— Эй, уже чай готов!
В дверь ванной постучали.
Выходит, крепко задумался. А тело по-прежнему обновлено, мозг открыт навстречу любому чувству другого. Плохо: энергия не снята. Или, чего доброго, еще более подзарядился? Если бы не срывался в запой и не попадал за решетку, можно было бы давно научиться регулировать свою способность.
Он недовольно вздохнул, вышел из-под душа и стал одеваться.
— А я уже подумала, не случилось ли чего, — сказала Стеклова, когда он прошел на кухню. Подвинула ему стул, поставила перед ним тарелку со вчерашней котлетой, чашку чаю.
— То есть вы забеспокоились? — заключил он, усаживаясь и принимаясь за еду. — А между тем, уважаемая… Простите, ваше имя-отчество?
— Татьяна Васильевна.
— Уважаемая Татьяна Васильевна, вы поступили очень и очень опрометчиво, впустив в квартиру такого типа, как я.
— Кто вас впускал? Сами ворвались. А потом, когда спохватилась и хотела сообщить кое-куда, не позволили.
— Я признателен вам.
Ее царапнуло — очень нужна ей признательность этого типа.
Он с аппетитом уплетал котлету, ловко орудуя ножом и вилкой, и она неприязненно подумала: «Надо же, аристократ какой».
Парень остановил на ней веселый взгляд, перевел его на вилку с ножом, хмыкнул, но ничего не сказал.
И опять ей стало тревожно.
— Так вот, я признателен вам, — повторил он, — за то, что никуда не позвонили, пока я был в ванной.
В самом деле, почему она не сделала этого? Даже вылетело из головы, что надо бы позвонить, — ведь после того, как он ушел мыться, только об этом и думала:
— Скажите честно, боитесь меня?
Его черные раскосые глаза искрились такой напористой энергией, что она отвела взгляд. В конце концов, что ему нужно? И почему в такой вот близости, через столик, даже с татуировкой, выглядывающей из-под майки капитанский штурвал с какими-то иероглифами, а на предплечьях птицы и корабли, — не пугает ее, а вызывает любопытство?
— Боюсь или не боюсь — это мое дело, — сказала строго. — Во всяком случае, оставлять на ночь не намерена.
— Вы живете одна?
— Нет, конечно, — схватилась она за спасительный довод и ругнула себя: шляпа! До сих пор не догадалась воспользоваться этим! — Должен прийти с работы муж.
— Сегодня суббота.
— Ну и что? Он работает на заводе, в первую смену. Вот-вот вернется. Знаете, какой он у меня — на голову выше вас, занимается каратэ.
Колян пристально взглянул на нее.
— Лжете, как школьница. Сегодня вы одна. И завтра тоже.
— Тогда не спрашивайте, если такой мудрый. — Она досадливо звякнула ложкой о блюдце.
— Нехорошо, Татьяна Васильевна.
— Что?
— Нехорошо скрывать у себя дома преступника. Да еще особо опасного.
— Не просто нехорошо, а ужасно. За вами гналась милиция?
— Нет, сознательные граждане.
— Что же вы все-таки натворили?
Он допил чай, отодвинул чашку и опять заглянул куда-то в самые глубины ее души, отчего вновь стало неуютно.
— Того, что я натворил, Татьяна Васильевна, вполне достаточно, чтобы вы сейчас встали и набрали «02».
— Как же я это сделаю, — всполошилась она, — если нахожусь в вашей власти? Да-да, я постоянно ощущаю ваше воздействие на меня!
Он отвернулся, спрятав глаза. После некоторого молчания спросил:
— А сейчас? Что вы ощущаете сейчас? Могли бы в эту минуту встать и пройти к телефону?
— Пожалуй, — не совсем уверенно сказала. — Но мне почему-то не хочется.
— Подумайте.
— Нет, — твердо мотнула головой. — Не хочу. Однако я не убеждена в том, что вы и теперь не влияете на меня. Кто вы?
— Я же сказал — вор. Честное слово.
Она едко рассмеялась.
— Вор с честным словом — не глупо ли? Знаете… Как-то не укладывается в голове…
— Ваш журналистский опыт явно обогатился.
— Но как можно?! Вы вовсе не похожи на узколобого бандюгу! Испокон веков воровство считалось преступлением, нечистым, позорным делом.
— Мое воровство несколько иного свойства, чем обычное. А скажите, личная собственность, по-вашему, заслуживает уважения?
— Не всякая, но та, что на трудовые доходы, — да!
— Когда-нибудь человек будет свободен от любого вида собственности, кроме самого необходимого, скажем, интимных мелочей.
— Так это когда-нибудь. А сегодняшний день — иной, и надо следовать его законам.