- Мы не собираемся лезть в это дело. Мы не имеем интересов в этом деле. Мы не имеем к этому делу никакого отношения. И не будем иметь.
- Да что вы, никто вас ни к чему и не принуждает. Ни вас, ни вашу фирму в целом. Уведомить, дать, так сказать, сигнал к наступлению, вложить свою лепту в общее начинание - благородно, нет?.. И не огорчайтесь, пожалуйста, мне действительно ничего от вас больше не нужно, я исчезаю с горизонта. Это - последнее - только просьба о любезности, если угодно... И вот еще что, давайте-ка вы уедете первым, да?
Не проронив более ни слова, Ротенберг уселся в свою "торино", испуганно охнувшую под ним, и - Питер ждал удара дверью, рывка, но ничего подобного-плавно взял с места, укатил в полном соответствии с правилами дорожного движения. Ну и нервы, искренне позавидовал Питер. В скользящем мгновении тишина на автостраде над головой с верхнего уровня послышался звук заводимого мотора и - тоже отъезжающей машины. Вот так даже, подумал Питер.
Он повспоминал, что ему еще предстоит сделать сегодня. В общем, немного. Сейчас он отдаст все, что смог собрать, непосредственным исполнителям и, в принципе, перестанет влиять на ход событий. Ну а с завтрашнего дня... Что ж, с завтрашнего так с завтрашнего, он готов. Ничего хорошего от этой затеи ждать не приходится, но и оставить ее он не может. А, Пити, как? А то плюнь. Или нет?
Он знал, что нет. Он не мог бы потом жить спокойно.
Так. Ладно, пока что передоверим секреты и тайны третьим лицам. Наш горький опыт говорит, что третье лицо оказывается зачастую совершенно незаменимым, когда речь заходит о страшных тайнах и всяких смертельных опасностях для жизни. Парадоксально, но факт.
5
Глухой забор из плит литого камня начинался прямо от съезда с национального шоссе. Узкая полоса земли между забором и обочиной была засорена окурками, банками из-под напитков, всевозможными обертками и пробками, пластиковыми бутылками и пакетами и просто обрывками пластика, осколками стекла, прочим. Куски искусственного газона валялись на ней вперемешку с остальным, пыльные, свалявшиеся, как старые тряпки. По правую руку повторяла все изгибы дороги то ли речонка, то ли канал с бурой вялой жижей, волочащей на себе куски сухой пены, обнесенная по берегам колючей проволокой. Через каждые двести метров на аккуратной ноге торчал плакатик: "Опасно. Стоки. Приближаться и брать воду нельзя."
Вот он, значит, какой - Изер. Комбинаты закрываются, а стоки их продолжают оставаться тем, что они есть, и кому до этого какое дело. Кто мне говорил, что будто бы у нас седьмое место в мире по дороговизне земли? Так. Чертов драндулет - Питер частью ехал поездом, затем взял машину у заправочной станции, долго выбирал саму дорогую и (с виду) фешенебельную, оказавшуюся, как водится, совершенной развалиной, да вдобавок чуть не десятилетней давности - еще на двигателе внутреннего сгорания, - как только на шоссе не оштрафовали, висел же знак. Тоже какой-нибудь лопух прохлопал.
Забор, если верить карте, должен идти еще с полкилометра, а потом будут ворота, через которые, кажется, можно въехать внутрь. За забором был когда-то частный лес, во время оно чудом уцелевший; теперь там все еще росли деревья, но полувековое соседство с ядовитым комбинатом сделало свое. В глубине больного леса стоял старый дом. Питеру тяжело было думать, что ожидает его там.
А вот приступы его непонятные пока прекратились, он, кажется, знает, почему, и надеется, что они прекратились насовсем.
- Жаль все-таки, что вы не из муниципалитета.
- Что ж поделаешь.
- Судите сами: дотаций никаких, плата... конечно, это запрещено, обучение должно быть бесплатным, но как быть, приходится выворачиваться, мы оформляем как добровольные пожертвования - когда удается договориться хоть о какой-то плате. Но ведь - крохи, крохи... Большинство воспитанников - сбежавшие из дому, правонарушители, малолетние преступники, - какие у их родителей доходы? Дно - с социальных пособий много не пожертвуешь... И вы не из газеты даже?
- Увы, увы...
Питер отвечал невнимательно, на директора почти не глядел. Ему был неинтересен маленький человечек в потертой одежде, с морщинистыми красными веками. Хотя, в общем его можно пожалеть, подумал Питер. Только если всех жалеть... Меня бы кто пожалел. А главное - ребятишек, с которыми тут творят черт знает что. Которых натаскивают на чужаков, как сеттеров на фазанов. Которых еще немного - и, кажется, начнут науськивать. "Учитель, чужие!" - я никогда не забуду, как это крикнул мальчонка, тот, на ферме Ленца. У меня... вы знаете, у меня ведь мой собственный прадед был фашистом, я помню его фотографию в доме моего детства - в форме, с разновеликими жетонами, значками и ленточками на кителе, - и меня учили им гордиться, и, когда шалил, грозили, показывая на портрет: папин дедушка не одобрил бы твоей выходки, маленький Пити... Ничего, я это дело прекращу. Здесь, по крайней мере.
Директор бубнил:
- ...додуматься устроить школу. Промышленная зона, то, другое... Собственно, закрытый интернат для трудновоспитуемых, а еще одно время здесь была коммуна молодых наркоманов - ну, в смысле которые на добровольном лечении. Но теперь-то, конечно... всеобщая гуманизация, закон о наказаниях, то, другое... бывший карцер вот у нас вроде как место экскурсий, показываем интересующимся посетителям, как вы...
Директор на глазах утрачивал вспыхнувший было интерес. Странно, подумал Питер, неужели я произвожу впечатление сквалыги? Ничего, сейчас он начнет нас любить, как родную маму. Вот, пожалуйста.
- Вот, пожалуйста, - сказал он, - я хотел бы, чтобы эта сумма была истрачена на... ц-ц... благоустройство. Ц-ц... клумбы, белые рубашки воспитанникам, очень желателен фонтан Комплекс... ц-ц оздоровительных мероприятий и сооружений. Что еще? В Биарриц их свозите, что ли, Питер (богатый экзальтированный идиот, он и костюмчик себе выбрал - к зеркалу не подойти; особо, впрочем, выбирать не приходилось) благодушно отдулся. - А сейчас...
Все здесь нужно сравнять с землей, а потом эту землю долго-долго восстанавливать. Только сперва дать хорошенько перегнить. Сколько, интересно, красноглазая сволочь хапнет себе? А местечко-то и вправду глухое - по своей воле кто сюда заглянет. Да. Так. Значит, меня вычислят сразу, меня и вычислять-то... Ну и пусть, я сюда не хитрые партии приехал разыгрывать, у меня на них времени нет.
- А сейчас, - сказал он, - я бы посмотрел... ц-ц... как у вас тут... условия. Познакомиться с воспитанниками, с преподавателям и... ц-ц...
- Прошу, прошу господин Вандемир...
- Какой у вас тут штат?
Питер пересекал двор. А достаточно опрятно, травка худосочная, конечно, но, видно, что подстригается. Развалины посреди двора растрескавшиеся торсы и полуконечности, ага, фонтан был когда-то, большой дом с башнями, большой флигель, все старое, облупившееся, серое, однако без мусора под стенами. Они вошли во флигель, здесь, по-видимому, были классы. Питер присмотрелся: Ленц, надо отдать ему должное, устраивал своих подопечных несравнимо лучше.
- Спортивная площадка? - голосом лже-инспектора сказал Питер, Бытовые условия? Питание?
Директор заводил плечами. Он что-то опять говорил о трудностях, а Питер его вновь перестал слышать, потому что увидел ребят. В следующей комнате шел урок, и дети - человек десять - сидели за столами. Мальчики и девочки. Лет одиннадцати-двенадцати.
- Что? - переспросил директор. - Старше? Да, конечно. А почему вы спрашиваете?
Питер вошел. Учительница - молоденькая, сама как девочка, обернулась. Питеру показалось, что испуганно. Дети дружно встали, дружно сказали: "Здравствуйте, господин директор", дружно сели. Не-ет, у них тут порядочки еще оч-чень серьезные. В столовую не строем ли ходят? Он уже хотел произнести что-то пустое, что-то меценатски-безмозглое, но осекся, увидев глаза детей. Не всех. Кто-то, не заинтересовавшись ничуть, будто такие клетчатые болваны у них вовсе не в диковинку, сразу отвернулся, но многие смотрели и среди них двое. Мальчишка с вихрами и девочка, застенчивая, рыжая и зеленоглазая, у самого окна.
Это - они. Первую секунду глаза их были широко распахнуты, будто они вбирали в себя всего его, затем, вобрав, принялись разбираться с ним, препарировать и классифицировать, и, наконец, вышвырнули, вытолкнули его из своего сознания, из мозга, из души, из чего там, как вещь, с которой все ясно, для которой найдено раз и навсегда точное, определенное место, и к которой понятно теперь как надо относиться, и к ней так и станут относиться, что бы ни случилось, и ныне, и присно, и вовеки веков.
Аминь, подумал Питер. Из всех, кто здесь сидит, только эти двое из группы Лукаса. Как еще он выглядит, Лукас этот. Может, он директор? Нет, вряд ли. Вот это уж совсем вряд ли.
- Продолжайте... ц-ц... продолжайте, - все-таки выдавил он из себя. - Слушайте, - сказал директору в коридоре, - так я не понял, у вас что - и команды, что ли, футбольной нет?..
Ночью были тучи, а потом небо очистилось. В переплетах полукруглого витражного окна сделалась различима луна, узенькая и слабая. Питер подозревал, что директор отдал ему свою комнату. Но это - ладно. Вот машина его чуть не подвела: вздумала заводиться, хоть он, кажется, все старания приложил, чтобы этого не стряслось.
В стекло ударился камешек. Уже второй раз, подумал Питер. И еще кто-то пытался взобраться на деревце против окна, но обрушился с треском. Питер встал сбоку от шторы. Внизу было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Ну что, уже? Или пусть совсем угомонятся? А угомонятся они? Я вот чего не понимаю, как никто не разбегается отсюда, хотя с другой стороны - куда? Человеку надо где-то жить, а ребенку тем более.
Он решился. Лестница завыла и заскрежетала, когда он ступил на нее. Питер выругался шепотом. На улице оказалось свежо и сыро, и совсем не пахло мертвым комбинатом, а пахло листьями, травой, землей и еще отчего-то-уксусом. По небу ползла яркая черточка, если приглядеться, то и простым взглядом можно различить, что состоит она из отдельных точечек, - года два назад, в очередной круглый юбилей какой-то там из европейских промышленных выставок, на орбиту вывели систему напыленных зеркал. На такую вот отовсюду видимую забаву решилось человечество. Это, кстати, чуть ли не второй всего не коммерческий, не научный и не военный запуск. Первый состоялся полвека назад, на предыдущий круглый юбилей этой же выставки, но тогда зрелище получилось победнее.
...Фу, что лезет в голову! Так. Однако, чтобы Лукас остался здесь Лукасом, - это было неожиданностью. Ты, Пити, правда, тоже любишь менять имена, но то ты, личность, подверженная суевериям... Возраст тридцать четыре. Здоровяк. Появился год - смекай - с небольшим назад, по объявлению о вакансии, - ну, да то объявление обрело уж безнадежную регулярность. Занимает Лукас отдельный домик, вон, налево. Ребятишки не то чтобы льнут, но как-то так тянутся. В свободное время мастерит что-то безобидное, берет столярные заказы в магазинишке в Лаптоне. Да-да, в том самом Лаптоне на Изере, где год или два назад обитал со своими подопечными некто Мариус Ленц...
А всего-то было спросить директора. Безо всяких обходных маневров. Впрочем, обходные маневры тоже были нужны. Зачем? А вот хоть для того, чтобы не пристрелили тебя, Питер Вандемир, среди величественных развалин. Прямо днем, во дворе.
Он расстегнул клетчатый пиджак, чтобы видно было, что за поясом его клетчатых брюк не засунут пистолет. Рубашка на нем тоже была клетчатая, желтая с тонкими синими полосками. Присмотревшись, можно было понять, что мнется, или, вернее, гнется, она только по этим полоскам. Прошлый век, но пока не придумали ничего лучшего.
Окно домика в хилой зелени еще светилось. Питер тронул рамку, очертанную у дверной панели. Сигнала, что на него смотрят, как и полагается, не увидел. Качнулся с пятки на носок, вытянул губы дудкой, сунул руки в карманы, потом вынул их, пустые. Дверь медленно поехала внутрь.
- А... ц-ц... дружище, - возгласил в пространство, - черт побери, у меня опять кончились сигареты. И в машине нет. Машина, я вам скажу... подсунули хлам из хламов, но хотя бы вид имеет...
- ...Значит, тактика гранаты?
- Что ж поделаешь. Рано или поздно приходится идти самому и выкладывать на стол гранату. На совершенно тривиальный стол, под тривиальной скатертью.
- Между супницей и блюдом с рыбой. А за столом, между прочим...
Питер некоторое время ждал продолжения и, не" дождавшись, протянул руку за коньяком. Это потребовало усилий, он зашипел сквозь зубы.
- Алкоголик.
- Что вы. Просто иногда позволяю себе на работе. Тогда как государственные, если так можно выразиться, служащие надираются втихую по домам. И бьют жен.
...Болтаю. Плохо, что болтаю. И плохо, что я вообще больше говорю, а он молчит. Сейчас бы самое время ему поизливать душу, пообращать меня в свою веру. Или там - определить позиции, расставить точки, продекларировать постулаты. Заклеймить, выяснить, провозгласить. Молчит. Ну и черт с ним, пускай молчит.
Питер повертел рюмку в пальцах, поставил, не пригубив Внимательно посмотрел на Лукаса. Огненнобородый, с белой кожей, с голубыми глазами и конопушками. Абсолютная классика.
Как у него еще коньяк нашелся, у пуританина. Впрочем, тут вопрос особый... А ведь боится. Может, даже не столько за себя, сколько за детей. Но только не за всех детей, а лишь за "своих". За воспитанников. За выкормышей. За потребных ему для осуществления знать не желаю каких целей и идей. Не желаю я этого знать, понятно?