— Так вот, дальше. Когда они расстались, то оба дворянина, отойдя от дам на некоторое расстояние, неожиданно услышали негодующий голос одной из них: «Презренный трус! Никчемное существо! Слюнтявый поэт и глупец!» Ну, и что-то еще в том же духе. Бюсси был очень сконфужен, а его веселый приятель сказал ему, что не следует быть таким застенчивым в обществе дамы, да еще когда никто не мешает.
Ну, сейчас-то про Бюсси этого никто не скажет, — добавил Брантом, когда дружный смех несколько поутих, — этот урок явно пошел ему на пользу, и его нынешних любовных побед хватит на всех нас с избытком. И все же, насколько мне помнится, он очень переживает этот произошедший с ним случай, никогда не говорит о нем и не терпит, когда об этом вспоминают другие.
— Другие? — спросил Месье. — Разве это стало известно?
— И тотчас же. Вы ведь знаете наших дам и кавалеров — едва сняты запоры с ворот Лувра, как в них вихрем врываются восторженные похвалы и дифирамбы в адрес какого-нибудь любовника или любовницы, рассказ об очередном интимном приключении одной из дам, а порою и нескольких сразу, или презрительные усмешки в адрес той, что не пожелала уронить честь, и не отдалась тому, кто ей предназначался, или в адрес того, кто был настолько глуп, что не воспользовался возможностью, которая ему предоставлялась.
— И что же Бюсси в ответ на эти сплетни? — полюбопытствовал Франциск Алансонский.
— Бюсси принялся налево и направо отвешивать пощечины и вызывать насмешников на дуэль, — ответил ему Ла Моль. — А так как число его поединков перевалило уже за два десятка и из каждого он выходил победителем, поскольку виртуозно владеет шпагой, рапирой и кинжалом, то никто больше не решается не только заговорить об этом, но даже посмотреть на него искоса. Он принимает каждый взгляд за оскорбление и тотчас вызывает обидчика на дуэль. Вскоре от того остаются одни воспоминания. Его шпаги боятся все, его считают лучшим фехтовальщиком во всем Париже; возможно, это и является причиной того, что у него совсем нет друзей. Он появляется либо один, либо в обществе дам.
— Черт возьми, — воскликнул Алансон, — оказывается, мы совсем отстали от жизни в окопах под Ла-Рошелью, где только и делали, что кормили вшей да следили, чтобы наши католики и бывшие гугеноты не перестреляли друг друга!
— Так вы говорите, Ла Моль, — внезапно перебил брата Месье, все это время о чем-то думавший, — что о Бюсси говорят как о лучшей шпаге Парижа?
— Да, принц.
— И никто не желает вступать с ним в поединок?
— Никто не хочет быть убитым.
— Ну, а что вы скажете о господине Лесдигьере? — внезапно спросил Анжу и, хищно сощурив глаза, — точь-в-точь как его мать, — уставился на Ла Моля.
Тот нахмурил лоб:
— Лесдигьере? Помнится, я где-то слышал о таком.
— Вы и не могли о нем не слышать. Он прибыл в Париж дней… да, дней десять назад и служит Генриху Наваррскому.
— Теперь вспомнил. Действительно, его величество представлял нас друг другу. Но не более того. Я о нем ничего не знаю.
— Знаете ли вы, что было время, когда считали его лучшей шпагой не только Парижа, но и всего королевства? Впрочем, насколько мне известно, эту пальму первенства никто у него еще не отнимал.
— Откуда же мне об этом знать, принц, ведь я недавно при дворе.
— А знаете ли вы, сколько горестей причинил этот человек королеве-матери?
Ла Моль только пожал плечами в ответ и сказал то, о чем сразу же подумал:
— И он еще жив?
— Наконец, известно ли вам, — продолжал будущий польский король, — что этот человек несколько лет назад публично оскорбил меня, поклялся убить, и считается с тех пор моим врагом?
— Враги? У вас, принц? — пролепетал Ла Моль.
— Вот именно, сударь. А потому я как наследный принц престола и будущий король Франции… — он бросил быстрый взгляд на брата, будто змея сделала стремительный бросок. Алансон прикусил губу и сжал кулаки так, что ногти до крови врезались в ладони. — Я не ошибся, сказав, что буду королем Франции, — снова повторил Месье, по-видимому, уже забыв, и чем хотел сказать ранее, — ибо я старший брат и, согласно Салическому закону франков, наследую престол отца, едва мой братец Карл отойдет в мир иной.
И добавил мгновение спустя, после паузы: — А конец его, кажется, уже близок. Я уеду в Польшу и буду там королем, покуда жив мой брат, но как только свершится то, что предначертано судьбой, — и он снова бросил злобный взгляд на младшего брата, — я немедленно вернусь, Французский трон все же лучше, чем польский.
— Слышал бы тебя наш брат, — прошептал Франсуа Алансонский.
Именно в этот вечер у него и возник дерзкий план, во исполнение которого он надеялся, став вождем гугенотов, пойти на штурм Парижа. Одним из самых активных участников этого дерзкого плана по освобождению короля Генриха Наваррского и сплочению вокруг него протестантов всей Франции будет Бонифаций де Ла Моль, тот самый, кто в данный момент должен выполнить некую миссию, которую собирался возложить на него Анжу.
— Так что же ты как наследник престола собираешься сделать? — глухо спросил брата Алансон. — Фраза осталась незаконченной и мы ничего не поняли.
— Я собираюсь принять меры против моего врага, — хитро улыбнулся Анжу, — и вы, мсье Ла Моль, поможете мне в этом.
— Я? Но каким же образом, принц? Если вы полагаете, что я вызову его на дуэль…
— Отнюдь нет, за вас это сделает другой.
— Любопытно, кто же?
— Бюсси Д'Амбуаз.
Раскрыв рты, все с удивлением смотрели на герцога Анжуйского, молча ожидая объяснений.
— Все очень просто, — заговорил Месье. — Вы сейчас выйдете в коридор и увидите там господина Лесдигьера, он наверняка здесь, потому что их король нынче у нашей матери. Вы подойдете ж нему с приветливой улыбкой и расскажете ему историю, которую нам только что поведал дю Гаст. Закончив ее, вы покажете ему Бюсси, который тоже будет там и с которым они еще незнакомы, и заставите его бросить презрительный взгляд на этого господина, а еще лучше — засмеяться. Бюсси сразу же заметит это и начнет выяснять отношения с дерзким нахалом, посмевшим так бесцеремонно вести себя с ним. Кончится разговор вызовом на поединок, а это как раз то, что мне нужно.
Брайтон вздрогнул при этих словах.
— Но, монсиньор, — попытался он образумить герцога, — к чему сводить счеты с этим человеком, ведь вы скоро уезжаете, и теперь уж, вероятно, больше не увидитесь с ним. Что вам его жизнь? К тому же, смею вас уверить, человек он вовсе не злопамятный, а если между вами и было что-то, похожее на оскорбление, то за давностью лет эта обида, нанесенная вам, наверняка стерлась. К тому же он достаточно уже наказан смертью возлюбленной королевы и гибелью вождей его партии.
— Принцы не прощают оскорблений, мсье аббат, — зло ответил Анжу, — какой бы давности они ни были и сколь ничтожной ни казалась бы, на первый взгляд, обида. Посмотрим, так ли хорошо умеет он нынче держать шпагу в руках, как на поединке с Линьяком или пять лет назад при Жарнаке и Монконтуре. Ей-богу, вот прекрасный случай высмеять его перед всем двором, уничтожив при этом его самого либо развенчав миф как о мастере шпаги. Идите, Ла Моль, и если вы сумеете надлежащим образом выполнить мое поручение, я награжу вас перстнем.
— Уже иду, принц, — поклонился Ла Моль и направился к дверям.
— Ну, а мы с вами, господа, — довольно заулыбался Месье, — продолжим беседу, которая кажется занимательней и весьма поучительной. Давайте поговорим об изъянах, коими страдают некоторые дамы, и о прелестях, коими обладают остальные. По этому поводу хочу рассказать вам одну весьма любопытную историю, произошедшую со мной однажды, когда я под видом незнакомца проник в спальню мадемуазель де Руэ.
Один из слушателей неожиданно поднялся. Герцог недовольно посмотрел на него:
— Что-нибудь случилось, господин Брантом?
— Прошу прощения, принц, но мне надо выйти на несколько минут по весьма срочному делу.
— Что еще за дело такое? И это в то время, когда я собираюсь угостить вас такими пикантными подробностями, до которых вы большой охотник!
— Я не задержусь долго, монсиньор, всего несколько минут.
— Ну идите, идите, — махнул рукой Месье, — так и быть, я приберегу детали до вашего возвращения.
Брантом собирался предупредить Лесдигьера, что тот становится жертвой заговора и что его собираются подло обмануть, но не успел. Едва он вышел за двери, как тут же увидел, что Ла Моль уже подходит к Лесдигьеру и Шомбергу, стоящим в отдалении у колонны и беседующим о чем-то с фрейлинами королевы.
Он понял, что ничего уже изменить нельзя, не вызвав при этом недовольства брата короля, чьи планы он собирался нарушить, постоял немного, наблюдая, как Ла Моль начинает оживленно рассказывать что-то, и стал глазами искать Бюсси. Как и следовало ожидать, тот стоял неподалеку, находясь в центре внимания группы фрейлин, окружавших его.
Вздохнув и подумав, что это судьба, и пусть будет все так, как предначертано свыше, Брантом вернулся в покои герцога Алансонского.