Страда кончилась. Слава Земле!
О, как давно я не брался за свои записки: все было недосуг.
Лишь изредка я забегал навестить землянку и Пича, а все остальное время пропадал в полях у наших крестьян.
Потрудиться пришлось здорово. Хорошо.
Работа на полях кипела быстро и весело. Со всех сторон неслись голоса, звонкие песни, смех.
Кругом пестрели ярко-красные, розовые, пунцовые бабы, девки, синели синехребтые мужики, копошились пестроцветные ребята.
У всякого перед носом было любимое дело, свое собственное, родное дело.
Частенько я отрывался на секунду от работы и смотрел на золотое приволье, на деревню, на трудящихся и, глубоко вздыхая, не считал себя достойным даже завидовать этим счастливцам…
Только крепко, с какой-то далекой надеждой, снова сжимал в руке свой серп, захватывал другой рукой стройную рожь и быстро сносил ее.
Снопы связывал туго-туго.
Домой я должен был бы возвратиться несколько раньше, но из Заречной пришел крестьянин Ефим и утащил меня на зеречные поля, на небольшую помочь — нужно было пособить сжать рожь одному старику.
Третьеводни я вернулся, а сегодня вечером ходил на охоту и принес пару рябчиков.
Боже мой, как незаметно летит время: вчера на охоте мне на плечо упал желтый листик. Я чуточку вздрогнул, остановился, осмотрелся кругом и сразу понял и почувствовал, что уже пришла первая осень. Да.
И не слыхать пения птиц.
Однако мне ничуть не было больно.
Да, я любил лето, но я любил и осень.
Осенью было много охоты, и, главное, мне нравились осенние золотые одежды, которые спадывали, и та, какая-то особенная, высокая-высокая, безвоздушная прозрачность воздуха.
Кроме того, мне нравилось ходить по земле, усыпанной желтыми листьями и красными — они так приятно пахли осенней землей и мягко шуршали под ногами.
Я принес вчера также массу красной рябины Пичу и себе, — любим ее одинаково. Пич страшно обрадовался рябине и с усердием принялся за нее.
Я насбирал немного и брусники бело-алой, и фиолетовой черники.
Завтра прибежит Иоиль, — вот уж посбирает ягод, грибов — только ешь на здоровье.
В заречных лесосеках еще есть много малины — он побывает и там.
Утром сегодня я поставил в узинах речки три морды и потом спустился с удилишками на плотике, до омута.
Клев был плохой. Выудил одного только хорошего красноперого окуня да толстомордого язька, а остальное — незрящая мелочь.
Морды не смотрел — повременю еще.
Сейчас я пишу на нарах. Под нарами спит Росс, а Пич все возится с красной рябиной и посвистывает про себя.
Погода шемашится.
Целый день сеял дождик. По небу без конца тянулись серые тучи.
Мы сидели в землянке.
Я и Иоиль были заняты тем, что стругали из лучины спицы для нового птичьего садка…
Росс от безделья лизал свои толстые лапы и посматривал на нас.
А Пич вполголоса, но с азартом рассказывал нам какую-то замечательную историю из своей жизни.
И по тому, как он мигал глазами, и по тому, как он мечтательно держал набок свою голову, мы решили, что он сам выдумал эту историю и заврался без всякого стеснения.
Но ведь, во-первых, — была мокрая погода, а в-последних, — Пич действительно мог похвастаться молодостью — и это ему простительно.
Мы слушали его сколько могли.
Потом наступила наша очередь.
Иоиль рассказывал про русалок:
— В деревне Митревна баяла, быдьто русалчата в болшущих омутах водятся и быдьто в озерах тоже, вот ей-бог. Только в озерах мене — они щук пужаются. И в озерах дно бывает, а в омутах дна нету — там им вольно. Только у нас русалки маленькие, как девчонки. Зато, бают, ох, какие баскущие: волосы-те зеленые до пяток, глаза-те круглые, как блюдечки, и на шее у всех бусы-бубусы разных, что есть, цветов. Выплывают быдь-то русалки с новым месяцем и играют в разные игры да забавы, а как петухи запоют — они в омут мыряют, вот ей-бог. Лонись это мы с Ондрийком-Мякинником собирались пойти посмотреть на русалчат. Ладно. Днем-то сговорились, значит, а, как ночь пришла, Ондрийко сдрефил, испужался, а я один не пошел, ну их… Может…
Иоиль с легким намеком взглянул на меня. Пришлось, конечно, пообещать ему сходить к омуту, как только народится новый месяц.
А дождь шел, шел, шел.
Я стругал спицы, жевал стружки и поглядывал на серое небо.
В окошко тупо постукивали дождинки.
Дождливое состояние в конце концов подействовало на душу: я начал раздумывать о скуке старой девы. Нашел эту мысль ничуть не хуже погоды и запел одну подходящую песню.
Запел нарочно медленно, однотонно, слегка подвывая:
Почти полмесяца шли дожди, зато после целую неделю я не мог выбраться из лесу, потому что пришли дивные, ясные дни, и я охотился.
Вот теперь настоящая осень — желтая и прозрачная.
Эх-хо! Что делается кругом.
Быстро спадывают золотые одежды со стыдливых березок и лип. Уж много оголенных совсем.
Издалека сквозь фиолетовую сеть верхушек можно красиво видеть алую рябину.