Падая на спину, он все же заставил себя сконцентрироваться на цели, схватить душителя за кисти рук, за пальцы.
– А-а-а! – камера огласилась истошным воплем душителя.
Но даже его истошный крик не заглушил хруст ломаемых костей обеих рук.
В ту же секунду дверь с громким лязгом распахнулась, влетели надзиратели – не менее пяти человек – с дубинками, стремглав: как будто бы только того и ждали…
– Он руки, руки мне! – душитель протянул милиционерам свои кисти, висевшие безвольно вниз и замершие – как у пианиста на стоп-кадре.
– В больницу! – распорядился старший надзиратель. – А этого – в холодную! – он указал дубинкой на Белова.
– В больницу Стаса! – Белов, влекомый коридором, услышал за спиной донесшийся вслед комментарий интеллигента от параши. – Руки поломать – кладут без звука!
И камера захохотала, застучала, завизжала, взорвалась, – в десятки глоток.
Как холодно! Не сядешь и не ляжешь – ледяная сырость.
Стоять, стучать зубами.
Провал в мозгах. Но есть и мысль. Мысль о том, как там, в самом низу, немеют пальцы ног. Да нет, какие пальцы! Нет уже и ног! Деревяшки. Боли нет. Пропала чувствительность.
– Эй! Откройте!..Я расскажу все! Я во всем сознаюсь!
– Во всем, кричит, сознаюсь, – доложил капитан Власову.
– Ну, вот и все! – Власов потер руки: в его кабинете с утра было довольно прохладно.
– Очень вовремя вы, Владислав Львович, от Калачева избавились, – ну, этак, вежливенько, под жопу: кыш его…
– Не «кыш его», а он сам себя, лично, подставил, – едва заметно улыбнулся Власов.
– Владислав Львович, что же вы так-то… – расплылся, улыбаясь, капитан. – Не скромничайте, не к лицу вам! Вы умеете, уж не спорьте! Всегда: блистательный финал вы в полном одиночестве встречаете. И как у вас эти выходит: лишненьких – «того» – вы б научили, право!
– Такому не научишь. Это – дар.
– Ваша взяла, – кивнул Белов, упав почти на табуретку напротив Власова. – Я… Я убил Тренихина!
– Давно бы так… Мотивы? Белов пожал плечами:
– Мотивы вам известны еще лучше, чем мне: тайная зависть, явная корысть.
– Вы его… постойте! – угадаю… Вы его зарезали?
– Да. Я его ножом ударил. В спину.
– Хорошо! – Власов потер руки от удовольствия. – Он умер сразу? Вы не помните? Один раз вы его саданули или несколько раз?
– О нет, увы! Без опыта тут, понимаете… Я до этого случая никого не убивал, практика убогая. С одного раза у меня, признаться, не получилось. Такая вот досада.
– Да что ж – разве я не понимаю? Это очень понятно чисто по-человечески: сначала ударил раз, а потом добил.
– Ну. Верно. Раз десять я его еще ударил. Все не по» падал, ошибался, промахивался.
– Работа над ошибками, все предельно ясно.
– И только после уж… Потом.
– Он отошел?
– Да. После того, как я ему горло перерезал. Вот тут-то он – туту! Захрипел так страшно, засипел…
– Прекрасненько! Тогда-то вы рубашку и забрызгали?
– Нет. Рубашку я испачкал лишь потом, когда тащил его.
– Куда вы труп-то дели? Небось, конечно, в речку сбросили, а? – Власов подмигнул.
– В мешке?
– Ага! – Власов опять хитро подмигнул. – Ночью?
– Буль?
– Буль. И то ли поплыл, а то ли утонул.
– Нет. – Белов едва заметно горько улыбнулся. – Я закопал его в землю, зарыл. В лесу.
– Но только место вот забыли: были взволнованы, плохо соображали, так?
– Нет, не так. Место я запомнил отлично. Под Сергиевым Посадом. Двенадцать километров вбок. Возле Мишутино-2. Там справа от шоссе непроходимая чащоба. Так вот в этой чащобе…
– И сможете найти это самое место?
– Конечно. Ради вас найду без труда.
– Прекрасно!
Внезапно Власов осекся и задумался.
– Не понимаю, какую еще игру вы затеяли, Белов?
– Игру в чистосердечное признание.
– С предоставлением трупа? Ничего себе – игра!
– Русская рулетка называется.