— Ишь ты, грамотей! Другое бы что так усвоил. Например, статьи уголовного кодекса об ответственности за воровство… Ну ладно, пиши, — перешел он вдруг на ты.
Гришка взял ручку, повертел ею, а затем ровным красивым почерком начал писать.
Я, Качур Григорий Павлович, родился в деревне Яд-ловец в семье колхозников в 1975 году. В 1982 году пошел в первый класс Ядловецкой начальной школы, а в 1986 году — в пятый класс Дубиловской средней школы, которую закончил в текущем году. После окончания учебы получил аттестат зрелости с серебряной медалью и удостоверение на право вождения мотоцикла.
Отец…
— Стоп! — послышался голос за спиной. — Вот отсюда, где написано «на право вождения», вы, гражданин Качур, опишите все до мелочей. О себе, о своих сообщниках… Так, чтобы толково…
Гришка положил на стол ручку, отодвинул от себя написанное.
— Для этого надо много времени.
— Ничего, в изоляторе времени хватит.
Гришка снова вздрогнул. В изоляторе? Ослышался, что ли? Неужели его до суда посадят и не выпустят?
— В изоляторе? — с испугом переспросил он. — До вынесения приговора?
— Время-то, дружище, не терпит. Мне надо быстрее закончить следствие. Понимаешь? У нас работа, сроки, — голос следователя стал мягче. — Три дня хватит?
— Месяц, — ни с того ни с сего запросил Гришка.
— Через месяц ты уже будешь в колонии строгого режима, — сострил старший лейтенант и, видимо, очень остался доволен своей шуткой. — Пять дней — и не больше.
Он достал из стола чистый бланк, заполнил его, а затем подсунул Гришке:
— Подпиши. Это расписка о невыезде из твоего Ядловца. Уловил? Без моего ведома никуда ни на шаг…
«Пять плюс два выходных, — просчитал в уме Гришка. — Семь дней… Хватит». А вслух сказал:
— Чего бы доброго, — тяжело вздохнул, небрежно расписался против проставленной «птички» и как-то вяло, нехотя покинул кабинет следователя.
Последние дни июня. Время самых коротких ночей, самых жарких дней на сенокосе, голубого моря цветущего льна, россыпи белых звездочек на картофельных полях. Это еще то время, когда природа пытается сохранить свежесть зелени, украсив ее всевозможными красками. Эту свежесть смог бы сохранить летний теплый дождь — но его не было. Стояла невыносимая сушь.
Гришка возвращался в пропыленном автобусе из райцентра домой. В истрепанном «дипломате», честно отслужившем ему три школьных года, теперь лежали пачка писчей бумаги, два фиолетовых стержня, Уголовный кодекс шестнадцатилетней давности — Гришкин одногодок — и медицинская справка по форме 286. Последняя так, на всякий случай, что он здоров, в своем уме, и уж никак не подтверждающая обстоятельства, которые бы смягчили ответственность за совершенное преступление.
По обе стороны дороги лес. Береза, осина, ель. Самые грибные места. Массовый сбор их начнется в конце августа. Гришке стало не по себе при мысли об этом. Где он будет в конце августа? Пойдет по грибы или…
Ну и хитрец же этот старший лейтенант. Начни оттуда, где написал «на право вождения». Как в зеркало глядел. Именно от этого крохотного листка, похожего на карманный календарик, где против буквы «А» проставлен прямоугольный штампик с надписью «разрешено», и началась вся история. Дурацкая история, разумеется, прославившая Гришку сразу на две деревни — Ядловец и Дубиловку, а с сегодняшнего дня — похоже, на весь район.
Автобус затормозил. Гришка выпрыгнул в пыльный песок, сбежал с дороги на узкую тропинку, ведшую вдоль речушки Рудка до моста, а оттуда — рукой подать в деревню.
Шел не спеша и не мог насытиться вечерней прохладой. Невеселые думы роились в голове. Чего-то не хватало… Чего? Покоя, уверенности, свободы? Трудно сказать, но его богатая душа будто опустела, будто растеряла те здоровые ростки, которые он так бережно пестовал последние три года. А ростков у него было много. Первый — он почувствовал сладость мечты. Но мечты не пустой, а целеустремленной. Он задался целью окончить школу с золотой медалью. Мыслимо ли такое?! На него сразу обрушился шквал насмешек и унижений со стороны одноклассников. Отличником, в наше время? Только сумасшедший может мечтать об этом! Но удивительно, чем больше смеялись над ним, тем упорнее и настойчивее он просиживал над учебниками. А вскоре, уже в девятом, неприязнь друзей превратилась в какое-то боготворение. Школу закончил не с золотой, а с серебряной медалью. Но это была победа. Победа над собой. И он, Гришка, понял главное: если уж очень захотеть, можно многое сделать. И он сделал… Второй росточек… Тот потянулся к Оксане, однокласснице, к дубиловской красавице, дочери самого председателя колхоза. Оказалось, что с его мечтой — благородной, искренней, страждущей — может существовать вместе другая — жестокая, алчная, несправедливая. Отец Оксаны — толстопузый Петр Саввич — в штыки встретил увлеченность Гришки дочерью. Его аргументы просты и нелепы: не время. Надо вначале окончить школу, затем приобрести специальность, обжиться… Господи! Когда уже эти взрослые поумнеют. О какой учебе, о какой специальности речь, когда он, Гришка, и дня не может прожить без Оксанки, не увидев ее. Но и Оксана, кажется, его любит. Здесь Петр Саввич ничего поделать не сможет. Лучшего придумать, как не выпускать ее из дома, он не смог, позабыв, видимо, о том, что в его просторном доме шесть двустворчатых окон, три из которых находятся со стороны сада, где растут два больших куста жасмина. Это, конечно, не лучший выход из создавшегося положения. Но если нет другого… А третий росток…
Он постарается. Все опишет до мелочей. Пусть знают…
«…на право вождения мотоцикла.
После выпускного вечера, а вернее утра, когда мы всем классом, встретив рассвет, разбрелись по домам, я, лежа в постели, зачарованно разглядывал волшебный листок. Спать совсем не хотелось. Как же так, думал я, права есть, а мотоцикла нет. Несправедливо это. Вот поступлю в университет, в чем не сомневаюсь, затем вечные командировки или еще что-нибудь подарит судьба, посолиднею, постарею, а когда же кататься на мотоцикле? С ветерком, на бешеной скорости, на виду у всех.
Чтобы позавидовали не только друзья, а и сам Петр Саввич. Разве я не заслужил, не имею на это права?
Назойливая мысль, как заноза, засела в моей голове. Как примагнитилась к мозгам. Я не смог объяснить себе этого страстного желания, не мог избавиться от него и стал намечать варианты, чтобы заиметь мотоцикл. Остановился на трех: а) купить; б) выиграть по лотерее; в) взять напрокат у Витьки Гусака.
Вечером, когда отец вернулся с работы, я подошел к нему, показал водительские права:
— Па-ап, смотри, что у меня…
Отец взял в руки удостоверение, напялил на нос очки, долго и внимательно изучал мой документ.
— Машинистом широкого профиля было бы лучше, — наконец заключил он.
— Это почему же? — я был явно раздосадован.
— Потому, сын, — сказал отец, — что государству да и семье было бы от тебя больше пользы. А что мотоцикл? На нем только лодыри и тунеядцы носятся. Вред один от них. Спать по ночам не дают. Рокеры, будь они неладны…
Такое категорическое заявление отца сбило меня с толку. Значит, вариант под номером один летел ко всем чертям. Но я все-таки попытался окончательно уточнить мнение родителя.
— Батя, — почти прошептал я и подсел поближе, — а может, дешевенький возьмем? Хотя бы «Восход».
Отец снова напялил очки, и я увидел через линзы его большие черные с синеватым отливом глаза.
— Получи права шофера, ты бы и машину потребовал?
— Да не-е-ет, — стушевался я, и какая-то обида подступила к горлу.
— Ты не строй мне дутики, — сказал отец, снял очки и положил в футляр. — Чтобы было ясно до конца, уточним: мотоцикл я тебе не куплю. И мать не разрешит. Хватит велосипеда. Да и не время сейчас. Лучше займись подготовкой к экзаменам. Поступишь — поймешь, что такое деньги, чтобы тратить их на ерунду. Они не так просто зарабатываются. Вот гляди! — И он протянул мне почти под нос свои огрубевшие, мозолистые руки, от которых я уловил запах бензина и сырости.
Зная суровый характер отца, я все же решил испытать на прочность любовь матери к единственному сыну.
Мать у меня доярка, кстати, лучшая в районе. Пятитысячница. Я, конечно, понимаю, что родители у меня высокооплачиваемые, живут в достатке, и денег у них — куры не клюют… Меня просто удивляет: куда они их девают? Сберегательной книжки, правда, я не видел, но зато очень часто слышу умоляющий голос отца: «Мария, дай на обед мелочи!» Мать берет в серванте кошелек с замком-зажимом, достает несколько рублей и тычет отцу в полузажатый кулак. Он никогда их не пересчитывает, а, скомкав, сует в карман телогрейки и, кажется, очень довольным уходит на работу.
Поздно вечером возратилась мать. Дома уже все работы по хозяйству были переделаны. Я начистил и наварил картошки, приготовил холодник с зеленым луком и свежим огурцом. Мать, увидев мое старание, расцвела, засветилась радостью.
— Как хорошо, как приятно, — без устали повторяла она. — Наконец-то и я дождалась помощи.
Все эти слова похвалы касаются, конечно, меня, потому что отца в комнате нет. Мне это и на руку — я могу смело продолжить мамину мысль:
— Тебе было бы еще лучше, если бы купила мне мотоцикл.
Мать перестала жевать, тяжело и протяжно икнула:
— Мотоци-и-икл?!
— Угу.