Приезжали из Союза и по службе и в качестве туристов. Мы привычно водили гостей по местным достопримечательностям, таскались с ними по магазинам, помогая отовариться и поторговаться. Удачная сделка приводила к тому, что у гостей оставалась наличность и они мучались, не зная, как ей распорядиться - и это надо, и это. Я не припомню ни одного визитера, который был необаятельным или неприятным - каждый источал радушие, оставлял свой адрес в Союзе, обещал, в свою очередь, сделать и для нас все возможное и невозможное. В девяносто пяти процентах обещания не выполнялись. Это еще раз подтвердил наш второй отпуск.
Мы улетали и, спасибо Барсукову, протащили в ручной клади чуть ли не больше, чем в основном багаже. Учтя опыт первого от пуска, уже не устраивали широких застолий со всем кругом родных и друзей, а ограничились необходимыми визитами.
Жили опять впятером - Юля категорически заявила, что мы теперь в состоянии вступить в валютный жилищный кооператив.
С глаз долой - из сердца вон. Верная, к сожалению, поговорка. Все мои походы по издательствам и редакциям, где лежали без движения рукописи моих стихов и рассказов, кончились неудачей. Редакторы с удовольствием принимали сувениры и только.
Один из них побывал в туристической поездке в нашей стране, где мы кормили его досыта, поили допьяна и одарили, как московский князь крымского хана. Там он клялся и божился, что протолкнет рукопись, здесь же отводил глаза в сторону и валил все на перестройку.
Москва показалась озабоченной, но не мрачной - выплачивались щедрые премиальные, заработал денежный печатный станок, опустели и без того скудные полки промтоварных магазинов, плодились, как грибы, кооперативы, все ярче светило солнце гласности.
Это был год сенсационных публикаций. То, что буквально еще вчера казалось смелым и пугающе откровенным, запрещенным и невозможным, сегодня издавалось массовыми тиражами, газеты и толстые журналы читались от корки до корки. Сказано, что платье очищается водой, интеллект - знанием, душа - молитвой, а воля - правдой. О разительных происшедших переменах в свободе Слова можно было судить по раскладке книг на пластмассовом столике в любом подземном переходе - если раньше бестселлером считалась повесть о советских разведчиках в джунглях капитализма, то теперь - роман о генеральном секретаре и вожде народов, о партийно-репрессивной логике кремлевского тирана. Потрясающие душу рассказы и документы о тюрьмах, ссылках, расстрелах, лагерях, "Ювенильное море" и "Чевенгур" Андрея Платонова вызывали кровотечение мысли и высвечивали тьму социалистической бездны, где за раскрашенным фасадом царит мерзость и духовное запустение.
Напеченные вдосталь жарой, мы уехали в Палангу, достав путевки за связку аметистовых бус, отдышались прохладой и улетели назад, попав в сезон дождей.
Тропический ливень вертикален и состоит из струй, как душ. Серое небо беспросветно текло день, неделю, месяц, два.
- А в Сингапуре, небось, ясно? - поддразнивал я Ленку.
- Валер, ну почему мы с тобой такие несчастные? - чуть ли не со слезами на глазах спросила Лена. - Кого мы здесь так радушно принимали, оказались трепачами, в Сингапур нельзя. Ну, почему?
- Мы - не несчастные. Мы - советские. Такая наша судьба и судьба нашей Родины. Фатум. Пойдем-ка лучше завтра на выставку скульптур Генри Мура. Такого в Союзе ты увидишь нескоро.
Глава тридцать пятая
Когда-то студенты Московского авиационного института сделали спектакль. Тогда в моде были студенческие обозрения, из которых и вырос Клуб веселых и находчивых на телевидении. В нем не участвовали минвнешторговцы, потому что все находчивые в их системе уехали заграницу и остались одни веселые. Вся Москва, та Москва, которая пела песни Окуджавы, читала Хемингуэя и слушала джаз, ходила на этот спектакль. Нет, он не был явно против Системы, он был против главного атрибута Системы - проведения кампаний. Начиная со стахановских рекордсменов-углеробов, каждый раз объявлялись то почин, то движение, то вахта, то в честь, то к... Спектакль назывался "Снежный ком или выеденное яйцо". Проводилась очередная, начатая сверху, кампания за экономию извести, большие резервы которой скрывались в скорлупе от съеденных яиц, и вот уже несушки брали обязательство класть яйца, состоящие только из одной скорлупы, организовывались школы передового опыта по сбору скорлупок, партком зорко следил за ходом социалистического соревнования и так далее.
Начинался спектакль монологом ведущего: "Что такое снежный ком? Это просто кто-то сверху, не подумав, бросил снежок. Стоящий ниже мог остановить его, но не сделал этого, также поступил следующий и вот несется громадина, сметая все на своем пути...
Так и перестройка началась с маленького снежка-указа по борьбе с пьянством, и снежный ком антиалкогольной кампании уничтожил виноградную лозу, лелеянную столетиями, и свился в тугие жгуты очередей за водкой, кто-то вовремя рапортовал и отхватил Героя соцтруда, а кто-то покончил жизнь самоубийством, но все поняли, что все будет по-прежнему и что перестройка - та же кампания, тот же снежный ком.
Тем не менее, перемены происходили, число их росло лавинообразно. Настоящим теплом повеяло на айсберги холодной войны, и мировое сообщество с интересом поглядывало на русского медведя, потянувшегося к свежему воздуху из своей травленной радиоактивностью, нитратами и химией берлоги.
Началась серия правительственных визитов. Индия и СССР устроили фестиваль длиной в год. Должны были удостоиться визита на высоком уровне и мы. Прибыли незаметные люди - группа подготовки, транспортными самолетами доставили бронированные лимузины, аксессуары бытового обеспечения, продукты, питье. Молниеносно явилась вереница делегаций от различных министерств и республик. И наконец, приехал премьер.
В нашу задачу входила обязанность быть в постоянной готовности дать справку, поднести чемодан, отвезти в магазин, отдежурить около самолета или в отеле. Наплыв делегаций был столь велик, а каждый член нуждался в тех же кожаных пальто, куртках, бусах из полудрагоценных камней, а также сопровождении, переводчике и охране, что с благословения посольства было решено устроить в демонстрационном зале Виталия Вехова распродажу под видом выставки местных экспортных товаров. В торгпредство были призваны фирмачи, им были обещаны крупные заказы, но с условием распродажи по заниженным ценам в шоу-руме.
Сейл! Распродажа! Слово, от которого в боевую готовность пришла вся советская колония. В полтора-два раза дешевле, это значит, в полтора-два раза больше. Поначалу пускали только членов делегаций, потом началась, как мне рассказывал Виталий, осада, подкопы и ночные набеги, а когда открыли свободный доступ на "выставку" - настоящий штурм. Заграничная публика во время сейлов мало чем отличается от нашей, просто у них эти сейлы идут регулярно, а уж сезонные два раза в год - просто обязательно. Но и здесь видавшие виды фирмачи были потрясены хваткой и всепоглощающей покупательной способностью совраба.
Приехал премьер. Высокий, элегантный, скромно держащийся, приветливый. Он встретился с коллективом колонии и, когда вышел в президиум, его встретили довольно активными аплодисментами - как аванс руководителю нового типа. Внешнее хорошее впечатление сразу потускнело, когда премьер заговорил, сетуя на госприемку, и начал причитать, что работать ему не дают, - получалось, что человек, власть предержащий, на нее же и жалуется. Когда он закончил, ничего определенного так и не сказав, в ответ на предложение задавать вопросы было молчание и премьер сам вызвался и рассказал о пленуме ЦК, на котором выгнали несогласного с перестройкой члена Политбюро. И здесь премьер не поведал ничего новенького по сравнению со сдержанными публикациями в газетах.
После чего сошел со сцены под негромкие хлопки.
Премьера премьера провалилась.
Вскоре подоспели ноябрьские, и на четыре дня успокоилась наша жизнь по негласному предписанию в период празднования Великого Октября все "шишки" должны быть на своих ветках. Первая в мире страна социализма отмечала свое семидесятилетие. Как и много лет подряд, десятилетиями, на трибуну мавзолея поднялись члены обновленного Политбюро и по Красной площади прошла парадом военная техника, а за ней демонстрация трудящихся. Такие же церемониалы состоялись и в столицах союзных республик, и в областных городах, и в городах помельче, а где и в сельской местности вся страна в этот день занималась демонстрацией.
Как мне рассказывали, в какое-то африканское экзотическое государство был направлен послом бывший секретарь захолустного обкома. Каждые майские и ноябрьские праздники он выходил на балкон, а по двору ходили все пять сотрудников посольства, включая шофера, с транспарантами. Посол кричал сверху в рупор: "Да здравствуют работники советских посольств представители самой передовой в мире дипломатии!" "Ур-р-ра-а-а!" - орали в ответ самые передовые в мире дипломаты.
Слава богу, у нас подобного не было. А внешне все было очень даже красиво: зеленый газон лужайки, букеты цветов, нарядные женщины, японские фото- и видеокамеры, столы с фруктами и сладостями... Но был и свой ритуал, за которым ревностно следил женсовет: речь торгпреда, спич парторга, приветствие детей, старательно и мило выговаривающих тексты, написанные взрослыми дядями и тетями. Было и тайное распитие виски на представительской кухне и анекдоты вполголоса.
После торгпредского приема мы поехали с Веховыми к нам и сели за стол, сбросив вместе с галстуками весь официоз.
- А ты знаешь, что после премьера к нам должен был приехать и самый высокий гость? - спросил Виталий.
- Слышал. Но почему-то не получилось.
- Не в этом суть. Ты в нашем обществе дружбы со всеми народами директора знаешь? Маленький, лысый.
- Знаю.
- А его заместителя? Худой, носатый азербайджанец.
- Его нет.
- Так вот, они оказывается репетировали церемонию встречи на случай приезда Самого и его супруги. Отобрали благонадежных мальчика и девочку. Девочка должна была вручать цветы Самому, а мальчик - Самой. На репетициях роль Самого исполнял, конечно, директор, а роль Самой досталась азербайджанцу. Детей замучили до того, что они по ночам во сне вскрикивали скороговоркой:
"Дорогойтоварищсам!" "дорогаятоварищсама!" А тут пришло cообщение, что визит Самого не состоится. Ну, не Сам, так хотя бы премьер, что недавно был, сойдет. Построились, ждут. Входит премьер, а девочка уставилась на него с сомнением и подозрением - совсем премьер не похож на дядю директора. Мамаша девочки, стоявшая рядом, сквозь приветливую улыбку прошипела: "Отдай цветы, тебе говорят..." Девочка подошла к премьеру, сунула ему букет и говорит: "дорогойтоварищсам!" А мальчик видит, что ему некому вручать свой, тоже подошел к премьеру и выпалил свой текст: "дорогаятоварищсама!"
Мы, само собой, заговорили о жизни тех, кто уже построил себе коммунизм за отдельно взятым забором, охраняемым "конторой". Любаша рассказала о младшем брате и верном помощнике партии - комсомоле. В бытность свою одному из высокопоставленных комсомольских Секретарей крепко приглянулась ядреная польская комсомолочка, приехавшая для обмена опытом работы в СССР. Польскую делегацию стали принимать по такой программе, что они не выдержали и написали в ЦК КПСС отчет-заявление: ЦК ВЛКСМ - это не вожаки типа Павки Корчагина, а бонзы, разъезжающие в бронированных "членовозах" и проводящие под видом учебы актива оргии на манер пиров Каллигулы. Кроме того, одну из на ших активисток соблазнил такой-то... Но было поздно. Чтобы прикрыть срам, активистке предложили руку и сердце третьего секретаря Пермского обкома комсомола. Вступив с ним в фиктивный брак, активистка получила гражданство СССР и однокомнатную квартиру, которую уже спокойно мог посещать Секретарь, а пермскому выдвиженцу тоже была дана должность, московская прописка и однокомнатная квартира для его бывшей невесты.
Каждый из нас, живущий в социалистическом, а на самом деле, тоталитарном обществе, знал немало подобных историй и случаев. Мы - внуки тех, кто делал революцию, прошел через гражданскую войну, голод, репрессии и индустриализацию. Мы - дети тех, кто прошел через репрессии, мировую войну и снова репрессии. Мы сами прошли через военное детство, смерть Сталина, оттепель Хрущева и застой Брежнева. Наши дети - дети застоя.
Четыре поколения понадобилось изуродовать, чтобы развеять Великую Иллюзию. Когда она для меня утратила свою радужность? На закате Хрущева, в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, восьмого ноября после парада и демонстрации.
ПОЭМА ВЕРЫ
Но упорно.
Как в дверь в небеса.
Люди верят в чудеса.
И вновь взбудоражены
ружья заряжены,
речи обряжены
у идеи на страже
(она нам укажет).
Вождь и она.
Все - за ее воплощенье.