- Нет! Я не добр и не зол; я, как и мой господин, всего лишь хранитель Великого Равновесия. Омм-аэль! Он, - старик поднял взгляд к потолку, - видит дальше меня, прозревая грядущее; Он взвешивает черное и светлое в людских душах, Он решает, каким испытаниям подвергнуть избранных, чтобы они совершили то, что должно быть совершено. И ты, сын мой, в свои сроки свершишь великое, свершишь все предначертания судьбы... Так сказал Митра, и ради этого я помогаю тебе!
В горле Конана вдруг пересохло, огромные кулаки сжались и, разлепив непослушные губы, он прошептал:
- Я не понимаю твоих речей, Учитель... Кром! Ты говоришь о грядущем... о судьбе... о великих деяниях... Значит ли это, что и сам я стану великим? Стану королем, властителем, какого еще не видел мир? Сокрушу зло и тьму, получив в награду славу и могущество?
- Хватит! - Наставник властно стиснул плечо Конана. - Хватит! Я сказал, ты - слышал... Остальное - твои домыслы, твои мечты! Человек не должен знать грядущего; это делает его слишком самоуверенным. - Учитель поднялся и шагнул к стене, завешанной оружием. - Итак, через день-другой ты отправишься в путь, Секира. Ты возьмешь этот арбалет, стрелы, кинжал, девушку...
- Девушку? - Конан был поражен - не меньше, чем недавним пророчеством старца. - Ты сказал - девушку, отец мой?
- Да! Не возражай - такова воля Митры! Нижний мир - опасный мир, и Пресветлый пожелал дать тебе спутницу, владеющую Силой. Добрый знак! Возможно, Он намерен простить тебя; возможно, желает ее испытать... среди Учеников женщины встречаются редко... - Наставник в задумчивости покачал головой. - Ну, как бы то ни было, вы отправляетесь вместе.
- Похоже, она догадывалась об этом, - пробормотал Конан.
- Может быть. У нее редкостный дар... Митра был щедр к этой девушке.
Они проверили арбалет - лучшего Конан не держал в руках; затем направились к проходу, что вел в кладовую с воинским снаряжением. На пороге киммериец остановился, подняв повыше масляную лампу и осматривая обширный каземат, загроможденный связками копий и стрел, а также полками, на которых в строгом порядке покоились мечи, боевые молоты, топоры и иное, более экзотическое и непривычное оружие. На вбитых в стену крюках висела одежда, мешки, фляги и бурдюки, дальний угол был завален бухтами канатов, свернутыми веревочными лестницами, досками и еще каким-то добром. Учитель двинулся прямо туда - выбирать подходящую веревку с крюком.
- Отец мой, - негромко произнес Конан, все еще не сходя с места, могу ли я спросить тебя кое о чем?
- Если ты интересуешься своим будущим, то нет.
Киммериец покачал головой.
- Пусть будущее останется в руках богов; ты сказал достаточно, и большего я не хочу знать. Объясни мне иное, Учитель. Ты говорил о давних временах, когда мир принадлежал Первосотворенным, любимцам Митры. Гигантам, почитавшим своего великого Отца - так ты сказал! Они воздвигли Ему достойное святилище; они поставили в нем сверкающий алтарь, вознесли свод, подобный небесному куполу, вытесали колонны в тысячи локтей высоты... А Властитель Света погрузил их в земные глубины, взвалив на плечи непомерную тяжесть, и плоть их, живая и теплая, обратилась в камень! Разве это справедливо? Разве так поступают со своими любимыми детьми?
Пристально и долго Учитель смотрел на Конана, чему-то улыбаясь и поглаживая пальцами правую бровь; потом лицо его стало задумчивым и чуть грустным.
- Подумай, Секира, - промолвил он, - держать мир на своих плечах нелегкая работа, верно? И самая важная, я полагаю? Ты согласен со мной?
Конан кивнул; работа действительно была нелегкой и важной.
- Кому же пресветлый мог назначить такой труд? - Брови Учителя приподнялись вверх. - Только своим любимым детям, коим он доверял и доверяет - и в прошлые века, и в нынешние, и в грядущие... Тяжкая участь, готов согласиться с тобой! Но разве у людей иначе? Тем, кого мы любим и кто любит нас, нередко достается самый горький кусок, не так ли?
- Но почему, наставник?
- Разве это непонятно, Секира? Такова суть любви! Тот, кто любит, поймет и простит, сын мой, поймет и простит... - Наклонившись, старец поднял моток тонкого прочного каната. - Ну, а теперь погляди-ка сюда. Что ты скажешь об этой веревке?
22. ПАСТЬ ВУЛКАНА
Они вышли в путь на рассвете, когда верхний краешек солнечного диска только-только показался над равниной. Учитель их не провожал; похоже, его вообще не было ни в пещере, ни на верхней площадке у тренировочной арены. Вероятно, он еще до утренней зари спустился в сад, к своим любимым яблоням и дубам, чтобы почерпнуть у них Силу и успокоить дух. Да и кто нуждался в этих проводах? Вчера и позавчера все было сказано; Конан же хорошо помнил, что наставник не повторяет своих слов дважды.
Вслед за Риной он поднялся на верхнюю террасу. Девушка легко шагала по гладким ступеням, раскачивая в руке дротик; кроме этого оружия у нее были только кинжал, сумка на поясе да небольшой мешок за плечами. Конан снарядился в путь гораздо основательнее: два меча, нож, арбалет и колчан, полный стрел. Кроме припасов, в его мешке нашлось место веревке с железным крюком, меху с водой и прочим дорожным мелочам.
Миновав приспособления из бревен, досок и канатов, обогнув ямы и дорожку с вкопанными торчком поленьями, они зашагали вверх по склону. Тут обнаружилась тропа - узкая, но вполне подходящая для человека, привыкшего с детства лазать по скалам; Конан шел вперед, почти не глядя под ноги, инстинктивно сохраняя равновесие на опасных участках. Дыхание киммерийца было ровным, тело - послушным и гибким; тем не менее, он с тревогой поглядывал на солнечный диск, медленно поднимавшийся над горизонтом, словно хотел поторопить восходящее светило.
Вскоре ему показалась, что тропинка, по которой они двигаются, выглядит довольно странной. Похоже, к ней не прикасались человеческие руки, ибо Конан нигде не мог заметить следов кирки или зубила; камень под ногами был гладким, как бы оплавленным, а изгибы уходившей вверх тропы напоминали плавное течение водного потока. Приглядевшись, он понял, что шагает по длинному и узкому языку пепельно-серой лавы, излившейся некогда из кратера и проложившей путь до самой обители наставника. Вряд ли это было случайным; скорее всего, устланная застывшей лавой дорога возникла по воле Митры, желавшего облегчить подъем к жерлу вулкана. Но кому и зачем? Означала ли эта тропа, что Учителю нужно время от времени подниматься наверх, к темным базальтовым скалам, что обрамляли края кратера?
Солнечный диск наполовину поднялся над барханами, и Конан, оставив досужие мысли, сунул руку за пояс - туда, где хранилась драгоценная фляга с арсайей. Пробка из каменного дуба была забита глубоко, но сильные пальцы без труда справились с ней; он вдохнул острый и свежий запах, потом быстро закупорил бронзовый сосудик. Хорошо, что Рина не обернулась, мелькнуло в голове; ясные глаза девушки вновь напомнили бы ему, что в этой жалкой фляжке хранится его душа. Его память и разум! Он оставался человеком лишь потому, что дважды в день, на утренней и вечерней заре, нюхал снадобье дамастинского мага, и об этом не стоило забывать.
Но виновна ли в том его спутница? Нет, разумеется, нет, - подумал Конан, мрачно покачивая головой. Любой, кто оказался бы сейчас рядом, был бы ему неприятен; любое человеческое лицо заставило бы поразмыслить о той хрупкой грани, что отделяла его самого от состояния бессловесной и беспомощной твари. Пока что он сохранял рассудок - благодаря арсайе; но что произойдет, если чудодейственное зелье кончится, а он так и не доберется до храма Первосотворенных? Киммериец почувствовал, как по спине бежит холодок, и нахмурил брови; ему не хотелось задумываться об этом.
Спрятав флягу за широкий поясной ремень, он бросил взгляд вниз, на желто-серое море песка, протянувшееся от горизонта до горизонта. Пустыня простиралась на юг, на запад и восток, и с высоты действительно походила на застывшую океанскую поверхность; барханы казались мелкой рябью, крошечными волнами, что катятся друг за другом к подножию вулкана, к темному и угрюмому берегу, возвышавшемуся над бесплодной равниной. Лишь зеленая полоска, сад Учителя, оживляла этот мрачный пейзаж, озаренный первыми солнечными лучами, но и светило, ласковое и благодатное в других местах, не скрашивало его. Тут, в просторе блеклых небес, нависавших над пустыней, солнце выглядело точно пасть огнедышащего дракона, поливавшего камни и пески пламенным дождем; оно сжигало любую жизнь - кроме зеленого оазиса на склоне вулкана, за которым присматривал сам Митра.
Пески, барханы, да базальтовая стена вулканического конуса, скрывавшая северные горы... Не считая неба и солнца, это было все, что мог разглядеть Конан; сейчас он чувствовал себя крохотной мошкой, ничтожным муравьем, ползущим по чреву каменного исполина, застывшего в тысячелетнем сне. Этот камень, и песок, и небеса оставались мертвыми для него; он не мог ощутить, как прежде, потоков и струй живительной Силы, исходивших сверху и снизу, со всех сторон - той астральной эманации, что дарила Ученикам уверенность, неутомимость и почти божественную мощь.
Рина, несомненно, впитывала эту ауру всем телом, купалась в ней, смаковала, как волшебное вино... На миг острое чувство потери пронзило Конана, и он стиснул зубы, сдерживая стон. Если бы не Учитель, ему и в голову бы не пришло взять с собой эту девушку! Слишком о многом она напоминала - о многом утерянном безвозвратно, о несбывшихся надеждах, о мечтах, которым не суждено осуществиться... Она сохранила и свою душу, и дар Митры; у него же бог забрал и то, и другое.
Будто прочитав его мысли, Рина замедлила шаги, поравнявшись с киммерийцем. Хотя тропа не стала шире, они шли теперь рядом; Конан - у полого уходившего вверх склона, девушка - со стороны обрыва, словно предохраняя спутника от падения в пропасть. Она двигалась по самому краю тропинки легко и грациозно, подобно танцовщице на канате; маленькие ноги в кожаных сапожках ступали с уверенностью прирожденного жителя гор. Конан, однако, знал правду: Рина выросла у моря, и скалы, горные вершины и обледеневшие хребты были для нее чужим и незнакомым миром. Тем не менее, она могла бы обогнать его и в горах, и в степи, и в лесу - она владела Силой, а он... он даже не был человеком!
Пальцы девушки коснулись его руки.
- Ты выглядишь печальным, Конан... Почему?
Он неопределенно повел плечами.
- Не вижу поводов для радости, Рина.
- Для радости - возможно... Но ты должен сохранять спокойствие и не терять надежды. Так сказал Учитель.
- Только это меня и утешает... - губы Конана скривились в невеселой усмешке.
- Мы доберемся до храма Пресветлого, - продолжала девушка, - и Он назначит тебе испытание. Я уверена, ты выдержишь его! Выдержишь, и вернешь все, что потерял! Ты ведь такой сильный и смелый... Может, возвратится даже то, чему ты обучился у наставника, как и дарованное самим Митрой.
- Ты добрая девушка, Рина, но не стоит меня утешать. Боги не возвращают отобранных даров... а если б и возвращали, я не согласился бы вновь принять их.
- Но почему? - Серые глаза смотрели серьезно, светлые пушистые брови сошлись в линию. - Почему, Конан? Разве тебе не нужна Сила, которой бог готов поделиться с тобой?
- Теперь - нет, - он вздохнул и вытянул вперед руку с раскрытой ладонью. - Знаешь, когда я в первый раз шел к Учителю, я мечтал о Силе, мечтал исторгать молнии, испепелять врагов... надеялся овладеть могуществом, достойным короля... Но Митра, девочка, ничего не дает даром, а мне дорога свобода! Его сила - не моя сила, у него свои цели, у меня свои! И больше я не хочу божественных даров; пусть возвратится хотя бы то, что принадлежит мне по праву рождения.
- Но все, что ты имел и имеешь, тоже дар Митры, - мягко сказала Рина. - Недаром Его зовут Подателем Жизни...
- Не уверен! - Конан рубанул воздух ладонью. - Мне дали жизнь отец и мать... может, наш киммерийский Кром тоже приложил руку... что до Митры, то я узнал о нем много позже, когда отправился странствовать по южным землям. Долгое время нам не было дела друг до друга - ни ему до меня, ни мне до него. Потом мы заключили сделку, и я не выполнил ее условий... Что ж, я виноват и готов молить о прощении! И больше не будем от этом.
Рина кивнула, и некоторое время они шли молча, посматривая то на иззубренную вершину вулкана, то на далекие пески пустыни, наливавшиеся под солнцем цветом расплавленного золота. Потом Конан перевел взгляд на девушку и произнес:
- Я вижу, ты не взяла с собой меч, только копье и нож. Разве наставник не обучил тебя владению клинком?
Она тряхнула гривой каштановых волос.
- Обучил! Но меч - не женское дело; у меня есть кое-что получше.
Раскрыв висевшую на поясе сумку, Рина вытащила небольшой диск с остро заточенными краями - такие Конан видел в арсенале Учителя; в ее изящных тонких пальцах стальная пластинка выглядела совсем не страшной, похожей на блестящую игрушку, но киммериец знал смертоносную силу этого оружия. Его использовали наемные убийцы на востоке, в Кхитае и Кусане; подобный диск, посланный рукой мастера, мог рассечь и кольчугу, и рыцарский доспех. Киммериец довольно хмыкнул, не сомневаясь, что после уроков наставника Рина владеет этой штукой получше кхитайских убийц.
- Дротик, нож и метательный диск, - произнес он, искоса поглядывая на девушку. - И ты, насколько я помню, жила у моря, так? Видно, привыкла бить рыбу острогой?
- В детстве, когда рыбачила с отцом и братьями. Потом, когда я выросла, то стала ныряльщицей, как все женщины в нашем роду.