- Вот об этом я бы и хотел услышать, - вымолвил звездочет. - Такого воина, как ты, не собьешь с ног одним ударом... разве что удар сей нанесла не человеческая рука!
- Не человеческая рука? О чем ты говоришь? - В глазах варвара отразилось недоумение, потом губы его внезапно дрогнули, и он прошептал: Великий Митра! Что же случилось?
Саракка невольно откинулся в кресле, когда северянин сделал стремительный и непонятный жест: ладони его взлетели к груди, пальцы чуть скрючились, словно он пытался удержать в них невидимую сферу, взгляд застыл, направленный куда-то в пространство, лицо окаменело. Это длилось лишь краткий миг, но Саракка успел подумать, что наблюдает некий странный обряд либо неведомое ему чародейство; затем чужеземец резко выдохнул воздух и в отчаянии ударил себя кулаком по лбу.
- Сила!.. - простонал он. - Сила покинула меня! И я все вспомнил! Вспомнил, испепели Кром мою печень и сердце!
Кабачок стоял на опушке пальмовой рощи, в сотне шагов от въезда в город, пробитого в нижнем этаже пятиярусного зиккурата. Конан добрался сюда по северному тракту, начинавшемуся у небольшой крепостцы, что стерегла гирканскую степь; он отшагал ночь, день и снова ночь, не чувствуя усталости, иногда переходя на бег, обгоняя встречавшиеся по дороге крестьянские повозки. Сила играла в нем, ее живительные потоки струились сверху, с небес, и от теплой плодородной почвы, от деревьев и трав; он ловил эти всплески астральной энергии, заботливо распределяя по всему телу - так, чтобы каждый мускул, каждая жилка насытились, напились вдосталь. Он не ощущал ни голода, ни усталости - ни сейчас, ни в минувшие дни, на всем долгом пути от пещеры Учителя до рубежей Дамаста.
Но все же человек должен есть и пить, а потому, принюхавшись к аппетитным запахам вина и жареного мяса, Конан свернул с дороги. Кабачок ему понравился. Под навесом, с трех сторон увитым виноградными лозами с большими - в ладонь - листьями, находился десяток гладко оструганных столов из светлого дерева; при них - массивные широкие лавки с плоскими кожаными подушками. С четвертой стороны на козлах лежала длинная доска, уставленная расписными кувшинами и кружками из обожженной глины. За ней виднелись торцы нескольких бочек с медными кранами и очаг, на котором в сковородках и кастрюлях что-то шипело и скворчало, испуская соблазнительные ароматы. У очага суетился повар в белой набедренной повязке; сам же хозяин заведения, толстяк с перевитой ленточками бородой, разливал рдеюще-красный напиток. Ему помогала черноглазая стройная девица в коротеньком хитончике, торопливо разносившая кувшины по столам; талия у нее была стройной, пышные груди - соблазнительными, а ноги - длинными и округлыми. Взглянув на нее, Конан подумал, что стоит и заночевать в таком приятном месте. Наверняка он мог найти здесь не только мясо и вино, но все прочие утехи, коих был лишен много дней, во время сурового послушничества у наставника.
Половина столов была занята - там гуляли солдаты. Судя по всему, непростые - колесничие, отборные воины местного владыки; их боевые повозки, сверкавшие бронзой, стояли на обочине дороги, а выпряженные кони паслись в рощице. Конан, не желая слушать их галдеж и грохот то и дело сдвигаемых кружек, выбрал место подальше, швырнул под лавку свой дорожный мешок и сел. Покопавшись в кошеле, он выудил пару серебряных монет и начал небрежно подбрасывать их в ладони, с почти детской радостью ощущая, как струившаяся от пальцев ниточка Силы крутит и вертит в воздухе блестящие диски.
Черноглазая служанка, оттащив на столы колесничих последний кувшин, подошла к нему. Конан усмехнулся; пунцовые губки девушки дрогнули в ответной улыбке. Определенно, она была очень недурна!
- Что желает чужеземец?
Он осмотрел ее с ног до головы, и черноглазка зарделась.
- Вина, моя красавица, и мяса! Много вина и много мяса!
- Больше ничего?
- Ну почему же? И все остальное, что ты можешь предложить!
Конан метнул ей монеты, и девушка ловко поймала их.
- Все остальное стоит дороже мяса и вина, - ее улыбка сделалась лукавой. - Хотя с таким богатырем, как ты, опасно спорить и торговаться.
- Я не торгуюсь с женщинами. - Рука Конана снова прогулялась в кошель, и теперь на его ладони сверкала горстка золота.
- О! - Черные миндалевидные глаза девушки округлились. - Почтенный чужеземец богат!
- И щедр!
- И хорош собой!
- И ласков!
- И хвастлив... немного!
Они одновременно расхохотались, увлеченные этой игрой, и девушка убежала, сверкая округлыми бедрами. Конан поглядел ей вслед и решил непременно остаться ночевать. Может, она и не была красавицей, повергающей ниц единым взглядом, ну так что ж? Много дней он не касался женского тела - и то, что сейчас посылал случай, его вполне устраивало.
Вскоре на его столе появились два кувшина с розоватым вином, плетеное блюдо со свежими лепешками, тарелка с тушеной бараниной, еще одна - с двумя молодыми петушками, обжаренными на вертеле, и несколько больших гроздей сочного винограда, выложенного на зеленые листья. Черноглазка таскала молодому и симпатичному путнику всю эту снедь, перебрасываясь с ним то шуткой, то лукавым словечком, то озорным взглядом; и Конан чувствовал, что его шансы приятно провести ночь растут с каждой выпитой кружкой вина. Кстати, напиток показался ему кисловатым, хотя мясо и петушки были приготовлены отменно.
Покончив с первым кувшином, киммериец встал и направился прямиком к хозяину, торчавшему у бочек подобно расплывшемуся холму на фоне горного хребта. Он играл ленточками, вплетенными в бороду, и поглядывал на колесничих, шумно пировавших за сдвинутыми столами - не испытывают ли почтенные воины в чем-либо недостатка.
Конан выложил на доску серебряный кругляш.
- Налей мне вина, хозяин, за отдельную плату. Только хорошего! Розовое у тебя кислит.
Толстяк поклонился, сокрушенно разведя руки в стороны.
- Клянусь милостью Лучезарного, путник, больше я ничего не могу предложить! Это цельное вино, неразбавленное...
- Я и не говорю, что в него долили воды, - миролюбиво заметил Конан. - Мне не нравится его вкус. Нет ли у тебя крепкого красного? Помнится, я пил такое, когда заглядывал в Дамаст прежде.
- Нет... ни капли нет... - толстый хозяин поежился, и киммериец понял, что он врет. С чего бы? Странно... Любой трактирщик отпустил бы за серебряную монету кувшин самого лучшего вина.
Конан покосился на столы колесничих. Люди эти казались настоящими мужами войны, широкоплечими и рослыми, с мощными шеями и ухоженными бородами, в добротных льняных туниках без рукавов; их кольчуги, бронзовые шлемы и оружие лежали рядом на лавках. Опытный глаз киммерийца сразу отличил стрелков от копьеносцев и мечников: первые глядели так, словно целили стрелой в лоб, у вторых же правое предплечье бугрилось крепкими мышцами. У одного из воинов - видно, десятника - на груди сверкала серебряная цепь; прочие щеголяли перстнями и серьгами с самоцветами.
- Похоже, они пьют красное, - сообщил Конан хозяину, подвигая к нему свою монету. - То самое красное, которого у тебя ни капли нет. Удивительно, правда? Они что же, принесли его с собой?
Толстяк сам сделался красным, как его вино.
- Видишь ли, господин мой, - зашептал он, перегнувшись через доску, кабачок мой - вблизи казармы... вон того зиккурата, под которым проезд в город. И колесничие нашего светлейшего дуона часто посещают меня... можно сказать, я при них и состою... Люди же они благородные и гневливые... чужим не мирволят... и уж совсем не любят, когда я подаю пришельцам вино, заготовленное для них...
Конан вновь оглядел воителей дуона. На сей раз взгляды, которые он бросал на их столы, были замечены; одни ответили ему вызывающими взорами, другие - хмурой ухмылкой. Похоже, благородные колесничие дуона и впрямь не жаловали чужаков.
Усмехнувшись, Конан выложил на прилавок еще одну серебряную монету и склонился к уху хозяина.
- Солдаты, твои благодетели, хлещут красное бочками - так неужели и для меня не найдется кувшина? И кто заметит, какое вино мне подали?
Толстяк вздохнул и сгреб обе монеты.
- Лучше бы ты пил розовое, - грустно заметил он. - Ну, иди к себе; девушка принесет то, что ты хочешь.
Киммериец последовал этому совету и принялся с аппетитом доедать петушков. За время, проведенное в пещере наставника, он совсем отвык от мясного, и сейчас наслаждался сочной поджаристой птицей, перемалывая ее вместе с костями. По его подбородку стекал сок, губы блестели от жира; покончив с петухами, он обтер рот лепешкой и сыто рыгнул. Пора бы и запить, промелькнуло в голове.
Черноглазая служанка уже спешила к нему, придерживая кувшин на крутом бедре. Но то ли она выбрала неудачный маршрут, то ли колесничие, разгорячившись, возжелали сладкого - попала девушка прямо им в руки. Один из воинов ухватил ее, усадил на колено, и принялся шарить за пазухой; другой, не обращая внимания на визг красотки, вырвал у нее кувшин - что б приятелю было удобнее. Разумеется, он заглянул внутрь, тут же испустив гневный рык.
- Эй, Харра! Куда твоя девка тащила это вино? - воин поднялся и, не выпуская из рук кувшина, подошел к толстому кабатчику. Тот покраснел и затрясся.
- Помилуй, господин мой, вам и несла! На ваши столы!
- На наши столы? - колесничий мрачно уставился на хозяина. - А я так думаю, ты врешь, Харра! Вон к тому оборванцу неслась твоя девка, да мы ее поймали! - он метнул яростный взгляд на Конана, объедавшего гроздь винограда. - Ты что же, Харра, привечаешь теперь любого бродягу? Любого ублюдка, что заглянет в твой грязный кабак?
- Но он заплатил... - пролепетал хозяин. Воины приумолкли, с любопытством поглядывая то на толстяка, то на Конана; даже девушка перестала визжать, съежившись от страха.
- Если и заплатил, то ворованными деньгами, клянусь бородой Лучезарного! И тебе, Харра, полагалось вызвать стражей или обратиться к нам, а не поить бродягу и вора лучшим вином Дамаста!
Конан встал и в три шага приблизился к стойке.
- Случалось мне водить компанию с бродягами и ворами, но ты, солдат, будешь погнуснее их! - Голос киммерийца был негромок, но полон угрозы. Ну-ка, отдай мне кувшин! В конце концов, я заплатил за это вино... А ты, он повернулся к воину, обнимавшему черноглазку, - отпусти девушку! И побыстрее, отродье Нергала!
Наступила тревожная тишина. Колесничие разглядывали Конана с тем брезгливым пренебрежением, которое солдаты, мнящие себя непобедимыми, питают к остальным представителям рода человеческого. Конечно, этот бродяга выглядел настоящим великаном, и над плечами у него торчали рукояти мечей, но он был один! Может ли одиночка бросить вызов двадцати воинам? И может ли он владеть оружием так, как люди благородного сословия, привыкшие к нему с детства?