьбу со страстями — пьянством, блудом, наркоманией — этим бичом, забирающим души самые ценные, самые близкие к Господу — детские души. Нёс, в общем, простую и обычную службу сельского батюшки. Он и стал батюшкой, вторым отцом для многих сельчан, потерявших духовный ориентир в набирающем обороты царстве Князя мира сего — демократической России. Многих привлёк, наставил, спас, вырвал из цепких когтей дьявольских старый приходской батюшка, восстановил Смоленский храм, ввёл ежедневный Служебный круг, создал крепкий сельский приход, воскресную школу детишкам. Услышав об успехах Отца Паисия, пришёл служить Отче Феофан — инок-диакон с невероятным голосом, приехал Отец Александр — старый священник из Твери, как и Отец Паисий, не возжелавший покоя. С помощью селян восстановили разрушенный домик причта, в нём все и поселились. Отец Феофан, по благословению, стал вести уроки хорового пения в школе для детишек. Нашлась и регентша — старушка из Волкова, и хор собрали.
Но только страна каталась вниз, и из их тверской глуши было тяжело разобрать суть творившихся перемен. Воровская псевдодемократия ставила страну на грань, а тут, среди лесов и болот, люди воссоздавали Духовский храм, а, соответственно, и храм в своей душе. И вот пришла расплата, «ибо всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит». В те дни весь причт и приход молились Господу о даровании победы русскому воинству, у многих сельчан сыновей, мужей уже призвали на войну — но никто даже в самых страшных своих фантазиях не мог предположить ЧЕМ ВСЁ закончится. Узнав из телевизора и радио о событиях в Крыму, о вторжении Натовских частей в Калининградскую область многие подумали было — вот, началось. Но нет — тогда ещё не началось. Ещё оставались часы, утекавшие часы этого старого, такого знакомого и несправедливого мира. Ракетный удар по базе Балтийского флота и незамедлительно последовавший ядерный удар возмездия по Британии и Соединённым Штатам за несколько часов решили судьбу этого мира — нашего мира. Всё. Что произошло дальше — знает только Бог, а мы можем лишь догадываться. Скорее всего, американцы применили какое-то секретное бактериологическое оружие по всем крупным городам России. И вот тогда — НАЧАЛОСЬ.
………………………………………………………………………………………..
Отец Паисий проснулся от страшных криков за окном, было часа три ночи. Кто-то кричал, в дверь стучались.
— Боже мой, война дошла, спаси Господи! — пробормотал Отец Паисий, разыскивая свои очки на прикроватной тумбочки. Найдя их и одев, Отец Паисий накинул плед на плечи — было зябко, и пошёл открывать дверь, в неё неистово колотили и звали батюшек. На мосту уже столкнулся с диаконом, Отцом Феофаном.
— Не к добру пришли, батюшко! — сказал диакон, ковыряясь ключом в замке — на мосту было темно. — Что там стряслось, православные? Не ломайте же дверь, открываю!
— Да быстрее же, Отче!!! Беда у нас, конец света! — крикнули из-за двери. И кому-то с той стороны: — Вась, смотри, со стороны Церкви тоже!
— Да что ж такое-то! — изумился Отец Паисий. — Храни Господи!
Дверь открылась, и на мост ввалились, грубо оттолкнув батюшек, двое мужиков, одетых кое-как, в крови и с топорами! Один сразу давай дверь закрывать и задвигать на неё шкаф, на мосту у отцов стоящий.
— Беда, батюшки! — выдохнул Василий Строков, крепкий мужик, непьющий, деятельный прихожанин, поставив кровоточащий топор свой к стене и обтирая лицо. — Беда. Конец света, короче. Верите мне или нет, а оно так и есть, как вам щас скажу — тут Василий перекрестился — Спаси Господи. Мёртвые, короче, встали, да.
— Да вы в себе ли, мужики?! — начал стыдить их Феофан.
— Дай воды, дьякон. — попросил второй мужик, Валера, сосед Василия. — Всё так и есть. Встали мертвяки, ещё ночью. Кого покусают — сам таким встаёт. Всё село в крови, а вы спите тут.
— Собирайтесь по-быстрому, батюшки. Ты, дьякон, здоровый бык, возьми там что. Топор, лопату… Сами всё увидите. Народ к церкве-то стекается. Кто живые ещё. — указал пальцем Василий на необходимые в данный момент действия.
Кинулись собираться, а про Отца-то Александра, старика, как-то сразу и не вспомнили. Уже рассветало, и в маленьких окошках старого жилища сельских священников начала проясняться апокалиптическая картина происходящего в селе. Отцы крестились, а пока будили старого Отца Александра, да поднимали его, да обряжали, сельские мужики — Валера с Васей, приволокли обломанную косу и топор, кои и вручили диакону, благо тот был мужичищей здоровенным. Отче же Феофан от холодного оружия открестился сразу:
— Не, православные, храни Господи меня от ваших штучек. Я лучше Отца Александра понесу, сам-то он еле ходит. Так, батюшко?
— Конечно, радость моя, конечно. — перекрестил своего диакона Отец Паисий.
Мимо окошек уже, однако, шарили вялые фигуры, и нашим героям было совершенно очевидно, что эти — отнюдь не от мира сего. С улицы слышались крики и вопли — значит, ситуация усугублялась и требовала участия иереев самым непосредственным образом. Надо было выходить к церкви. До церкви-то — всего сто метров, но за стенами Смоленской не было видно, что конкретно происходит на паперти, а проникнуть надо было как раз туда. Быстро рассветало, и откладывать было нечего. Наблюдая в окно, Отец Паисий уже узрел чудовищную картину — прямо рядом с дорогой две каких-то фигуры нависли на бьющейся в агонии скорее всего, женщиной. Присмотрелся. Ведь жрут, помилуй Господи! А дальше-то — вообще кошмар. Все трое участников этой бесовской картины, непонятным образом, и пожиратели, и пожираемая, поднялись, и вытянув перед собой то, что раньше было руками, вяло, спотыкаясь, но вполне мирно, попёрлись куда-то за здание сельской библиотеки. Отец Паисий перекрестился. Многое видел старый настоятель, но к такому раскладу он готов не был. Он перекрестился опять, отошёл от окна и сел на пол рядом с обоими пастырями и мужиками. Все ждали, что же скажет Отец Паисий — самый уважаемый человек на селе.
— Ну что ж, дети мои. — начал батюшка. — Вот оно и свершилось, на наших глазах. Многие века мы ждали — и вот. Тут уж не спутать ни с чем, родные мои — се, конец этого мира грядёт. Преисполнилась чаша терпения Господня. Страшные дни ждут нас, и страшные дела. Но всё по слову Божьему и всё по Его великой милости. Токмо на неё уповаю. Посему с вами сейчас, золотые мои, давайте покаемся тут друг другу в наших грехах, как трое иереев тут, и из дома уже выйдем с чистыми душами, во Славу Божию. Ты вот, Отец Александр — самый старый из нас, прими моё исповедание, а я, Божьей милостью, твою душу очищу. Отче диакон, хоть не по сану тебе, но благословляю тебя сейчас исповедать мирян. Времени у нас мало, и по грехам нашим нам и выпало. Надо идти — люди ждут.
Старый священник накрыл седую голову Отца Паисия рукавом своего подрясника, и приклонил ухо к исповеди, однако, за два шага от них, Отче диакон снимал греховный ком с сельских мужиков, и ни о какой тайне исповеди, речи конечно не шло. Выслушав покаяние настоятеля, Отец Александр и сам пригнул голову под принятие очистительного таинства, а затем, покаявшись, принял исповедь диакона. Затем, благочинные благословили Валеру с Василием, которые уже взяли свои топоры, ну а большущий дьякон взял на руки Отца Александра — легко, словно ребёнка. Отец же Паисий вооружился большим старым оловянным крестом, найденным в ходе ремонта крыши в домике причта — весьма старым. Мужики отодвинули шкаф и отперли дверь наружу. Уже заметно рассвело. Картина нашим героям за порогом предстала безрадостная. Со всех сторон села слышались страшные звуки — с центральной площади, где, как потом оказалось, сельские мужики во главе с Гришей Алпатовым, давали отпор нечисти, с других концов села, где нечисть вовсю ещё бушевала, от паперти Духовской, где, как потом оказалось, собирались уцелевшие селяне — бабы, старики, дети. Удивительным образом люди сами тянулись к дверям церкви и тогда как раз явило себя чудо — под своды храма нечисть почему — то не ломилась. Это и помогло сохранить драгоценные жизни людей в ту страшную ночь, и потом — на следующий день. Пока бежали к церкви, так быстро, как могли — ведь батюшка был уже немолод, а на руках Феофана был старик Отец Александр — вовсе не тучный, однако и он свой вес имел, Вася с Валерой взяли в топоры неупокоенный труп какого-то селянина, и разобрались с ним быстро — у мужиков уже появился навык. Да и сам ходячий мертвяк был не особо быстрым — ему кто-то успел хорошо обглодать руки.
Как только народ увидел спешащих к ним священников, а это были несколько мужиков, охранявших крыльцо большого Духовского храма, люди бросились к благочинным в ноги. Священники вошли в церковь, крестя направо и налево, бабы просто вешались на стариков, причитали. По первому делу, Отцы Паисий и Александр прошли в ризницу и облачились, и только потом оба вышли на амвон. Храм был битком, горели свечи, люди рыдали, истово молились перед образами. Многие были в чём, как говорится, Бог застал, некоторые ранены.
Отец Паисий поднял вверх крест.
— Православные! — возгласил предстоятель. — Миром Господу помолимся! На колени станем.
Весь храм, словно одно большое существо, замолк и пал на колени.
— Слушайте! Исполнился Божий промысел и чаша долготерпения Божия. Как видели вы, все пребывающие здесь, и согласно Писанию, творится теперь гнев Господа над нами, грешными и пришёл конец этому миру теперь. Промыслом Господним восстали мертвые, и вот, грядёт Суд Страшный. Мы же, собравшиеся здесь, в этом храме, не можем сотворить ничего иного, кроме как предать себя и души свои на неизмеримое милосердие Господа Бога нашего. Все теперь, и православные люди, и те, кто глядя на творящуюся волей Господа суть, уверовавшие, воззовем к сему милосердию и миром покаемся — прости нам, Господи, наши грехи, им же несть числа, пред Тобою и заповедями Твоими, и пред родными и ближними нашими, сотворенными и сотворяемыми нами вкупе и даже теперь, делами всеми нашими и словами, и помыслами. Помилуй нас, Господи! За неверие наше и маловерие в Тебя, и благой промысел Твой, и в Престол Твой и Волю Твою, прости нас, жестоковыйных, Блаже! За неисполнение заповедей Твоих, за небрежение к службе, за хулу, за невнимание к ближним — прости и помилуй, Боже наш! За страстные грехи наши, имже несть числа: блуд и любострастие, неправдоглаголание, лжесвидетельство и иные другие, навык к которым в нас во всех весьма и весьма укоренился — помилуй нас, Господи! Вот, стоим пред Тобою и Престолом Сил, греховные, все здесь — и молим сугубо — помилуй нас. И не имеем времени на должное славословие Тебе, ибо, волею Твоею и попущением, ближних наших, братьев и сестер, матерей и отцев, детей наших вот пожирают силы извне и ведаем, что алчут они нашей помощи. Настави, помоги и укрепи нас Господи Иисусе! На Тебя и Честную Богоматерь Твою всё наше упование, и воле Твоей души своя вручаем, все тебе припадающие. И, хранимые немеркнущим Светом твоим, да выйдем вон из храма сего, да выполним каждый, предстоящее ему теперь, да понесем крест свой безропотно, славя Имя Твое, Богоматери и Духа Святаго, имея дерзновение молить о помощи и всех Святых, в земле русской просиявших.
Православные! Молитесь Господу после нашей общей, краткой весьма и неполной вкупе, исповеди. Молитесь Матушке Божией, Богородице. Святых молите наших, кому ближе какой. Ты же, Отче Феофан, возьми с собою мужчин, кто покрепче и ступай с моим благословлением, поднимись на колокольню, да звони набат — пусть слышат люди окрест, что здесь, в храме спасение. Теперь, приступите к нам с Отцом Александром те, кто желает крещаться. Спокойно, добросердечно, подходите и станьте тут, перед нами. Отец Александр прочтёт Символ Веры. Внимательно слушайте и пропустите слова эти через сердце своё. Это — камень, на котором держится Святая Православная вера наша. Знать его каждый христианин должен наизусть, но, понимая, что происходит, беру грех тех, кто не знает его на себя — такие обстоятельства.
И Отец Александр громким своим, старческим голосом начал читать Символ. Отец Паисий ходил между крещающимися, крестил, окропляя святой водой — а её было немного, никто ведь не готовился. Со колокольни ударил набат — Слава Богу, диакон добрался до колоколов. В храм вбежал человек от Григория и поведал, что в целом на площади и вокруг храмов мужики уже извели мертвецов и теперь отправились группами по концам села — изводить там. Окончив таинство, Отец Паисий выдал набожным старушкам-прихожанкам храмовый запас нательных крестиков — чтобы раздавать новокрещенным и во главе крестного хода, вывел людей на площадь. Там, на площади, уже собирались люди с вилами, топорами, косами — кто уцелел в эти страшные ночь и утро, уже разбивались на группы, выбирали старших. С разных концов села тянулись люди — кто прятался по домам от мертвецов. Картина была жуткая. Кругом всё залито кровью, мозгами, гноем, чем то ещё. Отрубленные руки, ноги, головы. Туловища. Где-то что-то пытается ползать, шевелиться. Люди тут же рубят это в куски. В глазах — боль, страх, злость. Люди видят — а в голове не укладывается. Трясут головами, пытаются стряхнуть наваждение, но нет — это самая настоящая реальность.
На мотоцикле подкатил Гриша Алпатов. Подошёл к Отцу Паисию, благословился, взяв его за локоть отвёл в сторону, тихо о чём-то пять минут беседовал. Весь оборванный, в кровище или ещё какой иной субстанции, Григорий отошёл от батюшки, подозвал пару мужиков с топорами и начал им что-то объяснять. Мужики мотнули головами, подтвердив что поняли — а авторитет Алпатова уже был непререкаемым — и подойдя к батюшкам, стали созывать народ, разбредшийся уже было по площади. Люди стягивались и через пять минут перед Отцом Паисием и Гришиными мужиками уже собралась толпа.
— Люди! Послушайте теперь, пожалуйста, минуту внимания! — поднял вверх крест настоятель. — Надобно теперь, нисколь не отлагая, кто в силах, убрать гнусные останки с площади и улиц — сейчас подъедет техника — в неё и грузить. Этим пусть займутся женщины и старые люди — благослови вас Господи — страшный труд, ужасный. Скрепя сердце — сделайте это, такой наш крест сегодня. Мужчины, кто вооружён — скоро будут собираться здесь, на площади у храмов. Руководит нашим ополчением христовым Григорий Алпатов, благослови его Господи! Семён — его вы все знаете! Его Григорий оставил с мужиками тут на площади старшим пока — его слушайте все! Мы теперь в храм — крещать, исповедовать. Туда всех, кто желает крещаться, шлите. Теперь говори, Семён!
Семён, здоровенный мужик лет пятидесяти, одетый в военизированный костюм и резиновые болотные сапоги, поднялся на крыльцо бывшего хозяйственного магазина.
— Так, соседи, значит! Мы все, кто сегодня ночью тут от покойников отбивались, мужики, берём, короче, власть на селе в свои руки! Григория Алпатова — старшим выбрали! Такое вот, значит, дело. Покойники эти на селе ещё есть, и мужики с Григорием их, значит, ищут щас и изводят. Вот что вам надо знать об этих покойниках ёбаных: значит, первое — хуй знает откуда они берутся и почему, но понятно, что все они нежить, неживые. Они сначала чахлые — первое время, а потом становятся побыстрее — и поопаснее. Как видят человека какого — или корову там, например — то нападают. Очень цепкие, бляди, стараются кусать. Если тебя укусили — всё, пиздец тогда, сам через минут десять таким станешь. Тут сразу скажу: случаи такие среди нас ночью были. Вовку Томилина вот… пожрали. У меня, блять, на глазах прямо. Таких мы сразу рубим, а чё делать-то? Второе, значит: по-одному не шляйтесь нигде. Берите косы, лопаты, топоры. Рубите в голову — тада они, типа, подыхают от этого. Но тоже не окончательно и не все. Короче — смотрите внимательно.
Теперь что Гриша передать сказал. Кто старые и слабые — те идите домой и смотрите телик и слушайте радио — там, наверное, скажут и объяснят — чё это такое, значит. От других всех сейчас надо вот что сделать: разбивайтесь человек по пять все и выбирайте старшего себе. Значит, трупы эти все, блять, вилами и на прицеп — трактор щас пригонят. Руками не трогайте — мало ли чё… За околицу вон их — и сжечь нафиг. Потом по улицам идите и там собирайте. Ну и так далее. У меня всё теперь. — и Семён, надев кепку, покинул свою трибуну.
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
…Только уже поздним вечером, часам к одиннадцати, кушалинский причт собрался в полном составе в доме у батюшек. Сил никаких не осталось — ни моральных, ни физических. С чем Бог послал — повечеряли, и, подперев двери, повалились спать. Чтоб уже с раннего утра, по уставу, приступить к нелёгкому труду Службы Господней.