— Понимаешь, — стал будто оправдываться Витька. — Не рассчитал малость. Я ему подбросил всего две котлеты — по четыре таблетки реланиума в каждой. Всего восемь штук… Разве это много?
Я с презрением покивал головой. Восемь таблеток снотворного! Да от такой дозы лошадь подохнет. В подтверждение своего презрения я покрутил пальцем у виска и изрек:
— Никакого понятия в медицине…
— Куда уж мне, — отфутболил в мои ворота Витька. — Ты же в медицинский с председательской дочкой… Значит, что-то смыслите…
Факт свершился. Новости в деревне — как молнии в небе. Отец вскоре вернулся с работы и рассказал матери, что у председателя колхоза взбесилась собака, искусала его, и он поехал в районную больницу на профилактику от бешенства. Ему, бедняге, придется принять сорок уколов. Хорошо, если только обойдется этим. Мать, слушая, охала и вздыхала. Уважала она председателя, как, впрочем, и все колхозники. Петр Саввич, несмотря на свой неуклюжий вид, на вспыльчивость и упрямство, был человеком незлопамятным, доброжелательным, никому зла не причинял, а помощь всегда оказывал. Об обещанном помнил долго. Бывает, и год пройдет, и два, и вдруг ни с того ни с сего вызывает председатель в контору и говорит: так, мол, и так, обещал в прошлом году дерева на сарайчик, будьте любезны — получите… Только к дочке своей был жесток. Ни на шаг не отпускал из дому ни в кино, ни на танцы и никого к ней не подпускал. А чтобы парни да к дому председателя на свидание… Это уж мне точно известно. Может, поэтому я его не любил и боялся? И все же, слушая причитания матери, я по-человечески жалел Певня. Сорок уколов за нашу глупость! Хорошо, если он не заподозрит в этом нас с Витькой. А если заподозрит? Тогда придется забыть дорогу в Дубиловку, а заодно и к Оксане. Видел он нас или нет? Это было для меня сейчас главным вопросом.
А может, пойти и признаться? Зачем человеку терпеть незаслуженные мучения? Это будет благородно. Не думали же мы, что так скверно кончится дело.
Мне трудно было сосредоточиться на мысли, как я приду и буду рассказывать о случившемся. О своей и Витькиной вине. Хотя, какая тут моя вина? Только молчаливое согласие. Но от этого мне не легче. И как говорят, палка всегда о двух концах. Если, например, обо всем расскажу Оксанке, потеряю друга. Если не расскажу, а все вылезет наружу, потеряю Оксанку. Разве она сможет такое простить?
Весь вечер я метался из угла в угол, ища правильное решение, но так и не придумал ничего, чтобы распутать этот завязавшийся узел. «Утро вечера мудренее», — решил я.
Уже лежа в постели, я вдруг вспомнил о главном: о мотоцикле. Я так и не договорился с Оксанкой насчет его. Да и не до этого было. Но для меня теперь стало совершенно очевидным: если я признаюсь в содеянном, не видать мне мотоцикла как своих ушей. Значит, лучше выждать денек-другой… Какое сегодня? Двадцать пятое? Успеется?..
«…После долгих и мучительных раздумий, посоветовавшись с Витькой, мы решили как ни в чем не бывало снова ехать в Дубиловку. Во-первых, узнать настоящую ситуацию в семье председателя, а во-вторых, серьезно заняться мотоциклом.
Как всегда, нас встретила Оксанка. И уже по ее удивительной улыбке, по засверкавшим от радости глазам я понял, что все нормально. Непривычным было только, что во дворе стояла тишина, неестественная и глухая. Ах да, Барбос! Нет его теперь… Я уже привык к его лаю, к звенящей цепи возле сарайчика.
— Ты чего вчера удрал? — Оксанка подбежала ко мне и взяла за руку. — А еще кавалер называется…
Я покраснел до ушей, холодные капли пота выступили на лице. Ведь думал же, предвидел, что такой вопрос будет, а ответа так и не приготовил…
— А что бы ты сделала на моем месте? — вопросом на вопрос ответил я.
— Я? — Оксанка широко раскрыла глаза. — Я бы на твоем месте помогла отцу прикончить взбесившегося Барбоса. Ты упустил шанс. После этого вы с батей могли бы стать хорошими друзьями.
— Барбос что, и в самом деле взбесился? — я напустил на себя наивность.
— Так зоотехник определил… Правда, со слов отца… Пена у рта, вспышки ярости… Наверное, взбесился. Такая жарища на улице, почему и не взбеситься?
«Ну и ну!» — подумал я. В жизни еще, наверное, не было случая, чтобы от естественной жары взбесилась собака. А вообще, кто его знает? Коль диагноз подтвердил специалист, я решил молчать, больше не касаться этой темы. Но Оксанка сама продолжила разговор, увлекая меня дальше в сад:
— Отец испугался насмерть. Барбос-то его даже не укусил… Так, за штанину потягал. Пришлось все же эти брюки выбросить…
— Но, говорят: отец в больнице.
— Неправда. Он в больнице на всякий случай принял укол. А боится их, уколов, хуже взбесившегося Барбоса. Хохма да и только…
Возле сарайчика на гвозде висела цепь с ошейником. Дверь была открыта, и я смело вошел в сарайчик и вперился взглядом в стоявший мотоцикл. Будто увидел впервые. Сегодня он для меня был еще красивее и заманчивее. Высоко поставленный руль, никелированный бак… Толстый слой пыли покрыл сиденье. Видимо, уже давно на нем никто не катался.
— Слушай, Оксанка, — решился я. — У вас же мотоцикл без дела.
Оксанка молчанием ответила на мое замечание. Подошла к мотоциклу, пальцем провела по сиденью, оставив яркий, чистый след.
— Папа раньше на нем ездил. У меня как-то было желание самой научиться, но он не разрешил.
— А зря.
— Сказал, на машине ничуть не хуже кататься. Гришка взялся за руль, шевельнул вилкой.
— Он исправный?
— Конечно. Приехал, поставил… Когда еще в агропроме работал. С тех пор никто и не трогал.
— А можно попробовать?
— Пробуй.
Я снял мотоцикл с подставки, попробовал рычаг газа. Подкачал в карбюратор бензина, резко ногой нажал на заводной рычаг. Двигатель как-то нехотя пыхнул, вздрогнул, а затем весело и ровно заработал. Кольца дыма выскакивали из выхлопной трубы, и через несколько минут сарайчик наполнился въедливыми газами. Оксанка, скривившись, замахала перед своим лицом руками и убежала в сад. Я держал в руках работающий мотоцикл, и сердце мое радостно и взволнованно билось в такт двигателю. Боже мой! Какая вещь и без дела пылится! Да если бы я имел такую машинку. Да если бы… Я не мог себе даже ясно представить, что бы я делал…
Налюбовавшись чужим мотоциклом и удовлетворившись его работой, я повернул ключ зажигания. Двигатель заглох. Я открыл крышку бака — горючее еле просматривалось на самом дне. Дозаправка обязательно нужна. Что ж, Витька выручит.
— Ну как? — встретила меня вопросом Оксана.
— Люкс, — похвалил я. — Прекрасная вещь… Послушай, Оксанка, — у меня будто перехватило дыхание, — а нельзя ли попользоваться им, пока мы готовимся вместе к экзаменам? Как-то неудобно каждый раз просить Витьку. А-а?
— Пожа-а-алуйста! — искренне протянула Оксана. — Хоть сейчас бери. Только… — лицо ее вдруг помрачнело, она как-то виновато посмотрела мне в глаза. — Знаешь, лучше спросить разрешения у отца. Я его постараюсь уговорить. Ладно?
— Ладно, — согласился я.
У меня словно из-под ног уходила земля…»
Витька настойчиво сигналил.
Было где-то около девяти часов вечера. Погода хмурая, над деревней повис тяжелый смог. Казалось, легкие сумерки сгустились в саду, и под тенью яблони читать и писать было уже невозможно. Гришка помог Оксане собрать учебники, поднялся во весь рост, сладко потянулся, заложив руки за голову. В пальцах хрустнули суставы.
— Я пошел.
— Подожди, — вкрадчиво сказала Оксана. — Бери мотоцикл.
— Ты же с отцом ничего не решила.
— Прости, что я такая соня… Он поздно приехал, чуть свет уехал… Ты только завтра раньше приедь. А я все улажу. Во всяком случае он в сарайчик все равно заглядывать не будет. Идет?
— Еще бы!
Оксанка, воровато оглянувшись по сторонам, вплотную подошла к Гришке и поцеловала в щеку. Гришка тяжело вздохнул, потянулся было руками к ней, но назойливый сигнал с улицы заставил Оксану отскочить от друга.
— Не бери его больше, — предупредила она со злостью.
— Он же на улице и нас не видит.
— Все равно.