- Мне... мне не следовало тогда говорить,- проговорила она. - Я не сомневаюсь в том, что ты видел, и я хочу, чтобы ты спал в моей постели.
- Это хорошо, что ты мне веришь, - сказал он, гладя княжну по волосам, - поскольку я действительно видел то, о чем рассказал. Но сейчас не время говорить об этом. - Она вздохнула и прижалась плотнее, если это только было возможно. - Сейчас время поговорить о возвращении. Твои охотники понесли тяжелые потери от горцев, а до гор еще день пути. Если ты войдешь в горы с телегами и быками, то не сможешь больше остаться не замеченной племенами. Людей твоих убьют, а ты окажешься рабой немытого горца, жены которого будут постоянно бить тебя за твою красоту. Будут бить, по крайней мере, до тех пор, пока тяжелая жизнь и труд не заберут твою молодость, так же как и у них самих.
С каждым словом она все больше напрягалась в его руках. Затем оттолкнула его от себя и подозрительно посмотрела на него.
- Уже много лет, - сказала она, задыхаясь от ярости, - не просила я у кого-либо прощения, и никогда не умо... не просила кого-нибудь, кроме тебя, прийти ко мне в постель. Чего бы мне не хотелось, так это выслушивать нотации взамен.
- Об этом надо поговорить. - Конан обнаружил, что ему трудно не обращать внимания на тяжелые круглые груди, тонкую талию, переходящую в роскошные бедра, и стройные ноги, но он заставил себя говорить так, будто княжна -укутана толстым слоем шерстяной ткани. - Горцы потревожены. Муравьи могут избежать их внимания, но не люди. И если тебе доведется встретить зверя, на которого ты охотишься, помни, что зверь тоже охотник, к тому же убивающий огнем. Скольким людям позволишь ты заживо изжариться, чтобы повесить на стену трофей?
- Деревенские сказки, - фыркнула она. - Если меня не могут испугать горцы, почему ты думаешь, что я побегу, испугавшись этой выдумки?
- Элдран, - начал он с терпением, которого сам уже больше не чувствовал, но ее вопль оборвал слова киммерийца:
- Нет! Не желаю слышать об этом... бритунийце! - Задыхаясь, она пыталась вновь овладеть собой. Наконец она властно выпрямилась. - Я вызвала тебя сюда не для того, чтобы вести споры. Ты ляжешь со мной в постель и будешь говорить лишь о том, что мы делаем, либо убирайся отсюда.
Гнев Конана находился на волосок от того, чтобы вырваться наружу, но киммериец сумел сдержаться и дать ехидный ответ:
- Повинуюсь, моя госпожа. - И с этими словами он повернулся спиной к ее обнаженному телу.
Ее яростные крики раздавались Конану вслед, когда он уходил в уже тускнеющую ночь, и эхом разносились над всем лагерем:
- Конан! Вернись, Митра тебя разорви! Ты не можешь меня так оставить! Я приказываю тебе вернуться, Эрлик прокляни тебя навеки!
Ни один человек не поднял взгляда от своей работы, но по тому, с каким сосредоточением все принялись за свои занятия, было ясно, что никто не был глух. Те, кто сбрасывал палками с телег горящие свертки, вдруг удвоили свои усилия, стараясь спасти то, что еще не взял огонь. Вновь расставленные по своим местам часовые вдруг начали вглядываться в светлеющие тени, будто в каждой скрывалось по горцу.
Тамира обходила раненых, лежащих на одеялах в центре лагеря, и подавала каждому напиться из бурдюка. Она подняла глаза и широко улыбнулась, когда киммериец проходил мимо.
- Значит, сегодня снова спишь один, киммериец, - мило произнесла она. Какая жалость.
Конан не посмотрел на нее, лишь нахмурился. Одну из телег оставили свободно догорать, и пылающие свертки валялись вокруг других телег. Толстый повар прыгал среди охотников, размахивая над головой медным подносом и громко жалуясь на то, что кухонными принадяежностями пользуются для того, чтобы закидывать землей пламя. Конан взял поднос из рук повара и нагнулся рядом с Теладом, чтобы зачерпнуть земли.
Бритоголовый охотник глядел некоторое время косо на киммерийца, затем осторожно произнес:
- Мало кто бросит ее без веских причин.
Вместо того чтобы отвечать на незаданный вопрос, Конан прорычал:
- Я начинаю думать, что мне следует привязать вашу княжну к лошади, чтобы вы отвезли ее назад в Шадизар.
- Ты совсем не думаешь, если считаешь, что можешь это сделать, - сказал Телад, кидая горсть земли и камней на пылающий сверток, - или что мы захотим сделать это. Княжна Йондра решает, куда идти, а мы идем следом.
- В Кезанкийские горы? - недоверчиво спросил Конан. - Когда племена неспокойны? Армия идет на север не на прогулку.
- Я служу дому Перашанидов, - медленно произнес бритоголовый, - с самого детства, как и мой отец до меня, и его отец. Княжна Йондра и есть теперь дом Перашанидов, ибо она последняя. Я не могу ее бросить. Но ты бы мог, я полагаю. На самом деле, вероятно, тебе даже следует это сделать.
- И зачем это мне? - спросил Конан сухо.
Телад ответил, будто вопрос действительно был серьезным:
- Не все копья бросают известные тебе враги. Если останешься, остерегайся удара в спину.
Конан остановился, набирая землю в поднос. Значит, копье, оцарапавшее ему спину, было брошено не рукой горца. Арванием, без сомнения. Или кем-то другим, долго прослужившим дому Перашанидов, кому не понравилось то, что последняя представительница рода спит с безземельным воином. Этого ему было достаточно. Враг за спиной - один по крайней мере - и горцы вокруг. Завтра, решил Конан, он в последний раз попытается убедить Йондру вернуться. И Тамиру тоже. И в Шадизаре хватит ей драгоценностей. А если они не согласятся, он их бросит и вернется один. Он яростно загреб подносом землю и бросил ее в огонь. Он так и сделает! И пусть заберет его Эрлик, если это будет не так.
На рассвете Джинар оглядел жалкие остатки своего отряда. Пять человек с ужасом в глазах и без лошадей.
- Это все великан, - бормотал Шармаль. Тюрбан он потерял, и лицо его было измазано грязью и кровью из раны на голове. Глаза были устремлены на что-то невидимое для остальных. - Великан убивал кого хотел. Никто не мог устоять перед ним.
Никто не пытался заставить его замолчать, поскольку на безумных лежит печать древних богов и они находятся под их защитой.
- Кто-нибудь считает по-прежнему, что мы можем взять Огненные глаза у заморийской женщины? - спросил устало Джинар. Ему ответили взгляды без всякого выражения.
- Он отрубил Фарузу руку, - говорил Шармаль. - Кровь хлестала из обрубка, когда он ускакал в ночь, чтобы умереть.
Джинар не обращал на молодого человека внимания.
- И кто-нибудь сомневается в том, какую цену мы заплатили за то, что не выполнили приказ ималлы Басракана?
Опять четверо, сохранивших рассудок, промолчали, но опять ответ был в их темных глазах, окрашенных теперь ужасом.
Шармаль заплакал.
- Великан был духом земли. Мы разгневали истинных богов, и они послали его нам в наказание.
- В таком случае решено. - Джинар покачал головой. Ему придется многое оставить, включая любимое седло и двух молодых жен, но этому легче найти замену, чем крови в жилах. - Племена на юге еще не ответили на призыв Басракана. Они думают лишь о налетах на караваны из Султанапура и Аграпура. Мы отправляемся к ним. Лучше уж вероятность того, что никто нас не примет к себе, чем гнев Басракана, который нам обеспечен.
Он не видел движения Шармаля, но вдруг кулак молодого человека ударил ему в грудь. Он взглянул вниз, удивленный тем, что у него вдруг перехватило дыхание. Удар не был таким уж сильным. Затем он увидел в кулаке рукоять кинжала. Когда он снова поднял глаза, остальные четверо уже ушли, не желая вмешиваться в дела безумца.
- Ты приговорен, Джинар,- сказал Шармаль тоном, каким увещевают непослушного ребенка. - Лучше это, чем то, что ты не выполнишь воли истинных богов. Ты, конечно, понимаешь это. Нам надо вернуться к ималле Басракану, к святому человеку, и рассказать ему о великане.
Он прав, подумал Джинар. В лагере царила смерть. Он все еще ее чуял. Джинар раскрыл рот, чтобы рассмеяться, и из него хлынула кровь.
Глава 12
Ранним вечером, когда тени удлинились, лагерь, насколько это было возможно, зажил своей обычной жизнью. Костры потушили, и повозки, которые нельзя было спасти, сбросили с холма вместе с запасами, которые слишком сильно пострадали от огня. Почти все раненые были на ногах, хотя и не готовы к следующей битве, а скоро встанут на ноги и остальные. Мертвые были похоронены на склоне холма, и на могилы навалили кучи камней, чтобы их не разрыли волки. По крайней мере, так поступили с мертвыми заморийцами. Грифы и вороны кричали и дрались за соседним холмом, там, куда оттащили тела горцев.
Сейчас часовых установили не только вокруг самого лагеря, но и на соседних холмах. Дальние наблюдатели были на конях, чтобы быстрее донести весть о тревоге, - идея эта принадлежала Конану. Поначалу Йондра не обратила внимания на его предложение, а Арваний осмеял его, но часовые были выставлены, хотя и без признания в этом заслуги киммерийца.
Но не от обиды, однако, шагал Конан по лагерю с лицом будто грозовая туча. Ему мало было дела до того, кто припишет себе заслугу в том, что выставлены часовые, достаточно, что они есть. Но весь день Йондра избегала его. Она суетилась, проверяя раненых, пробуя еду, приготовленную поваром, влезая во множество дел, о которых в обычное время тотчас позабыла бы, отдав приказ об их исполнении. Всех в лагере, кроме Конана, она заставляла носиться. И все это, киммериец понимал, для того, чтобы не говорить с ним.
Мимо в короткой белой рубахе пробегала Тамира, сосредоточенно балансируя с графином вина и кубком на подносе, и Конан поймал ее за руку.
- Я не могу останавливаться, - сказала она рассеянно. - Ей нужно это прямо сейчас, а зная, какое у нее сегодня настроение, я не хочу задерживаться. - Хрупкая воровка вдруг захихикала: - Возможно, нам всем действительно было бы лучше, если бы ты не спал прошлую ночь один.
- Не обращай на это внимания, - прорычал Конан.- Время уходит, Тамира. Завтра мы окажемся в горах.
- Ты этими словами так разозлил Йондру? - Лицо ее сделалось мрачнее. Ты и ее просил вернуться?