Наташа ухмыльнулась:
– Эх, хорошо! Огороды подышат! Ослепли? Ребенок мокнет! – Вытащила младенца из коляски и, прижимая, бегом понесла в дом.
Я набрал номер.
– Алексей Филиппович? Извините, бога ради, приболел. Давайте на недельку перенесем!
Вспыхнула молния, лилово-белая. Дождь усилился в минуту, смыл собачьи голоса с улицы.
Долгожданный, дождь шел всю неделю.
Дождь размывал земляные дороги. Там, где еще недавно клубилась пыль, среди жирной грязи барствовали огромные лужи.
Беда кончилась. Черный клубок беды уже не катился. Клубок застыл в луже.
Я был слаб умом, чтобы распутать этот слипшийся клубок, но силен доверчивым чутьем, чтобы догадаться о хищном непостижимом замысле. Все в то лето было сложно переплетено и завязано на разном – вхождение в мир нового человека, сына моего, и дом, где мы расположились, и участь бородатого человека, который дал нам этот дом на лето. И лес, у которого мы стояли, скрипящий.
Прогретый и легкий, лес поскрипывал. Мокрый и тяжкий, скрежетал.
Здесь, на дороге у леса, была тугая сердцевина клубка. Но размотать волосяную, разбухшую от дождя шерсть было не под силу дрожащим пальцам.
В ту минуту, когда упали первые капли, а я стоял, кровавый и разодранный, во дворе, с дрожащей трубкой, откуда получил весть о том, что Васи уже нет, Наташа сказала простые три слова. Кинула зло.
После этих слов я не винил ее ни в чем.
– Ослепли? Ребенок мокнет!
Она вынула Ваню и понесла бегом в дом.
Я словно первый раз увидел, как заботлива она. Как бережно и ловко его держит. Сильная, сочная и собранная.
После смерти было тихо. Собаки гавкали, но овчарок кто-то пристрелил. Через год вдова нашла мужика, байкера. Наташа через год родила двойню. Петя и Ульяна поженились. С Аней мы развелись зимой, когда я вошел в политику, но потом снова стали встречаться – ребенок не дал разлететься.
Тем летом я с Наташей больше не воевал.
Я смотрел на нее новым, промытым взглядом. Ее резкость уже не доставляла страданий, а забавляла. Ее грубый язык был так же животно важен, как солнечный огонь и шелест куста над коляской, где вызревал и креп мой сын.