— Король, брат мой! — вскричала Марго. — Сжальтесь над этими двумя, если это в вашей власти! Они бросились к моим ногам, умоляя спасти их жизни! Я не могла позволить растерзать их тела на моих глазах и остановила банду убийц, закрыв несчастных собою. Меня назвали королевой еретиков и попробовали отобрать у меня свои жертвы, но вмешался Клермон-Тайар, с его помощью я и добралась сюда, скользя в крови и перешагивая через трупы, которыми устланы коридоры Лувра.
— Кто посмел попытаться коснуться тела сестры короля Франции?! — заорал Карл, и глаза его налились кровью. — Кто?! Назови мне имена!
— Одним из них был Морвель, других я не знаю.
— А, наемный убийца королей! Мало того, что он не сумел подстрелить адмирала, так посмел еще и ослушаться приказаний моей сестры! Я прикажу повесить мерзавца, какие бы подвиги во славу веры он ни совершил нынешней ночью!
Д'Арманьяк и Миоссен бросились к королю Наваррскому и упали к его ногам:
— Сир! Убивают наших братьев! Везде и повсюду трупы, кровь льется ручьями, течет по этажам и лестницам и стекает во двор! Убивают даже женщин! Правосудия, государь! — теперь они повернулись к Карлу.
— Оно в руках господа, — ответил король и перекрестился. — Не надо было устраивать заговоров против короля и никто бы вас не тронул.
— Клянемся жизнью, сир, что мы не устраивали никаких заговоров, у нас даже и в мыслях такого не было!
— Спросите у господ Гизов, они вам скажут. Теперь уже поздно что-то менять.
Они снова повернули окровавленные лица к наваррскому королю:
— Убит Шарль Лаварден, ваш гувернер, а ведь мы вместе ехали в Париж на вашу свадьбу; убит Бовуа, Пардальян, де Пон… убиты все! А сейчас католики отправились к адмиралу и его зятю…
— Пощадите этих несчастных, брат, — взмолилась Марго, — нет моих сил смотреть на их страдания!
— С таким же успехом ты могла бы просить за всех казненных! — крикнул ей в лицо Карл. — Этим, выходит, повезло; а те, просто-напросто, не напоролись на тебя в коридорах Лувра.
Тем временем Миоссен упал, не в силах больше стоять на ногах, видимо, и раны были серьезны. Д'Арманьяк хотел помочь подняться, но, обессиленный, упал на него. Их кровь, смешиваясь, текла по полу прямо к ногам Карла.
— Черт возьми! — воскликнул король и отошел в сторону. — Так ты хочешь, чтобы их оставили в живых? Выходит, я собственноручно подарю жизни шести гугенотам? Забавная получается картина.
— Твое милосердие зачтется Господом, — произнесла Марго.
— Так же, как и мои грехи. Что перевесит, как думаешь, Наварра? Но так и быть, Бог велел нам быть милосердными, и я не отступлю от его заповеди. Но с одним условием, — он повернулся к сестре. — Ты просишь меня подарить жизнь этим двум протестантам, а я в обмен на это прошу тебя сохранить жизни вот этих двух, — он указал на Лесдигьера и Матиньона, уже проявлявших признаки нетерпения. — Ты доведешь их до дворцовой ограды, дальше — уже не твоя забота.
Маргарита повернула голову.
— Лесдигьер, вы?! Бог мой, значит, вас не убили там, внизу, во дворе? А мне показалось… И вы, Матиньон? Но что же я могу? Как я сумею вывести вас из Лувра, ведь ворота закрыты, всюду — как перед ними, так и за ними полно вооруженных солдат и горожан с оружием…
— Ах, черт возьми, Марго, выведи их через калитку в саду против улицы Жан-Сен-Дени. Охраны там нет, все уверены, что никому не удалось выйти из Лувра живым. Но даже если и стоят там часовые, то они не посмеют, не послушать тебя, ведь ты сестра короля и наваррская королева, а с тобою двое дворян, совершенно целых и невредимых; кто подумает, что это гугеноты? Из каждого уже выпустили кровь, уцелеть не мог никто. Но на всякий случай скажи им пароль.
— Я не знаю его, брат.
Карл вышел в коридор и громко позвал начальника дворцовой стражи. Через минуту он вернулся и произнес одно только слово:
— Месса.
— Благослови нас Господь, — перекрестилась Маргарита и взглядом позвала обоих дворян следовать за собой.
— Нет, стойте! — удержал их Карл. — Я дам вам в провожатые двух гасконцев, так будет надежнее.
Он снова вышел, сказал что-то Крийону, и тот исчез.
Король вернулся в комнату и подошел к Лесдигьеру и Матиньону, молча и в страхе глядевшим на него.
— Перебирайтесь на левый берег Сены и уходите через Сен-Жермен. Гугенотов там нет, а потому и тихо. Если вас не заподозрят, то, услышав пароль, выпустят из города. В противном случае выбирайтесь вплавь мимо Нельской башни, но не напоритесь на стражу, она тотчас откроет по вам огонь.
— Но ведь на улице темно.
— Париж сейчас так хорошо освещен, что вода блестит, будто зеркало. К тому же скоро начнет светать.
— Мы можем спуститься к реке под стенами Лувра, там мы и отыщем Ноев ковчег[23].
— Вам это не удастся. Согласно моему приказу все лодки правого берега связаны между собой цепями, а Сена у ворот Конферанс и у Нельской башни перегорожена поперек.
— Как же мы переберемся через преграду?
— Это ваше дело. Нырните, в конце концов.
— Это все, что нам нужно. Осталось только откланяться.
— Идите. Ступайте, пока я не передумал, черт вас возьми! — воскликнул Карл.
Пришел Нансе с гасконцами, и все пятеро во главе с королевой Наваррской направились к запасной лестнице в западном крыле замка.
— Ну, вот вам и новые слуги, — сказал король, указывая на Д'Арманьяка и Миоссена, лежащих на полу. — Сейчас пошлют за Амбруазом Паре, и он живо поставит их на ноги.
Во всяком случае, если они умрут, мне будет их не жаль.
И он замолчал. Все трое смотрели вниз, на распростертые у их ног тела. Вдруг оба, Генрих и Конде, почуяв неладное в наступившей тишине, подняли головы. Король недобрым взглядом глядел на них. Глаза его были злыми, в них читался приговор; губы стало перекашивать в сторону — верный признак наступающей ярости.
— Вы, наверное, полагаете, мои юные кузены, — зловеще произнес Карл, — что на этом наш родственный инцидент исчерпан? Ничуть не бывало. Нам предстоит решить еще одну задачу: я намерен обратить вас обоих в католицизм. Итак, либо вы становитесь католиками, либо…
— Либо что? — нахмурившись, спросил Конде.
— Либо мне придется убить вас собственной рукой. Да, да, эту честь расправиться с вами я имею по повелению моей матери, ибо только от руки короля и ближайшего родственника должны пасть мятежный принц и бунтовщик король.
Оба кузена побледнели. Так вот зачем их привели к нему, а первый акт интермедии, только что произошедший на их глазах, был всего лишь прологом, неким вступлением, имеющим цель им обоим лицезреть, как гибнут их соратники, и поразмыслить над тем, нельзя ли как-нибудь при этом спасти собственные жизни. Теперь интермедия перешла в трагедию, ибо ничего нет страшнее, когда тебя, тонущего, сначала спасают, вытаскивая из воды и давая глотнуть свежего воздуха, потом дерзко смеются тебе в лицо и тут же снова начинают топить, дав тем самым почувствовать сладость жизни и тягу к ней. Однако перед тем как снова топить, тебе предоставляют возможность выбора: либо предать товарищей, веру и самого себя, либо… Карл IX продолжал:
— Но я выторговал ваши жизни у матушки и господ Гизов, пообещав им, что вы станете католиками, и думаю, что вы не обманете ожиданий.
И он замолчал, наслаждаясь борьбой чувств, отражавшейся на лицах обоих Бурбонов.
— Никогда! — решительно воскликнул Конде, и глаза его загорелись гневом. — Никогда я не изменю вере, в которой умер мой отец!
— Так-так, — произнес Карл, барабаня пальцами по столу и по обыкновению искоса глядя на собеседника. — Вот, значит, как ценишь ты собственную жизнь, а еще пуще благодаришь меня за то, что я спас ее. Что скажешь ты, Наварра?
— Сир, я весьма ценю ваше братское и дружеское расположение ко мне и благодарен за спасение жизни, но я останусь тверд в решении не изменять той вере, в которой умерла моя мать.