Лавастин ворвался в замок. Алан побежал. Ему даже не пришлось расталкивать бегущих впереди него солдат - те расступились перед собаками, которые набросились на Жоффрея и его людей. Юноша бил псов древком копья, не страшась того, что, осатанев, они огрызались, кого-то ему спасти не удалось, но сам Жоффрей был спасен от ужасных зубов. Наконец собаки развернулись и помчались к крепости. Глаза их были красными от боевой ярости, а морды в крови и слюне. За собой они оставили человека с откушенной рукой и солдат с открытыми ранами и вырванными кусками плоти. Молодой знаменосец, так и не выпустивший из рук знамени, лежал с перекушенным горлом. Сам Жоффрей был искусан, но мог стоять и пошатывался, скорее всего от шока и неожиданности.
Нападение собственного брата было худшим из предательств. На такую ли войну призвала Алана Повелительница Битв? Граф Лавастин, всегда осмотрительный, как никто другой понимал, что война между Сабелой и Генрихом не вела ни к чему хорошему. Все происходящее казалось неправдоподобным.
Теперь Алан был уверен, что граф действует не по своей воле. Даже разочарованный в людях Агиус был бы поражен этим странным нападением на человека, бывшего всегда самым преданным сподвижником. И власть, которой епископ Антония добилась над графом, была получена ценой жизни ничтожного Лэклинга.
- Я останусь с ним, - сказал себе Алан, удивляясь самому себе. - Кто-то должен его защитить. - Даже если этот "кто-то" простой подросток, не имеющий за душой ничего, ничего, кроме вечно цветущей розы и давнего видения.
Сержант Фелл послал половину своих людей в сторону замка, но доносившиеся оттуда крики и шум боя почти стихли. Оставшиеся с обозом принялись убирать следы схватки. На помощь раненым спешил священник, обладавший навыками лекаря. Фелл явно чувствовал себя неловко, помещая лорда Жоффрея под стражу.
- Эй, парень, - подозвал он Алана. - Поспеши-ка туда и посади на цепь тех трех собак, в деревне могут быть дети...
Солдаты, бывшие рядом, испуганно сотворили круговое знамение. Никто не забыл трагедии, приключившейся с женой и ребенком Лавастина...
- Моя жена... - выдохнул Жоффрей. - И дочь!
Помедли Алан несколько мгновений, и было бы поздно. Путь, по которому мчались собаки, устилали убитые и раненые. Неподалеку толпились слуги, их охраняли графские солдаты.
Лошадь Лавастина стояла перед большим деревянным теремом, служившим лорду резиденцией. Половина конных спешилась и вошла в резиденцию вслед за Лавастином, Алан кинулся за ними.
Собаки почти взбежали по лестнице на второй этаж, где жила сама госпожа с ребенком и служанками. Злость их не исчезала. Алан успел ухватить последнего зверя за хвост и изо всех сил рванул обратно. Тот злобно ощерился.
- Тоска! Сидеть!
Удивительно, но тот послушался. Наверху Ярость, услышав голос, сделала то же самое. Остальные не остановились, и, казалось, только волшебство могло их обуздать. Граф не обращал на них внимания и шел вперед с обнаженным мечом. Его явно не волновало, что животные сейчас уничтожат женщин и детей, беспомощно столпившихся в конце длинной залы второго этажа. Двое человек отважились выйти из толпы ему навстречу. Одной из них, узнал Алан, была госпожа Альдегунда. Будучи не старше нашего героя годами, она выглядела взрослой женщиной. Бледнея, она спросила Лавастина:
- Что это значит, дорогой кузен? Почему ты с мечом врываешься в дом, где тебя всегда принимали с любовью и радостью?
В руках она держала шестимесячного младенца - того самого, что мог стать наследником всех земель графа. Какая-то старуха, плача, пыталась встать перед ней, спасая от меча и собачьих зубов.
Алан вцепился в ошейники, но животные рвались вперед. Они хотели убить ее. И проделали бы это, с удовольствием разорвав на части и младенца. Юноша принялся изо всех сил лупить по мордам, не думая о последствиях и громко приказывая:
- Сидеть! Твари! Послушай меня, скотина! Сидеть!
Ужас вцепился в край платья госпожи, когда Алан ударил его по голове так сильно, что собака замерла. Остальные послушались, продолжая рычать и кровожадно поглядывая на испуганных обитателей замка. Лавастин не убирал меча.
- Если хочешь жить, поклянись в верности госпоже Сабеле!
Альдегунда задыхалась от волнения и чуть не упала в обморок, но когда кто-то из челяди взял ее за руку, собралась с духом.
- Это невозможно, - гордо заговорила она, - наша семья состоит в родстве с королевской династией. И хоть меня выдали за варрийца, я не предам своего рода, много поколений хранившего верность королю.
Алан представить себе не мог, чего стоило слабой женщине это мужество и что дальше будет делать граф. Не могла себе этого представить и она сама, с ребенком на руках и двумя подростками, прижавшимися к ней в поисках защиты, и конечно, она не могла знать, что произошло с ее мужем.
Графа не тронула смелость Альдегунды. Все тем же ровным голосом он проговорил:
- Оставишь мне детей как залог твоего хорошего поведения. Затем покинешь эту крепость и со свитой удалишься в земли своей матери.
- Земли моей матери находятся здесь! Этот замок - мое приданое, и ты не смеешь забирать его!
- Кто мне помешает? Эти земли подвластны теперь принцессе Сабеле. Я оставлю здесь кастеляна, и он будет управлять ими, пока все не решится: либо ты принесешь присягу госпоже, либо она подарит их кому-то другому.
Он взмахнул рукой, и его люди нехотя подошли и окружили детей. Алану удалось наконец посадить собак на длинную цепь. Они кусались и грызлись между собой, но больше не противились ему. Только Ярость и Тоска, которым он мог доверять, остались свободными. Они сидели на лестнице как часовые.
Альдегунда прижала младенца к груди.
- Этого я не отдам! Я кормлю ее грудью. Преступление против Владычицы отнимать ребенка у матери.
- Оставьте ей младенца, господин граф, - прошептал Алан. Он и не думал, что граф может его услышать.
Но Лавастин отчего-то зажмурил глаза и дернулся. Затем провел рукой по лбу, будто смахивая комара.
- Только старших детей, - сказал он как-то смущенно и неуверенно.
Уголки губ Альдегунды дрогнули, но она сумела удержать слезы. Детей Жоффрея от первой супруги уводили солдаты. Лавастин сунул меч в ножны и странно, с каким-то новым выражением лица, посмотрел на Алана. Потом тряхнул головой и, приняв прежний неприступный вид, протянул руку. Собаки приблизились, стали лизать ему пальцы и обнюхивать сапоги. Граф взял в руки поводок, повернулся и спустился вниз.
День святого Сормы они встречали в замке, праздник получился безрадостным. За столами сидели граф и его люди, прислуживала им челядь Жоффрея и Альдегунды. Сам Жоффрей сидел в башне, Альдегунда - под домашним арестом наверху.
Наутро Лавастин отпустил женщин на восток, в Вендийские земли, позволив взять с собой только пятидневный запас пищи, необходимый для путешествия. Они шли в земли графини Альберты, матери Альдегунды. Жалкая это была процессия: впереди госпожа с младенцем, за ней две родственницы, старая нянька и две служанки. Им не позволили даже взять своих лошадей, и графиня ехала на осле. Глядя на нее, конечно, никто бы не догадался о ее некогда высоком положении.
Жоффрей еще не оправился от ран. Его оставили под присмотром лекаря и с условием, что он освободит замок, как только выздоровеет. На эти земли граф назначил своего кастеляна, одного из своих свободнорожденных слуг, бывшего крестьянина, теперь посредством службы надеявшегося выбиться в люди. В случае успеха мятежа он мог рассчитывать на многое. В случае поражения разве что на виселицу.
Глядя, как из подвалов крепости вывозят имущество Жоффрея, Алан понял, как Сабела увеличивает свои шансы на победу. Повозки до предела были загружены овощами и наконечниками для копий, бобами и мечами, новенькими шлемами из кузни замка и связками кож, поставками сукна и деревянными щитами. Отдельно везли пять небольших, но увесистых ларцов с казной.
Они шли на юг, через рубеж, когда-то разделявший Вендар и Варре, где до сих пор лежали земли, бывшие настоящей чересполосицей владений вассалов того и другого королевств. В двух замках они встретили поддержку, и к отряду Лавастина присоединились двадцать четыре человека. На следующей неделе марша они миновали три крепости, хозяева которых были верны королю Генриху. Но никто из них, завидев вооруженных людей и слыша графский ультиматум, не решился дать отпор. Все они сохранили жизнь, потеряв добрую половину своего имущества. Обоз становился все длиннее, а вместо пяти ларцов серебра везли девять.
Вскоре они достигли земель герцогства Варингии и там повернули на запад, навстречу основным силам принцессы.
- Точно так же соратники Сабелы лишались своих земель и богатств, когда потерпел поражение ее мятеж восьмилетней давности, - сказал однажды ночью мастер Родлин. Старик сильно беспокоился, иначе бы не разоткровенничался.
Алан напоил и накормил собак, а потом пятерых привязал к повозке Страха, Вспышку, Рьяного, Стойкого и Привета. Они улеглись на земле, глядя немигающими глазами на костер и на сидевших людей. Теперь, после гибели Радости, шатер графа охранял старый Ужас, а Тоску и Ярость Алан привязывать не стал, уверенный в их спокойном поведении.
Ему хотелось поговорить. Хотелось спросить, справедливо ли, что земель и богатств лишаются те, кто поддерживает короля. Но, разумеется, он промолчал, боясь обвинения в сочувствии Генриху. Сочувствия этого, конечно же, не было. О короле он не знал ничего, кроме имени. А вот принцесса Сабела... ее и епископа Антонию он ненавидел всей душой.
У юноши было много времени на раздумья. Чаще всего думалось о родне, об отце, тетушке Беле. Но сейчас они остались далеко. В Осне всегда говорили, что граф Лавастин добрый сюзерен, он требует малый налог и защищает их небольшой городок, где живет много купцов и ремесленников и на который постоянно точат зубы пираты и разбойники. Осна находилась под протекторатом графов Лаваса с самого своего основания со времен императора Тайлефера. Графы вели лояльную политику. Ни разу ни один ее житель не продавал себя и ближних в рабство за долги, не будучи в силах уплатить подати, как нередко происходило в салийских землях.
Единственное, что ясно было Алану, - то, что он должен быть постоянно при графе. Не это ли было его предназначением и долгом? Не потому ли позволили ему сдружиться со страшными питомцами графа и тем самым стать одним из его слуг? Должно быть, так. Агиус думал, что он графский сын. Почему тогда граф оставил сына у простого купца, а не отправил сразу на воспитание в монастырь? Антония, наверное, скажет, что он плод греха, совершенного девушкой с призраком принца эльфов. Но как, простите, можно забеременеть от призрака? А вот вождь народа эйка, должно быть, неверно исковеркав его слова, считает его наследником короля Генриха!
Алан знал, что сказала бы тетушка Бела: "Господь и Владычица всегда действуют не просто так". По мнению доброй и честной женщины, как и по мнению их диаконисы, Господь всегда делал что-то с умыслом, дабы покарать злых и вознаградить тех, кто верен, честен и трудолюбив. Конечно, она не усомнилась бы в том, что Господь часто прибегает к помощи чудес, и сразу поверила бы и в неувядающую розу, и в то, что видел Алан в даррийских развалинах. Но она сказала бы ему, что он должен проявить смирение и не возгордиться. "Если это и случилось, то только чтобы возложить на тебя ношу, кою ты обязан нести. Дать задание, которое ты, сынок, должен выполнить".
Это был ответ на все сомнения. Алан был единственным, кто знал, что граф творит зло не по собственному желанию, а выполняя волю других. Тех, кто околдовал его. Но единственное, что он мог сделать, - это присматривать за ним.
2
Вулфер вернулся из Фриласа две недели спустя и привез оттуда нерадостные новости.
Эйкийские пираты опустошили монастырь на Шипс-Хеде и отплыли на восток, чтобы присоединиться к основным силам. Дошли слухи, что их войско осадило большой портовый город Гент, бывший ключом к королевству Вендар и городом, где родился прадед нынешнего короля, тоже носивший имя Генрих. В соборе Гента сын Генриха Первого, Арнульф Старший, некогда обманул семилетнюю дочь Адельгейду и пятилетнего Луи. При этом сам Арнульф Старший, конечно, стал регентом. Затем он сумел обручить маленькую сестру Луи, Беренгарию, со своим наследником и будущим отцом нынешнего Генриха, Арнульфом Младшим. То, что король Людовик Варрийский оставил этот мир молодым, не имея наследников, было большой удачей для Арнульфа. Смерть Беренгарии в раннем возрасте только улучшила дело. Для королей Вендара Гент был символом их прав на престол Варре...