— Ну, ты удивишься еще не раз… Дай мне эту картонку, я суну ее под нос карлику Су Вину. Он так вежлив, что не выполнил ни одной нашей просьбы. Пусть полюбуется, как выполняются его офицерами охранные меры.
Колон усмехнулся и багровый шрам на его щеке страшно дернулся:
— Я бывал в Хиттоне. Он и в мирные дни не внушал мне доверия.
Хлынов рассеянно кивнул.
Избавившись от охраны, по захламленному коридору отеля они добрались до винтовой лестницы.
— Что там?
— Смотровая площадка.
Металлические истертые ступени, пятна ржавчины или крови, сырость, затхлость… И сразу — панорама бывшего города.
Семь или восемь высотных зданий — мертвые башни, брошенные, слепые. В битых стеклянных галереях метались солнечные зайчики — осколки стекла раскачивало сквозняками. А ниже — джунгли, сплошное зеленое море джунглей, затопившее бывший город.
Они не видели никакого движения, до них не долетал никакой шум. Хмурясь, они внимательно всматривались в зеленое одеяло, но не находили в нем никаких прорех. Но это там, под ним, под чудовищными кронами вечно сырых муфуку, под сплетением колючих лиан, под сплошным покровом бессчетных растительных чудищ прятались мертвые улицы Хиттона — ряды жилых домиков, рыжие опустевшие казармы, разгромленные аптеки и магазины, руины храмов… Кое-где над джунглями, упрятавшими под себя город, лениво висели жирные плоские дымы пожаров. Но их было немного. За годы, прошедшие после выселения жителей, в Хиттоне сгорело все, что могло сгореть.
— Этот город, он пуст! Он, правда, пуст? — спросил Хлынов хмурого плотного офицера, когда высадив их из самолета, солдаты в черной униформе и с клетчатыми повязками на рукавах, втолкнули Хлынова и Колона в кузов крытого грузовика.
Офицер хмуро кивнул.
Он не хотел отвечать на вопросы, он, наверное, не имел права отвечать на вопросы, но время от времени он кивал.
Как? Хиттон пуст? Совсем пуст? В нем не осталось ни одного жителя, только специальные команды? Можно бродить неделями по улицам и площадям и не встретить ни одного человека?
Офицер хмуро кивнул.
А те города? Там, на юге? Там тоже было несколько городов, они тоже пусты? Совсем пусты, ни одного человека? Где же их жители? Переселены в провинциальные коммуны, поближе к естественной земле, к естественной жизни?
Офицер хмуро кивал. Может быть он не понимал по-французски, ведь он не ответил ни на один вопрос. Но время от времени он хмуро кивал.
Хлынова и Колона поместили в огромном пустом отеле, где, похоже, никого кроме них не было. Солдаты, сопровождавшие их, в здание не вошли, остались во дворе, где у каждого входа в отель горели небольшие костры, сидели наряды все тех же низкорослых солдат в черных, похожих на пижамы, мундирах.
Оставшись одни журналисты переглянулись. Им не хотелось спать, их угнетала тишина, разлитая в стенах отеля. Только ли они ночевали сегодня в этих сырых и мертвых хоромах? Вполне возможно, что и не одни… По крайней мере, изучая длинный коридор, они нашли на полу растоптанную авторучку, а на пыльной стойке дежурного — растрепанный блокнот. Страницы его не были заполнены, но оставлен на стойке он был недавно.
Переглянувшись, они двинулись по длинному, кое-где обросшему плесенью коридору, в дальнем конце которого светилось выбитое окно. Они шли осторожно, в сбившихся складках заплесневелой ковровой дорожки вполне могла прятаться какая-нибудь ядовитая тварь. Двери номеров везде были прикрыты, но они сумели заглянуть в два или в три и в общем представляли, что там творится. Сорванные, истлевшие на полу портьеры, расстрелянные из автоматического оружия зеленоватые олеографии с невозмутимыми ликами Гаутамы, разбитая мебель, — везде было примерно одно и то же.
Они больше не заглядывали в номера.
Они шли по коридору, наступая на рассыпавшиеся позеленевшие автоматные гильзы. Целая груда их, целые ручьи их растеклись перед двустворчатой, расщепленной взрывом дверью библиотеки. Наружные стекла были вышиблены, в окно густо ползли колючие витые щупальца лиан. Одна успела дать ростки и укоренилась в бамбуковой кадушке, из которой торчал сухой обломок срубленной пальмы.
Полное, абсолютное запустение.
Именно такое полное и абсолютное запустение, заметил Колону Хлынов, предсказывалось в некоторых буддийских книгах. Грехи людей никогда не уравновешиваются суммой добрых дел. Не отсюда ли — мертвая библиотека, мертвый отель, мертвый город?..
— А другой? — ухмыльнулся Колон.
Хлынов не ответил.
Пол библиотеки был густо усыпан позеленевшими гильзами. Пишущая машинка, разбитая прикладом карабина, сваленные в углу груды бумаг, разбухшие от сырости книги.
— Когда-то это был первоклассный отель, — без всякой жалости заметил Колон. — Я трижды в нем останавливался. Тогда мы считали, доктор Сайх выводит страну на путь прогресса и демократии.
Хлынов кивнул.
“Я должен запомнить все это. Загаженные крысами книги, запах лежалого помета, стреляные гильзы на полу… Я должен запомнить все это. Укоренившаяся в кадушке лиана, разбухшие от сырости книги, клочья волос, почему-то прилипшие к стойке… Я должен запомнить все это и обязательно спросить у Кая Улама, у другого человека: а это все — мертвые библиотеки, сожженные города, жирный дым над одеялом джунглей, это все тоже входит в программу другого? Я должен обязательно спросить: но если, ты, другой, способен именно на самое человечное решение, то как же мертвый Хиттон? И зачем мертвые книги? И зачем груды гильз? И зачем запах тления?..”
Он осторожно поднял разбухший, в клетчатом переплете томик.
“Доктор Сайх учит…”
Чему еще учит этот достаточно говорливый лидер?
Хлынов развернул книгу, глянул на титул и не сдержал удивления.
— Что там? — Колон явно нервничал.
— Джейк! Это же ваша книга! Эту книгу написали вы. Видите, ею кто-то пользовался, на полях остались пометки. Представьте себе, кто-то приезжал в Сауми с вашей книгой, кто-то внимательно ее изучал.
— Не тот бедекер, с каким следует ехать в Сауми! — Колон нервно выругался.
— Вам, наверное, хочется взять эту книгу?
— Вовсе не испытываю такого желания.
Страницы сами раскрылись на вопросе, выделенном крупным шрифтом: “Правда ли, что звери из зоопарков Сауми выпущены на волю в первый же день революции?”
И ниже — ответ.
“Доктор Сайх учит: рожденное не людьми должно считаться свободным”.
— Это относилось только к зверью?
— Что именно? — Колон осторожно потянул носом.
— “Рожденное не людьми должно считаться свободным”.
— А-а-а, доктор Сайх… Я встречался с ним трижды. По его афоризмам можно написать еще три подобных книги. Учение доктора Сайха так же просто, как шум листвы, оно должно будить даже сумеречное сознание крестьянина.
Колон опять осторожно потянул носом.
В библиотеке остро пахло сыростью, пылью, крысиным пометом, но и еще что-то заносило слабеньким сквозняком — что-то неопределенное, что-то, несомненно, внушающее тревогу.
— А это!?