Тронулись в последний путь.
Народ зашумел, загалдел, заревел, заохал, застонал.
Только Степан, залитый солнцем, спокойно и ясно смотрел на народ и на небо своими большими утренними, детскими глазами и светло чуть улыбался думам своим о Волге.
Все было нестерпимо просто вокруг.
Солнце. Тепло. Тихо на небе. Какие-то люди. Телега. Чужие голоса. Перекладина. Неловко голове.
Не то. Не так…
Глаза Степана устремлены в небо: видит он там синедальние Жигулевские горы, и раздольную бирюзовую гладь любимой Волги, и около, по берегам, удалую свою понизовую вольницу, и лебединую стаю расписных стругов на парусах. Слышит он там переливный звон голосов и молодецкие вольные песни.
Большущая телега с виселицей остановилась у Земского приказа.
Народ запрудил улицы и галдел.
Стрельцы размахивали кнутами да саблями.
Снова хотели начать допрос. Не удалось.
Степан и Фрол гордо молчали.
Судья заорал:
— Стенька у нас заговорит!
Почуял это Фрол, припал к Степану и поцеловал братские ноги.
Фрола отдернули.
Степана начали пытать: ему связывали назад руки и поднимали к перекладине, потом скручивали ремнем ноги. Палач садился на ремень. Тело вытягиваюсь, руки выходили из суставов. Другой палач изо всей силы бил по спине ременным кнутом. Кожа вздувалась, лопалась, открывалась язвами.
Сто ударов вогнали в Степана, но ни единого стона не испустил он.
И все стоявшие около дивились много.
Потом связали вместе ноги и руки, продели сквозь них бревно и жгли горящими угольями зад.
Гордо молчал Степан.
Потом по в кровь избитому, обожженному до черноты телу начали водить раскаленным железным прутом.
И это снес молчаливо Степан.
Тогда ему остригли русые кудри и стали на темя лить по капле ледяной воды.
И эту муку стерпел молчаливо Степан.
Тогда с досады, что ли, начали бить палками по его ногам.
И эти страдания молчаливо принял Степан.
Все принял безмятежно, безропотно.
Без единого слова.
Потом сняли обоих братьев Разиных с телеги и поволокли казнить на лобное место.
Сначала патриарший дьяк читал приговор с перечислением содеянных против веры православной, церкви святой преступлений вора-разбойника Стеньки Разина:
— Благословением святыя живоначальныя троицы и повелением святой российской церкви беглый донской казак Степан, сын Тимофеев, Разин объявляется непослушным сыном и отступником церкви.
Сей Стенька Разин воздвиг гонение на церкви Божии, развращал души христианские, призывал к бунту против властей; забвено-бо бысть сим Стенькой Разиным поучение апостола, иже глаголет, яко всяка душа властем предержащим да повинуется, несть бо власть, аще не от бога, сущий же власти от Бога установлены суть, тем же противляяся власти Божию повелению противляется.
Сей богоотступник, Стенька Разин, не убояся Бога, свою руку дерзновенно поднял не токмо на верных слуг царевых, но такожде и на смиренных служителей Божиих, творя великие обиды и расправы иереям и протопопам, священным архимандритам и христовым архиереям, ограбляя и разоряя их мирное житие.
Сей вор и грабитель, Стенька Разин, рукою грешною опустошал святые церкви и монастыри, присвоял себе казну церковную и монастырскую, паче же возмущал монастырских приписных служилых людей и крестьян, дабы чинили сии неповиновение игуменам своим.
Сей отступник и церкви божией поругатель, вор и разбойник Стенька Разин, елика многа поносил честных митрополитов, из них же смиренный митрополит астраханский Иосиф поглумлен бысть и богохульно повешен к великому и неслыханному посрамлению российския церкви.
Сей великий грешник, Стенька Разин, в безумии своем поруга церковь Божию.
Понеже преисполнися чаша терпения чинимых беззаконий и разбойств, церковь российская сего нечестивца, христианския веры хулителя, вора и разбойника Степана, сына Тимофеева, Разина в его последний предсмертный час проклинает. Аминь.
После князь-воевода вышел:
— Православные христиане! По грамоте батюшки-царя нашего, Господом Богом посланного, надо сущего разбойника Стеньку Разина круто казнить с братом его Фролом, чтобы все видели, как Бог наказывает злодеев за дела окаянные против царской власти. Да будет эта кара ему по заслугам, и чтобы другим злодеям вперед было неповадно. Аминь.
На помост поднялся палач с огромным топором и у черной плахи встал.
За палачом медленно, богатырской поступью взошел на помост Степан, залитый кровью и солнцем.
Народ всколыхнулся и замер.
Степан осмотрелся кругом.
Броско-высоко Степан еще раз вскинул в небо небоглазую обритую голову, да так вскинул лихо, что будто обветренным лбом к лебединым облакам прикоснулся, будто благословение от навеки перелетного дня принял дружно, будто единым духом выпил последнюю чарку мудрого вина жизни:
— Прощай жизнь! Благослови мой спокой. Ты видишь, — я легкий и ясный, будто ребенок на груди кормящей матери. Я совсем маленький. Прости меня. Не суди.
Золотым пламенем жарко горели главы церквей.
Внизу в красных кафтанах двигались среди моря толпы стрельцы, сверкая саблями.
Степан земным поклоном поклонился народу на четыре стороны и последним голосом молвил: