Не хочу? Будто я могу чего-то хотеть! Я? Что значит, я? Серый океан вечности? Или эти алые зарницы в небе? В небе... Значит, есть небо, земля, вода? Какие странные слова... Но ведь они есть - голубое небо, зеленые равнины, хрустальные реки, горы. Горы!!!
Нет-нет. Их не было. Были плоские изумрудные поля... Сады... Облака... Белые-белые... И еще было море... Теплое, синее, ласковое... Песчаные отмели... Золото, синь и голубизна... И белый парус вдали...
Не надо! Было, не было - к чему это? Все проходит. Остается только серое безликое забытье. Безмолвное величественное чередование приливов и отливов. И ничего больше. Никаких зарниц. Никаких сполохов...
- Дядя Сандро! Дядя Сандро!
Метревели открыл глаза и долго взглядывался в расплывчатое белое пятно, пока не понял, что это лицо племянника.
- Зачем... отключил?..
Гоги вздрогнул: голос доктора звучал как-то необычно: высокий, напряженно-звонкий, он словно принадлежал другому человеку.
- Вы устали, дядя. Вам надо отдохнуть.
Тупое безразличие ко всему владело сознанием. Пересиливая себя, доктор разлепил непослушные губы.
- Позови сестру. Пусть введет сердечное.
- Может, врача?
- Не надо, - язык вяло шевелился во рту. - Делай, как я говорю. Сердечное и глюкозу. Понял?
- Да, дядя.
- Который час?
- Половина третьего.
- Ночи?
- Дня, дядя.
Метревели помолчал, собираясь с мыслями.
- Сделаем перерыв. Позаботьтесь об Андрее. Медсестра знает, что надо делать. А ты пойди отдохни. - Голос доктора звенел, словно туго натянутая струна. - Возвращайся к семи часам. Продолжим. Слышишь?
- Слышу.
- Ступай.
"Что у него с голосом?" - мучительно соображал Гоги, выходя из комнаты.
Внизу, в вестибюле, Гоги снял халат и хотел сдать дежурной, но та спорила о чем-то с молодым человеком у дальнего конца стойки. Парень то и дело встряхивал головой, отбрасывая со лба черный вьющийся чуб, и бурно выражал свое возмущение. Но дежурная медсестра была непреклонна:
- Сказано, нельзя, значит, нельзя! И не просите, не дам халат.
Гоги не стал слушать дальше, положил халат на барьер и уже шагнул было к двери, но тут молодой человек сделал стремительный рывок и завладел халатом.
- Мы друзья, понимаете? Выросли вместе, учились, работаем! - голос его выражал отчаяние и решимость. - Что значит "нельзя"? Нельзя друга в беде оставлять, понятно?!
Догадка заставила Гоги обернуться и взять спорящего за руку.
- Вы Хаитов?
- Ну я! - воинственно вскинулся тот. - А вы кто такой?
- Я отец Ланико.
- Племянник доктора Метревели? - обрадовался Хаитов. Как Андрей? Вы от него идете?
Гоги кивнул.
- Ему хоть лучше? Кто его лечит? Сандро Зурабович?
- Да. Дядя Сандро постоянно дежурит в его палате. К ним действительно нельзя.
- Как же так? - сник Хаитов. - А я тут принес кое-что. Виноград, яблоки...
- Ему сейчас не до яблок. Простите, не знаю, как вас зовут.
- Борис.
- Не надо, Борис, возмущаться. Сестра выполняет свой долг.
- Я тоже! - вспылил Борька.
- Вы тоже, - согласился Гоги. - И все-таки пойдемте отсюда.
Вечером, когда Гоги осторожно, чтобы не разбудить дядю, приоткрыл дверь палаты, Сандро Зурабович встретил его нетерпеливым возгласом:
- Наконец-то! Добрый вечер, добрый вечер! - Он успел облачиться в полосатую байковую пижаму и расхаживал по палате, заложив руки за спину, словно узник тюрьмы Синг-синг.
Андрей все так же неподвижно лежал на кровати, и желтоватое лицо его резко выделялось на фоне белоснежной повязки.
- Как самочувствие?
- Превосходно, дорогой мой, превосходно. Послушай, а можно увеличить мощность твоего "Харона"?
- "Перуна", - Гоги опустил на тумбочку увесистый сверток. - Нино передала кое-что. И Хаитов тоже, как я ни возражал.
- А, Борис! Переживает, бедняга! Ну так как, можно?
- Поешьте, дядя.
- Я сыт. Ну что ты на меня опять воззрился? Не веришь? Медсестра приносила.