Посыпались стремительные удары. Киммериец то бил сплеча, то делал коварный боковой выпад, пытаясь достать колено или локоть противника, то посылал меч подобно копью, целя в живот или грудь, то внезапно перебрасывал его из руки в руку в надежде обмануть старца, то на мгновение прятал клинок за спину, намереваясь перейти к внезапной атаке. Многие фехтовальщики во многих странах некогда учили его, а самым главным учителем была жизнь, из года в год висевшая на кончике меча; клинок давно стал продолжением руки Конана. Но...
- Рази, Секира, рази! Быстрее! Еще быстрее!
Сухо щелкала трость из черного дерева, едва заметно касаясь плоскости меча, и разящая сталь проносилась мимо цели. На ноготь, на волосок - но мимо! Это нельзя было счесть колдовством; Учитель не творил заклинаний, не наводил чар невидимости и неуязвимости - лишь размахивал тоненьким жезлом, который можно было переломить одним усилием пальцев. Но жезл сей охранял его лучше стальной кольчуги и тяжелого двуручного меча.
- Рази, Секира!
Они точно танцевали вокруг арены, раз за разом двигаясь по кругу; Конан рубил и колол, пытаясь достать старика, тот отступал, уворачивался, легкими движениями трости парируя удар за ударом. Черная, матово блестевшая палочка летала в его руках, била то по острию, то по середине клинка, окружая наставника незримой броней; Конан не мог пробиться сквозь нее.
- Быстрее, Секира! Рази!
Внезапно зрачки цвета янтаря вспыхнули, и на киммерийца посыпался град ударов. Теперь Учитель не только защищался; он нападал, и черная трость принялась гулять по плечам и ребрам Конана. Этот старец был воистину полубогом - ни одно человеческое существо не могло бы орудовать палкой с подобной скоростью! На каждый удар он отвечал тремя, успевая отклонить меч и чувствительно хлестнуть противника. На коже киммерийца начали вздуваться рубцы.
- Рази, Секира!
Но, едва подав эту команду, Учитель вдруг остановился, вытянул левую длань с раскрытой ладонью вперед, и Конан ощутил, как руки его онемели. Тяжело дыша, он опустил меч и рухнул бы вперед, но некая упругая незримая стена удержала его.
- Омм-аэль! Клянусь Светозарным, так дело не пойдет! - Наставник укоризненно приподнял густые брови. - Ты сражаешься мертвой сталью, северянин, и руки твои мертвы... Ты не используешь Силу! Ни один из тех приемов, которым уже обучился! Почему?
- Что я должен делать? - ответил Конан вопросом на вопрос.
- Вначале успокой дыхание... набери воздуха в грудь... с ним придет Сила... Ты чувствуешь ее? Ощущаешь?
Конан кивнул. Это было уже знакомо: вначале слабое покалывание в висках, потом теплая волна накатывала с затылка, спускалась вниз, к плечам и груди, заставляла трепетать мышцы живота и ног... Вместе с ней приходило успокоение; затем плоть наливалась новой силой, словно после сна или долгого отдыха. Он выпрямился, омытый астральной энергией; сейчас ему казалось, что схватка только-только началась.
- Так, хорошо... - Учитель похлопал его тростью по правому плечу. Хорошо... Ты снова бодр и свеж... А теперь попробуй поделиться Силой с этой своей рукой... - Трость опять хлопнула. - Пусть она течет вниз, к запястью, к ладони и пальцам... Переходит в рукоять... струится вдоль лезвия... все дальше и дальше, к самому острию... вот так... хорошо...
Киммерийцу показалось, что меч Рагара, который он сжимал в руках, вдруг вспыхнул и зазвенел - точно так же, как неким вечером много дней назад, во время привала у руин древней башни, затерявшейся на рубеже пустыни и степи... Глаза его изумленно расширились, но резкая команда Учителя - "Рази!" - оборвала цепочку воспоминаний. Он вскинул клинок и нанес удар.
И снова они танцевали по арене, снова дерево с сухим щелчком отражало сталь, снова звучало неумолимое "Рази!", смешиваясь с тяжким дыханием Конана, снова пот жег глаза и воздух со свистом вырывался из глотки... Круг за кругом двигались бойцы, пока клинок и трость, соединившись очередной раз, не положили конец схватке: вместо привычного щелчка раздался короткий свистящий звук, и обрубленный кончик жезла упал на землю.
- Омм-аэль! - Учитель торжественно поднял руки к небу, и Конан увидел над его ключицей царапину, что наливалась кровью. - Омм-аэль! Ты молодец, Секира! Теперь я вижу, что ты умеешь не только бегать по бревнам с чашкой воды на голове!
Киммериец бросил меч на песок и в немом изумлении уставился на алую черточку. Впервые его оружие коснулось кожи наставника! Его священной неуязвимой плоти! Внезапно странный трепет объял Конана и, опустив взгляд, он произнес:
- Прости, отец мой... Я не хотел...
- Хотел! - Зрачки старца блеснули, словно у завидевшей добычу хищной птицы. - Хотел, Секира, и потому добился своего! А это... - он небрежно скосил глаз на царапину, и кровь вдруг перестала течь, - это пусть тебя не тревожит. Подними свой клинок и давай сойдем вниз... давай прогуляемся по саду, послушаем, как шелестят листья и травы, поговорим...
Прогулка означала очередное поучение, и Конан, сунув меч под мышку, довольно усмехнулся; старик слов на ветер не бросал. Они неторопливо пересекли ристалище, спустились на полукруглую площадку при пещере маленький балкон, прилепившийся к склону горы над широким полумесяцем древесных крон - потом направились вниз, к саду, струившему свежие ароматы зелени. После занятий наставник любил гулять среди яблонь, и Конан не удивился, когда старец свернул прямиком к ним.
Некоторое время оба шли в молчании, вдыхая чистый сладкий запах листвы, цветов и плодов. Привычная смена сезонов не имела власти над садом Учителя; здесь одни фруктовые деревья стояли в цвету, на других уже наливались завязи, а третьи плодоносили, раскинув над землей отягченные румяными яблоками, золотистыми абрикосами и персиками ветви. Разумеется, это было чудом - одним из многих и многих чудес, к которым киммериец уже начал привыкать; таким же, как синеватый огонь в очаге или теплые дожди, выпадавшие по ночам. Они орошали сад, но ни одна капля не падала на безжизненные барханы пустыни.
- Где ты привык носить меч? - внезапно спросил Учитель.
- Здесь! - прижав клинок локтем, Конан хлопнул себя по левому бедру.
Его наставник неодобрительно покачал головой.
- Плохо. Плохо по многим причинам. - Он прислонился спиной к стволу яблони, прикрыл глаза и начал свои объяснения - как всегда, скрипучим клекочущим голосом, который в первые дни казался Конану похожим на карканье ворона. - Запомни, Секира, длинный меч у бедра носят только никчемные болваны... олухи, которым оружие нужно, чтобы покрасоваться или творить неправые убийства... придворные щеголи, разбойники с большой дороги, солдаты...
- Солдаты?
- Да, солдаты. Жалкие твари, что сражаются за золото... Но разве они умеют убивать? Ха! - На лице Учителя изобразилось откровенное презрение. Итак, запомни: у пояса длинный меч висеть не должен. Короткий клинок, кинжал, нож - другое дело. Длинному же мечу место на спине!
С этим Конан был полностью согласен. Он любил прямые длинные мечи по-настоящему длинные, позволявшие одним ударом свалить двоих - однако такое оружие никак нельзя было прицепить к поясу. Разве что подвесить на короткой перевязи, но тогда навершие рукояти почти упиралось в подбородок.
Все эти соображения мгновенно промелькнули в голове киммерийца, однако он спросил:
- Почему, Учитель?
Все так же не раскрывая глаз, старец принялся пояснять:
- Ножны меча бьют по ноге - это плохо; ноги во время схватки должны быть свободны... Напомню тебе, Секира, ноги важнее рук - даже для Ученика, владеющего Силой. Ты должен двигаться, ибо движение, стремительное и непрерывное, залог победы. Но чтобы скакать, прыгать, приседать, падать на колени, делать шаги и шажки, нужны ноги. И рядом с ними - или промеж них не должно болтаться ничего лишнего... ничего, кроме дарованного мужчине светлым Митрой...
Конан ухмыльнулся. Его наставник продолжал:
- Подвешенный к поясу меч нельзя быстро пустить в дело. Ты выхватил его, но в этот миг он повернут острием к тебе же самому, к твоему животу и промежности. Надо повернуть и поднять его, чтобы нанести удар - а это время, парень! Время, за которое можно прикончить двоих или самому расстаться с жизнью! Если же меч висит на спине, ты рубишь сразу, с полного замаха. Ты можешь отсечь голову или плечо и, опуская клинок, поразить второго противника в бок, грудь или ногу... Ты, северянин, не вчера взялся за рукоять меча и понимаешь, о чем я говорю...
Разумеется, Конан понимал; неосознанный опыт сотен стычек и десятков сражений год из года накапливался в его памяти, и сейчас наставник лишь приводил эти знания в порядок.
- Теперь представь, что у тебя два меча, - старец, приподняв веки, устремил взгляд в белесовато-голубые, дышащие зноем небеса. - Два меча это очень важно, Секира! Только настоящий воин умеет биться двумя мечами или, скажем, мечом и топором... Искусство, доступное немногим... вот почему я назвал в числе никчемных и наемников-солдат, тех, кто сражается с мечом и щитом. Запомни: в бою ты наступаешь, а не обороняешься, и щит с панцирем тебе не нужны. Лучший способ спасти свою жизнь - убить противника. Убить быстро, стремительно! И если врагов много, для этого нужны два клинка... да, два...
Он задумался, медленно кивая головой, словно эти слова нуждались в подтверждении. Конан терпеливо ждал, тоже прислонившись спиной к шершавому и теплому стволу; от цветущих яблонь накатывались тягучие и плавные волны энергии, не будоражившей, а, наоборот, умиротворявшей душу - словно неторопливые океанские валы, покачивающие двух людей, старого и молодого, в своих ласковых объятиях. Покой, тепло, свежий аромат листвы, тишина, нарушаемая лишь птичьим посвистом да жужжанием пчел... Среди этой благодати странно звучали слова о том, как быстрей и лучше прикончить человека. Конан, однако, внимал им едва ли не с благоговением; к тому же, речь шла об убийстве, совершаемом по воле бога, во имя торжества Великого Равновесия.
- Два меча... - повторил Учитель, похлопывая себя по сухим мускулистым бедрам. - Если держать их здесь, сын мой, то вытащить оба разом нелегко... вдобавок, руки пойдут наперекрест, и ловкий мечник отрубит тебе обе кисти одним ударом... А за спиной - куда удобнее! Неуловимо быстрым движением руки старика взметнулись вверх, к плечам, затем он выбросил их вперед, словно рассекая невидимыми клинками врагов. Конан невольно вздрогнул, сообразив, что ему не удалось бы парировать этот выпад - ни с одним мечом, ни с двумя, ни с помощью чудодейственной Силы Митры, которую он начал постигать. Впрочем, мастерство Учителя не вызывало у киммерийца ни зависти, ни страха, одно лишь восхищение; все-таки этот старец был почти что богом, и смертному не стоило мечтать о том, чтобы с ним сравниться.
Он вспомнил недавнюю схватку - меч против трости - и невольно скривил губы. Удалось ли ему в самом деле пробиться сквозь защиту наставника? Или тот поддался, пропустил удар, чтобы вселить уверенность в ученика?..
- Если встретишь воина с двумя клинками за спиной, - внезапно произнес старец, - это будет, скорее всего, один из наших. Не скажу наверняка, но скорее всего так... Пошли ему призыв, частицу своей Силы, и тогда узнаешь...
Конан кивнул; перед мысленным взором его проплыли строгие лица Фарала и Рагара, потом их сменила лукавая улыбчивая физиономия Маленького Брата. Кажется, бритунец таскал за спиной меч и лук? Огромный меч и огромный лук, едва ли не больше его самого...
Вздохнув, Конан улыбнулся и прикрыл глаза; аромат цветущих яблонь и тихий шелест листвы нагоняли дрему.
Но сад Учителя служил не только местом прогулок и бесед; иногда они занимались здесь, и всякий раз Конана ожидало новое чудо.
В первые дни его нередко охватывало сомнение, можно ли назвать садом этот зеленый оазис, прилепившийся на безжизненном каменистом склоне. Фактически, эта обширная роща - почти две тысячи шагов в длину и две сотни в ширину - состояла из нескольких садов, и все деревья, кусты и травы, что росли тут, поражали огромными размерами и цветущим видом. Это казалось странным, ибо единственный родник, бивший из скалы в западной части сада, рядом с маленьким огородиком, явно не предназначался для орошения; его воды попадали в неглубокую округлую выемку в камне, и ни одна струйка из этого озерца не тянулась к пышной растительности и сочной изумрудной траве.
Когда Конан спросил наставника о причинах столь удивительного благоденствия, царившего в саду, старик поднял глаза к палящему безоблачному небу и сообщил, что на то была - и есть! - воля всемогущего Митры, посылающего ночами теплые дожди. Великий бог пожелал, чтобы на этом клочке земли меж гор и бесплодной пустыней все цвело, росло, плодоносило, благоухало - и, промыслом его, так и случилось. Омм-аэль!
В истинности этого утверждения сомневаться не приходилось - как и в том, что никто не сумел бы счесть всех молчаливых обитателей зеленого оазиса на склоне горы. Их количество казалось беспредельным! И росли они в весьма причудливом порядке.
Тут были фруктовые деревья, усыпанные яблоками, золотистыми зингарскими апельсинами, гранатами из Аргоса, сливами, персиками, крупными синеватыми фигами... Подобного изобилия Конан не видел даже в тщательно лелеемых дворцовых садах восточных владык! Рядом с яблонями, сливами и финиковыми пальмами тянулись к небу темно-зеленые свечи кипарисов и стройные сосны с киммерийских гор; раскидистые аквилонские дубы простирали свои узловатые ветви над зарослями сирени, акаций и бамбука; мощные стволы вязов и кленов темнели рядом с белыми колоннами берез с Пиктского Побережья; горьковатый запах осин с унылых гиперборейских холмов смешивался с благоуханием цветущих магнолий. Это казалось невероятным, но это было так! Юг и север, запад и восток сошлись в этом забытом людьми краю, мирно сосуществуя под жарким солнцем пустыни!
В расположении деревьев чувствовалась странная система, которую не мог постичь варварский ум киммерийца. К примеру, раскидистые яблони росли на небольшом холме в центре сада, обрамляя его вершину тремя концентрическими окружностями; в их благоуханном кольце был заключен треугольник из десятка персиковых и абрикосовых деревьев. Дубы и буки образовывали плавно изогнутую фигуру, напоминавшую Конану рассеченный сверху донизу бокал; самый мощный из дубов, настоящий гигант со стволом, который не смогли бы обхватить и трое мужчин, рос внутри этого незамкнутого овала. В одном уголке этого странного сада витали пронзительные и чистые запахи смолы и хвои; там высились золотистые столбы сосен и кедров, оттененные седым изумрудом асгардских елей. Неподалеку находилась беседка, увитая виноградной лозой, толстой, высокой и обильно плодоносящей: прозрачно-зеленые и густо-фиолетовые гроздья величиной с человеческую голову свешивались вниз, прямо к полу из гладких кедровых досок.