Асакава скривил рот в беззвучном крике.
…закрытое пространство, вода и промежуток времени до смерти? Если все эти три условия выполняются, то образуется исключительно сильный заряд энергии? А кто сказал, что это не очередная псевдонаучная чушь вконец свихнувшегося ученого? На чем вообще основывал свою распрекрасную теорию этот Миура?!
— Ну ладно, Асакава. Я вижу, что ты меня понял. Давай, полезай вниз.
…ничего я не понял!!! Этот бред вообще у меня в голове не укладывается!
— У нас нет времени на нытье. Ты помнишь, что у тебя срок вот-вот выйдет? — голос Рюдзи неожиданно потеплел. — Дружище, для того чтобы жить, нужно бороться.
…ублюдок, что ты привязался ко мне со своими теориями?!
Несмотря на внутреннее сопротивление, Асакаве удалось пересилить себя. Он взгромоздился на край колодца.
— Ну вот и ладно, — радостно сказал Рюдзи.
Крепко вцепившись в веревку, Асакава завис над бездной. Его лицо оказалось как раз напротив улыбающейся физиономии Такаямы.
— Все в порядке, — подбодрил он его. — Там внизу нет ничего страшного. Твой самый главный враг — это твое убогое воображение.
Асакава начал осторожно перебирать руками. Вначале фонарик, закрепленный на краю колодца, слепил ему глаза, но по мере погружения этот свет становился все слабее. В какой-то момент Асакава решил передохнуть и, упершись обеими ногами в каменные выступы, откинулся назад. Его спина коснулась прохладной стены, но тут ноги соскользнули с замшелых камней, и он, больно обжегши руки о веревку, за секунду пролетел вниз целый метр.
Несколько долгих минут он болтался над самой поверхностью, никак не решаясь спрыгнуть в воду. Наконец Асакава собрался с духом и попробовал ее кончиками пальцев. От холодного прикосновения он мигом покрылся гусиной кожей от щиколоток до самого затылка. Силы покидали его. Под собственной тяжестью он медленно сползал по веревке в воду, пока его ноги не достигли дна. В ту же секунду он почувствовал, как мягкая грязь обволакивает его босые ступни.
В ужасе Асакава попытался снова залезть на висящую прямо перед его носом веревку. Ему казалось, что сотни рук тянутся к нему из влажной земли, хотят утащить его на дно, похоронить его заживо в этой грязи. Стены давили на него со всех сторон. Он запаниковал. Между камней ему чудились кривые усмешки мертвецов, словно говоривших ему: «Теперь тебе некуда бежать!»
«Рю-юдзи!» — хотел закричать он, но крик застрял в горле. Он задыхался. Хрипел. Из последних сил, как утопающий ребенок, он вытянул шею и взглянул наверх. По внутренней стороне бедра потекла теплая струйка.
— Асакава! Быстро вдохни!!! Вдох-выдох, вдох-выдох! — откуда-то сверху долетел до него голос Рюдзи, и Асакава вдруг осознал, что уже какое-то время не дышит.
— Я тут, не бойся ничего! — орал Рюдзи.
Асакава вышел из оцепенения и сделал судорожный вдох.
Сердце бешено колотилось. Копать в таком состоянии он не мог. Сначала нужно было успокоиться. Подумать о чем-нибудь другом, не о мертвецах. О чем-нибудь светлом, радостном… Если бы только этот колодец находился под открытым небом. Тогда бы из него можно было увидеть звезды. Тогда бы Асакава не задыхался так, стоя по колено в грязи на самом дне. А все из-за этого дурацкого коттеджа. Чертов Б-4 заслонил собою все небо. Конечно, отсюда никуда не убежишь. Даже когда бетонная крышка валяется на земле, колодец все равно остается закрытым — куда ни посмотри, натыкаешься взглядом на покрытые снизу паутиной доски пола.
…а Садако обитает здесь уже двадцать пять лет… прямо здесь, под моими ногами. Это же могила. Могила, в которой лежит мертвец. И ни о чем другом, кроме как о мертвеце, здесь и нельзя думать…
Мысль о смерти заперта здесь вместе с тем, кто ее создал и наделил энергией. В течение двадцати пяти лет сцены и образы, увиденные Садако перед смертью, превратившись в «заряд ненависти», не могли вырваться отсюда. Они созревали, наливались соком, они дышали, как дышит море: за отливом всегда приходит прилив… И в один из дней их дрожащее дыхание совпало с нужной частотой вибраций… Все эти образы были запечатлены на кассете, находившейся в видеомагнитофоне, который стоит прямо над колодцем, в гостиной виллы Б-4. Ненависть нашла дорогу на поверхность.
Асакаве вдруг показалось, что он слышит дыхание Садако. Он чувствовал кожей легкие дуновения. Его передернуло. «Садако-Садако-Садако», — в такт ударам сердца гремело у него в ушах. Перед глазами всплыло, как живое, ее прекрасное лицо, и Асакава понял — она здесь, совсем рядом.
Опустившись на колени, он принялся в исступлении шарить по дну руками. Он искал Садако изо всех сил, все время удерживая в своем истончающемся сознании ее образ — неземной красоты лицо, безупречную фигуру… Руки Асакавы пытались нащупать в грязи останки прекрасной женщины, окропленные его мочой…
Оставив попытки копать руками, Асакава наконец взялся за лопату. Он уже не обращал внимания на время. Часы остались наверху. Лихорадочное возбуждение уступило место непреодолимой усталости. Он забыл о своем сроке, забыл обо всем. Как смертельно пьяный человек, он, чуть не падая с ног, действовал «на автомате». Единственное, что сейчас существовало для него, — это пластиковое ведро, которое он наполнял раз за разом, и громкий стук собственного сердца…
Но вот Асакава почувствовал, что лопата наткнулась на что-то твердое. Засунув руки под воду, он нащупал довольно крупный округлый предмет. На гладкой поверхности обнаружились два отверстия. Вынув находку из воды, Асакава вытряхнул накопившуюся в отверстиях грязь и, положив свои ладони на те места, где у Садако должны были быть уши, заглянул черепу в пустые глазницы.
Воображение заработало — череп молниеносно обрастал плотью. Из глазниц взглянули на Асакаву темные зрачки. Из темной пустоты возник точеный, прекрасной формы нос. Заструились вниз черные влажные косы. Звонко закапала с них вода: кап-кап-кап! Садако несколько раз взмахнула своими длинными ресницами, стряхивая с них капли воды, и мягкий огонек затеплился в ее глазах. Но вдруг ее лицо, зажатое в ладонях Асакавы, исказилось, оставшись, впрочем, таким же прекрасным. Рот сложился в подобие улыбки, глаза превратились в узенькие щелочки и…
— Я так скучала по тебе… — услышал Асакава тихий мелодичный голос и без чувств упал в воду.
— Асакава!!! Ты говорил, что у тебя срок выходит в десять ноль четыре? — послышался сверху голос Рюдзи. — Так вот, можешь радоваться, уже десять десять! Асакава? Ты меня слышишь? Ты жив еще или как? Мы с тобой сняли «проклятие»! Теперь все в порядке. Эй, Асакава! Не повторяй ошибку Садако! Не умирай в этом дурацком колодце! А если ты все-таки умер, то, пожалуйста, не вздумай никого проклинать! Лежи себе спокойненько, как в могилке, и не рыпайся. Обещаешь?
Да ответь же мне, наконец! Ты там живой?
Асакава слышал долетающий сверху голос Рюдзи, но никакой радости от этого не испытывал. Словно в каком-то ином измерении, он лежал в грязной воде, крепко прижимая к груди череп Садако.
Девятнадцатое октября, пятница
Асакава проснулся от телефонного звонка. Звонил дежурный администратор по поводу того, что в одиннадцать нужно освободить номер. Вежливый голос на том конце провода произнес:
— Может быть, вы хотите остаться у нас до следующего утра?
Асакава, зажав в одной руке телефонную трубку, другой потянулся за часами, лежавшими у изголовья кровати. Это оказалось не так уж просто. Руки не слушались, во всем теле чувствовалась слабость. Хотя сейчас еще ничего не болело, Асакава знал наверняка, что завтра он целый день будет мучиться от изматывающей мышечной боли.
Он довольно долго глядел на часы, с трудом разбирая без очков мелкие цифры на циферблате. Было начало двенадцатого. Он никак не мог решить, что же ответить. «Где я вообще нахожусь?» — подумал он, озираясь по сторонам.
— Извините, мне необходимо знать, переоформлять на вас номер или нет. — По голосу было слышно, что администратор раздражен, однако сдерживается.
Сбоку от Асакавы похрапывал Рюдзи. «Ну то, что я не дома, — это понятно». — Асакава огляделся повнимательней.
Ему показалось, что, пока он спал, мир изменился до неузнаваемости. Будто бы сон был точкой, в которой оборвалась нить, связывающая прошлое, настоящее и будущее.
— Алло? Алло? — Администратор забеспокоился. Вероятно, решил, что его просто водят за нос и на том конце провода никого нет. Беспричинная радость неожиданно захлестнула Асакаву.
Рюдзи перевернулся на живот. Веки его, слегка приподнявшись, подрагивали. В уголке рта скопилось немного слюны, и она вот-вот готова была капнуть на подушку. Асакава, глядя на спящего приятеля, изо всех сил напрягал память, но перед его внутренним взором стояла только блеклая темнота. Он ровным счетом не мог ничего вспомнить. Последним воспоминанием был их визит к Нагао и последующий приезд в «Пасифик Лэнд». Дальше начиналась какая-то невнятица: размытые темные образы, наплывающие со всех сторон, неприятное ощущение духоты, необъяснимое томление.
Асакава чувствовал себя как человек, который сразу же после пробуждения пытается воскресить, что именно он видел во сне за секунду до того, как проснулся. Но, несмотря на то что вспомнить вчерашние события не удавалось, на душе у Асакавы было легко и радостно.
— Алло? Вы меня слышите?
— Эээ… Да-да. Я вас слышу, — наконец-то ему удалось выдавить из себя более-менее членораздельный ответ.
— В одиннадцать вы должны были выехать!
— Виноват. Я сейчас же соберу вещи и освобожу помещение. — Асакава попытался говорить по-деловому, в тон администратору.
С кухни доносилось негромкое журчание воды. Видимо, кто-то из них двоих вчера перед сном плохо закрыл кран.
Асакава повесил трубку. Взглянул на Рюдзи. Тот уже успел перевернуться на спину и неподвижно лежал с плотно закрытыми глазами. Асакава потряс его за плечо:
— Рюдзи, давай вставай!
Асакава и сам не знал, сколько времени он проспал. Его обычная норма – пять-шесть часов, не больше. Но сегодня, судя по ощущениям, он перевыполнил свою норму на все сто. Давненько ему не удавалось так хорошо выспаться.
— Рюдзи! Если мы сейчас же отсюда не уберемся, нам придется платить еще за одну ночь.