– Иван Петрович, разрешите кипятильник позаимствовать? Мы кофе там задумали – вы с нами?
– Бери, вот кипятильник. Я присоединюсь, конечно.
– Слышали новость? Кореш мне звонил вот только что из прокуратуры. Они затеяли проверять все поезда. Все, поголовно. Которые в пути. На Воркуту. Как вам вот это?
– Ох! – поморщился Калачев.
– Ну, – кивнул понимающе Капустин. – Сила есть, ума не надо. А вы представьте: вдруг Власов так-таки Белова – цоп!
– Что ж? Поймает – по труду и слава.
– Ну, как же? А наш с вами престиж?!
Калачев только махнул рукой – а, ерунда!
– А что, кстати, твой собачий нюх говорит по поводу Белова?
– Он говорит, что мы его с вами упустили. Он уехал, и именно на том самом поезде «Москва-Воркута».
– И я так думаю, – кивнул Калачев. – А Власова потуги, ну – вот насчет поголовной проверки? Что тут твое чутье нам поведает? Нашел он что-то стоящее, как считаешь?
– Пустые хлопоты! На картах я метнул – вот только что, в дежурке – и что вы думаете? Карты точно то же самое показывают! Белову – дальняя дорога, а Власову карты показали – конец – в казенный дом!
– Да он и так в «казенном доме». Он в нем работает!
– Нет. Картинки говорят не то, где он работает, а то, чем у него дело кончится – так-то!
– Ну, круто! А про меня что говорят твои «картинки»?
– Про вас? – Капустин поперхнулся. – Ладно. Я скажу. Только вы близко к сердцу не принимайте, Иван Петрович… Вам – дальняя дорога суждена.
– Понятно, «дальняя дорога». Ну, этим ты меня не удивишь.
– Не просто «дальняя дорога», Иван Петрович, не просто.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что дальняя дорога у вас такая же, как и у Белова.
– Какая – такая же?
– Про то карты не могут ответить. Они только указывают, что такая же. В точности!
– Как это понимать? Я этого не понимаю.
– Я тоже. – Капустин пожал плечами. – Не знаю. Карты говорят. А вы уж понимайте как хотите.
К проводнице Машеньке, спокойно убиравшей рабочий тамбур, влетела Соня, проводница из соседнего вагона.
– Машк, стой! Тут ужасы творятся! Проверка страшная идет по поезду! Все перетряхивают! У Светки сейчас они. Идут ко мне. У тебя подсадные-то есть?
– Один всего.
– Ну, все! Тебе конец!
– Да он в моем купе. Дрыхнет без задних ног. Не найдут.
– Все перетряхивают! Вплоть до туалетов! Я такого не помню! Жуть! Просто жуть сплошная! Цунами, а не ревизия!
– Кого-то ищут, значит.
– «Кого-то!» – передразнила Соня. – А гореть-то нам! Четверо, с автоматами. И с ними капитан. С нашего конца. А с того конца, навстречу – тоже четверо. Так те с майором.
– А…
– Все! Побегу в шестой. Минут через пять к тебе придут.
Проводница Маша влетела в свое купе.
– Очнись! Проснись!!
– А?! Где?! – Белов обалдел спросонья.
– Проверка в поезде! Все с автоматами. И в шесть утра! Ищут кого-то! Скажи-ка: не тебя?
– Возможно, меня.
– Тебя, – она то ли спросила, то ли сказала утвердительно, глядя Белову прямо в глаза, словно пытаясь в душу заглянуть.
– Меня! – ответил ей Белов – уже спокойно и уверенно.
Посмотрев ему в глаза еще секунды две, Маша перевела свой взгляд на стену купе, рядом с головой Белова.
Взгляд ее остекленел, будто она к чему-то прислушивалась, что-то лихорадочно соображала. Холодный взгляд, непроницаемый. Да и лицо ее окаменело, стало словно из светлого мрамора.
– Ты вот что, – резко сказала она. – Давай повернись лицом к стенке и накрывайся одеялом с головой. И что бы ты ни услышал – ты только молчи, в разговор не встревай. Ни звука чтоб! Молчи как рыба. Понял?
– Понял.
– Все!
Решительным шагом Маша вышла из купе, заперев за собою дверь.
В квартире Белова раздался звонок, и Лена, спящая в халате на неразобранной тахте, вскочила, как подброшенная.
Звонили в дверь.