Н а т а л ь я (убеждённо). Конечно! Теперь уж невозможно жить, как раньше... надо переезжать в город... и всё должно быть иначе...
А н н а (серьёзно). Как же?
Н а т а л ь я. Не могу ещё объяснить... я очень много думаю об этом, а - не знаю... Только - надобно жить в укреплённых городах, где много полиции и войско есть... (Воодушевляясь.) После этих страшных годов тихие люди переводятся, сестрица Анна. Все начали думать и тайно друг с другом говорить... и ходят разные люди... у нас тут заходил один, так он уговаривал всех, что всякое дело - грешно и делать ничего не надо! Я очень испугалась тогда... вы подумайте, что это может быть, если опять никто не будет работать?
А н н а. Какая вы однако...
Н а т а л ь я. У меня ребёнок больной, и по ночам я мало сплю, а всё думаю о разных разностях. Но я ещё молоденькая, и меня не слушают, когда я говорю... а вот вы, спасибо вам, слушаете... Это мне очень приятно.
П р о х о р (входит, сердитый). Где Васса?
А н н а. Не знаю.
Н а т а л ь я. На завод ушла.
П р о х о р. Чертовка...
А н н а. Откуда вы такой?
П р о х о р. Грязен? С голубятни. Ефиопы - три месяца прошу лестницу поправить - не хотят! Это - нарочно, Анна, так ты и знай! И если я в погреб слечу, шею сверну, - это будет подстроено, да! Это будет Пашкина хиромантия!..
А н н а. Ой, дядя, ну что вы говорите?
П р о х о р. Знаю что... Ты - не знаешь, а я... прошлый раз сижу на голубятне, а кто-то тихонько открыл творило погреба, лестницу подвинул на самый край и дверь со двора захлопнул. Темно. Пол - сырой на погребе... едва-едва не слетел я. Это как понять? Чьи сии дела уголовные, а?
Н а т а л ь я (Анне). Если Пашу дразнить - он может великий грех сделать, я внушала Людмилочке это...
П р о х о р. Вот - видишь? И Валаамова ослица так же глаголет...
Н а т а л ь я. Вы совсем напрасно сравниваете меня с ослицей...
П р о х о р. Ну, ну! Ты вспомни, кто её устами говорил...
Н а т а л ь я. Мне это всё равно... я купеческая дочь...
А н н а. Вы, Наташа, напрасно укрепляете враждебные мысли дяди...
Н а т а л ь я. Страшные мысли нельзя скрывать. Вы сами знаете, что несчастные люди очень злые всегда...
П р о х о р (весело). Каково? Экая голубица со змеиным умом, а?
Н а т а л ь я (обижена, уходит). Ум очень простой... извините! Это самый человеческий ум...
А н н а. Ой, дядя... зачем вы с ней так?
П р о х о р. Ничего, съест! Не люблю эту тёмненькую душу в тёмном платье! (Смеясь.) Знаешь, слышал я однажды, как она о будущей жизни мечтала с мужем. (Передразнивая манеру Натальи.) "И вот, Сеня, лежу я в лиловом капоте бархатном, а под ним одна кружевная рубашка... или сижу на эдаком кельк шозе"...
А н н а (улыбаясь). Шезлонг, должно быть...
П р о х о р. Ну - всё равно! (Снова передразнивая Наталью.) "И приходят с визитом разные лица: тут и полицмейстер, и судьи, и градской голова - весь город!.. И все тебе завидуют, глядя на меня, - ай да Железнов! Вот так жена у него, да-а! А я - эдак ножкой двину, а то плечико покажу - пускай их ещё больше зубами-то скрипят..." (Хохочет.) Хороша иллюстрация, а? Сенька, дурак, ржёт...
А н н а (серьёзно). Странная женщина... Не понимаю я её! Такая... как бы немудрая...
П р о х о р. Чёрт лучше знает, какая она... Иной раз она, брат, так ворочает глазищами своими... Ах, и надоели они мне!..
А н н а. Что ж вы живёте с ними?
П р о х о р. Бум! Сказала тоже! Завязли тут все деньги мои, по милости Захара... Вот выдерну их, и - прощайте, единокровные мои жулики!..
А н н а. Куда же вы?
П р о х о р. В Москву, в столицу! (Наклоняясь к ней, таинственно.) У меня, брат, есть - некоторый плод любви несчастной... ха-ароший, Анна, зреет плод!
А н н а. Вот как?
П р о х о р. Бум! Студент уже... превосходнейшая рожа!
А н н а. И - мать?
П р о х о р (не сразу). Скончалась... жаль! (Снова веселее.) Зовёт он меня неожиданным отцом - весёлый чёрт! И - ничего не просит, а? Видела эдаких? Не нашей крови, нет... Пьёт, чёрт, несколько... Театрал, всех актрис знает... Учится на мифологическом...
А н н а. Филологическом.
П р о х о р (убеждённо). Нет, я верно сказал - есть мифология наука... он, брат, мне рассказал подробно, и даже я сам читал про греческую войну, про Одиссея... Вот, брат, шельма была Одиссей! Врал - замечательно! Будто вплоть до ада снисходил, понимаешь? И будто в аду - ничего не страшно, а только - скука большая?.. Пётр этот, мой-то, тоже врать здоров!
В а с с а (входит). Мир беседе. На кого это Наталья обозлилась?
А н н а. Она? Как же она злится?
В а с с а. Стоит середь зала и кисти у платка обрывает... белая вся, даже досиня... (Прохору.) Там вас голубятник спрашивает.
П р о х о р (расхаживая). Подождёт...
А н н а (глазами и осторожными жестами просит, чтобы мать ушла. Васса недоверчиво смотрит на неё). Семён воротился из города?
В а с с а. Не знаю... и мне он нужен бы... пойду, погляжу,.. (Уходит.)
П р о х о р. Давай в карты играть, а? Позовём Людмилу, Наталью...
А н н а. Ну что ж, давайте... Так, значит, уходите вы из дела?
П р о х о р. Обязательно. Стар становлюсь... и вообще - какое это дело? Боязно чего-то, видишь ли! Бывало - идешь по селу - барином себя чувствуешь... а теперь хоть и по-прежнему низко кланяются люди, но это они для того, чтобы злые глаза свои спрятать... Какая это жизнь? Вот это, брат, и есть греческая Илиада - все друг друга по башке норовят ловчее стукнуть... К тому же и делец я был всегда не ахти какой... а теперь к чему мне оно, дело?
С е м ё н (входит). Кто меня звал?
А н н а. Мамаша.