– А-а-а! – наконец понял Варуж. – Смех! Девушка как будто. Я мусульман четыре года бил – такого не видал! Слушай! – Тебя в убийстве подозревали – гордиться должен! Носить подозрение с честью! – Варуж сорвался на героический пафос: – Чтоб в тебя друзья верили! Чтобы люди здоровались! Чтоб сын твой в школе мог хвалиться: моего папу убийцей зовут!!..По ошибке, конечно, – опомнился он наконец.
– Я никого не убивал… – устало отмахнулся Белов.
– И не убьешь! – Варуж ткнул ему пальцем под нос: – Бледный будешь, «ах-ох» будешь – как убьешь?! На! – Варуж с маху повесил на шею Белова свой автомат. – Стой здесь, я оружие сам соберу.
– Нет-нет… – Белов начал снимать автомат.
– Ну что?! Что?! – вскипел Варуж. – Он не заряжен! Все я рассадил. Пустой рожок. На, видишь? Смотри! Все тридцать пуль в мелицию пошли: пожаловаться на бандитов… Стой смирно, будто охраняешь. Смех! Просто смех! – Варуж уже вынимал автомат из-под первого трупа. – Жизнь такая пошла… Демократия, воля. Свобода слова! Первый выстрелил – говори, мы тебя слушаем; не успел – все, молчи. Равенство! У тебя – автомат, у меня – автомат. Братство! Все люди братья – хочу с них брать я – он уже был увешен оружием, как новогодняя елка игрушками. – Такая жизнь пошла, друг Коля, что либо мы – их, либо они… – Нас и детей наших.
Ни Варуж, собиравший трофеи, ни Белов не заметили, как из леса появилась фигура, застегивающая на ходу штаны трясущимися руками… Короткими перебежками фигура переместилась к шоссе… Фигура была с автоматом.
Это был седьмой, случайно уцелевший.
Седьмой уже стоял в десяти метрах за их спинами, когда Белов, вдруг заметивший боковым зрением тень на асфальте, стремительно обернулся.
Пейзаж после битвы, представившийся в полной красе только здесь, на шоссе, произвел неизгладимое впечатление на седьмого. Именно это, наверно, заставило его на мгновенье замешкаться.
Не помня как, совершенно рефлекторно Белов нажал на спусковой крючок… Боек сухо щелкнул в полной тишине.
В рожке патронов не было.
Белов опустил автомат.
Варуж мгновенно повернулся на щелчок и, увидав седьмого, лишился дара речи.
На нем висели шесть автоматов с полными боекомплектами, в каждой руке – по гранате.
Но он никак не успевал.
Седьмой медленно поднял ствол.
– Докладываю, Владислав Львович! – сообщил Власову громкоговорящий селектор. – Шоссейные дороги от Москвы на север уже перекрываются. У нас сил не хватило, пришлось снимать охрану с некоторых режимных предприятий – частично. Вот и задержка. Но в двадцать тридцать все закроем.
– Главное – закройте Ярославское шоссе!
– Да, Ярославку перекроем в ближайшие минут пятнадцать!
– Не надо мне посулов больше, понял? Ты сделай, а потом доложь! – Власов с силой и остервенением хряпнул трубкой по аппарату.
Как это бывает только во сне и при рапидной съемке, Белов видел все в деталях, по фазам.
Ствол медленно поднялся – направляясь ему точно вгрудь… Глаза седьмого зафиксировались на цели…
Палец медленно поплыл, топя спусковой крючок в рукоятке.
Белов даже почувствовал – шестым чувством – вот, все – и выстрел. И – конец.
Он знал, что пуля движется быстрее звука, что убиваемый не слышит, не успевает услыхать звук рокового выстрела.
Но Белов услышал.
Не выстрел – оглушительный трескучий раскат грома прямо перед собой одновременно с ослепляющим блеском вспышки. По лицу хлестнул сгусток ударной волны. В голове мгновенно поплыло все. Заложило уши.
Несколько секунд Белов стоял оглушенный, ослепший от вспышки.
Сильно пахло озоном.
Первым вернулось зрение.
Седьмой лежал на асфальте черный, страшно обугленный, убитый наповал.
Варуж, уронив гранаты, протер глаза.
– Ты видел, а? Его убила молния!
– Я видел.
– Гром небесный! – Варуж потряс руками голову, силясь как бы проснуться. – А небо, небо – посмотри!
На небе не было ни облачка.
– Ты веришь в Бога? – спросил Варуж.
– Скорее нет, чем да. – Белов ответил, не будучи уже уверенным в ответе.
– И я! – признался Варуж. Подумав, он мгновенно снова оживился:
– Значит, Бог в нас верит! Понял?
– Нет.
– Я сам не понял, – сказал Варуж, подбирая седьмой автомат. – Ладно. Дай автомат сюда, – он бросил разряженный автомат на грудь седьмого. – Вот он: всех убил, его за это – гром небесный! Поделом! – Варуж кивнул Белову на КАМАЗ. – Давай! Теперь давай, Бог, ноги!
– Докладываю… – Власов говорил по телефону стоя навытяжку. – Все северные направления законопачены – мышь не проскочит! Машины проверять – отдал распоряжение – поголовно все! И поезда – все! Вплоть до местных электричек, товарищ замгенпрокурора! Таким образом, полукольцо, закрывающее путь на север, замкнулось!
– Как полукольцо может замкнуться? – язвительно спросила Власова телефонная трубка.
– Как? – Власов мгновенно растерялся от неожиданного вопроса.
– Мудак, – резюмировал замгенпрокурора.
– Эх, Коля, что за жизнь: сюда вино, туда – оружие! Когда все это кончится, а? Когда жизнь не собачая начнется?
– Никогда, – ответил устало Белов.
– Никогда, да! Я тоже так думаю. Мне очень жаль, что все начальство – наше, ваше – так трудно убивать его, скажи?