Понятые, решив, что вопрос следователя адресован к ним, оживились:
– Нам ли Колю не знать! – сказал один. – Это ж Бориса Тренихина лучший друг! Он тоже, как и Борька, – художник известнейший!
– И вы его знаете? – повернулся Власов ко второму понятому.
– Ну так! Сто лет. Я еще в техникуме когда учился, он меня с локтя водку пить научил: ставишь стакан – полный! – на согнутый локоть и, не касаясь руками, до дна запузыриваешь…
– Уважаемый человек! – подтвердил участковый.
– А почему этот ваш уважаемый человек воровать сюда ходит? – Власов решительно не желал сдаваться.
– Действительно, – участковый решил слегка потрафить следователю из прокуратуры, большому, видать, начальнику: – Что же вы, Николай Сергеевич, известный, всеми уважаемый человек – и ходите сюда воровать? Удивительно даже. Других мест у вас, что ли, нету?
– А что, – сразу подметил Власов. – Он уже попадался и раньше здесь?
– Нет, – простодушно ответил мент. – Никогда раньше он здесь не попадался.
– Раньше не попадался, значит, безнаказанно воровал, а тут как раз-то и вляпался!
– Во что я вляпался? – поинтересовался Белов. – Только в вас, Владислав Львович. Кроме вас здесь больше и вляпаться-то не во что.
Понятые дружно заржали, уловив намек.
– Вы смейтесь, смейтесь… – злобно кивнул следователь. – Мы протокол сейчас оформим.
– Да ты чего?! – утирая слезы, выступившие от смеха, спросил один из понятых. – Ты, следователь, видать, сегодня с утра уху ел, – он подмигнул Белову, давая понять, что и он, Полтавцев Андрей Иванович, тоже мастер каламбурить. – Они ж с Тренихиным не разлей вода. Вносить-выносить – все у них общее. Ну, кроме баб и паспортных данных – это вот у каждого свое. Какое воровство? О чем ты, голубь сизый?
Власов очень не любил фамильярного обращения со своей персоной.
– Как образом вы попали в мастерскую? – переключился тут же он на Белова.
– Вошел через дверь ногами, – ответил спокойно и честно Белов. – А вы?
– Здесь я задаю вопросы! – заметил Власов.
– И я, – ответил Белов.
– Откуда у вас ключ?
– Из кармана. А у вас?
– Подделали ключ?
– Нет, мне Борис его дал. А вам?
– Предупреждаю вас: мне надоел ваш тон!
– Сам ты мудозвон, – прикинувшись глухим, грубо ответил Белов.
– Так. – Власов кивнул. – И это тоже я запомню.
– А если и забудете, тоже не беда! – успокоил его Андрей Полтавцев, понятой. – Я вам всегда напомню, что вы мудозвон. Вы, главное, не напрягайтесь так!
– Шея болит, – сказал вдруг Власов совершенно серьезно, с гримасой страдания. – Повернулся, видимо, нескладно.
– Это скоро пройдет, – многообещающим тоном заверил его Белов. – Главное: шея пока цела.
– А хомут-то еще найдется, – подхватил Полтавцев.
– Ну, хорошо, – подвел итог Власов и повернулся к участковому, кивая на Белова: – Давайте-ка его пока что в отделение!
Однако участковому эта мысль не пришлась по душе. Следователь явно не нравился ему.
– Не вижу оснований для задержания, простите. Личность установлена. Нарушения места не имели. Зачем же в отделение? С какой, простите, целью?
– Поговори у меня здесь! – прикрикнул Власов начальственно.
Но участкового, видно, уже закусило.
– А где ж мне еще говорить, если не здесь? – удивился он. – Ведь я и сам здесь. Не могу же я быть здесь, а поговорить – это где-то, значит, там? У вас, товарищ следователь, правда шея болит? А еще выше не болит? Нет жалоб на голову?
– Ай да Прохор! – похвалил Полтавцев участкового. – Может ведь! Может, когда захочет!
Власов начал осознавать, что потерпел поражение. Его ищущий выхода взгляд заскользил по стенам, полу, избегая лиц. И вдруг он увидел пакет, валяющийся у входной двери.
– Ага. А это что? – он выхватил из пакета рисунок и потряс им перед глазами Белова. – Уже собрался выносить? Не так, а?
Сознаваться в создавшейся ситуации или объяснять что-либо было безумно, бессмысленно.
– Не знаю. В первый раз вижу.
– Ну? Правда, что ли? Не-ет, это вы его упаковали. Вы! – Власов напирал, вытягивая признание. – Не я же картинку в пакет сунул и – к двери? Не я, – так, стало быть – вы! А, понял! – Власов вдруг издевательски хохотнул. – Наверно, вам этот рисунок пропавший Борис Тренихин подарил, и вы пришли забрать теперь свое? Или здесь изображена ваша жена, может быть?
– Нет, – с тяжелым чувством Белов отрицательно качнул головой. – Здесь изображена не жена…
– А кто?
Что было ответить?
Белов вдруг возненавидел себя, свою нерешительность, свою приверженность к свободной холостой жизни. Внезапно ему стало жалко Елену – эту, замершую в белом ситцевом платье с васильками на фоне голубого неба и белых, веселых, майских кучевых облаков. Ему стало так обидно за нее и стыдно за себя, что он просто продохнуть не мог: вот накатило-то!
Он потерял дар речи и только невнятно махнул рукой.
– Так кто?
Полтавцев, видя, что Коле Белову не по себе, тут же пришел на выручку. Слегка коснувшись плеча следователя, он привлек его внимание к себе. Власов резко повернулся к Полтавцеву, демонстрируя рисунок.